Страница 39 из 42
Оставшиеся дни перед праздником Победы прошли в будничных хлопотах. Я постарался максимально сократить оба маминых списка «Работа для Толика», для чего пришлось пару раз съездить в сад. В весеннем саду еще не было ничего, но он поразил жену и дочь необычайно пышным цветением. После холодного московского послезимья наши цветущие сады под безоблачным майским небом показались им южным раем.
И вот он настал – «этот день Победы». В честь праздника отец впервые надел подаренный мной костюм. Сколько помню отца, он всегда носил только военную форму, даже в домашней обстановке. И вот совсем недавно, накануне Первомая, его «проводили» на пенсию. В отместку за квартирные дрязги, грубо нарушив традиции, ему так и не присвоили майорского звания, а потому отец потерял право ношения военной формы «на гражданке». И тогда он «переоделся» в штатское – просто споров знаки различия и сняв с фуражки кокарду. Так он и ходил все эти дни, не признавая никакой иной одежды. Так что мой подарок подоспел к сроку.
Еще вечером, накануне праздника, отец тщательно выгладил костюм, а потом весь вечер прилаживал к нему свои награды.
– Толя, а ты почему не готовишься к празднику? Где твои медали?
– Батя, не смеши меня. Что у меня за медали? Полный комплект юбилейных наград.
– Мальчишка! Любая медаль – это Правительственная награда. Ее не всякому дают. А у тебя еще и Ленинская медаль – «За воинскую доблесть». Даже у меня такой нет. А вот тебя, дурака, наградили. Много ты понимаешь в наградах, сынок, – разворчался отец.
Не знаю, почему, но он и его коллеги-ветераны очень остро восприняли тот факт, что Ленинской юбилейной медалью награждали «по разнарядке» – на подразделение приходилось строго определенное количество медалей. А потому во многих подразделениях выделенных наград хватило лишь на начальство. Ветераны обиделись, написали коллективную жалобу, но, увы, без последствий.
– Батя, зачем тебе Ленинская медаль? У тебя «Красное знамя», «Звездочка», «За отвагу» и еще куча боевых наград. Целый иконостас. Весь пиджак сегодня продырявишь. Есть на что посмотреть. А мне хвалиться нечем.
– Дурак ты, Толя, хоть и с высшим образованием. Ленинская медаль висит слева, совсем как «Звезда Героя». А ты, говоришь, пустяк, – продолжал ворчать отец, прилаживая меж тем свой иконостас к неудобному для этих целей штатскому пиджаку.
Прямо с утра всем семейством направились в центр города. Транспорт ходил лишь до места сбора колонн демонстрантов. Дальше пошли пешком. Вскоре добрались до улиц, перекрытых грузовиками и милицейским оцеплением. За оцепление никого не пускали, вплоть до окончания военного парада. Здесь и пригодились «корочки» отца. Пройдя через ряд оцеплений, мы оказались на центральной улице города, причем, достаточно близко от площади. Дальше пускали только по спецпропускам.
Вскоре по направлению к площади двинулись колонны участников военного парада. Мимо нас по освобожденной от потоков транспорта Сумской улице прошли «коробочки» нашего училища. Восемь лет назад в последний, седьмой раз я прошел в такой же коробочке, с десантным автоматом Калашникова на груди. Рядом шли мои товарищи, а впереди – наши наставники: начальник факультета, начальники курсов, курсовые офицеры. А тут вдруг с грустью удостоверился, что не увидел ни одного знакомого офицера, не говоря уже о слушателях. Все правильно – смена поколений. Лишь Знамя училища все то же. Я кивнул ему, как единственному старому знакомому.
Едва прошли войска, двинулись колонны школьников – участников спортивной части праздника. И это знакомо. В пятом классе я попал в сводный отряд барабанщиков и горнистов. Отряд открывал спортивную часть праздника, и выходил на площадь сразу после прохождения военного оркестра. В тот раз впервые, хоть издали, увидел настоящий военный парад.
А в седьмом классе, когда занимался в гимнастической секции «Динамо», меня включили в состав большой группы гимнастов, синхронно выполнявших на площади разнообразные перестроения и простейшие упражнения. В тот раз военный парад увидеть так и не удалось, но от того праздника у меня осталась настоящая спортивная форма: майка с буквой «D» на груди, гимнастические брюки и китайские кеды. По традиции форму, выдаваемую участникам спортивных выступлений, дарили на память, в качестве поощрения. Ту форму я берег, и она продержалась у меня много лет. Окончательно она износилась лишь в весну-лето шестьдесят третьего года, когда я почти ежедневно занимался академической греблей на харьковском водохранилище.
Как давно все это было. Вот и сейчас за полчаса передо мной тожественно прошагала моя военная молодость, а за ней, в нарушение обычного жизненного порядка – пионерское детство и комсомольская юность.
За спортсменами подошли и встали, в ожидании своей очереди, организованные колонны нашего района, заполнив все пространство улицы гигантскими красными знаменами, транспарантами и прочими яркими многоцветными атрибутами праздника. В то время еще не было отдельных колонн ветеранов войны. Все они шли в районных колоннах, в составе предприятий и организаций, где работали. От сотрудников, «не нюхавших пороха», их отличали лишь боевые награды на штатских пиджаках, да какая-то особая, восторженная радость на лицах. Как искренне они радовались празднику Победы, который по существу и был их настоящим праздником, завоеванным каждым из них в выпавших на их долю боях и лишениях военного лихолетья. В ожидании движения колонн, группы ветеранов пели песни военных лет, или лихо отплясывали под музыку многочисленных духовых оркестров. В тот день равнодушных или хмурых людей в орденах и медалях я не видел.
Примерно через час, когда завершились военный парад и спортивные выступления, колонны трудящихся двинулись, наконец, в сторону площади. Конечно, можно было, как в детстве, потихоньку присоединиться к какой-либо из организаций и пройти вместе с демонстрантами через площадь. Увы, сейчас такого желания не было. Мы еще немного посмотрели на демонстрацию и заторопились домой, где нас ждали гости и праздничный стол.
Глава 10. Праздник со слезами на глазах
Гости оказались самыми неожиданными. По давней традиции, возникшей еще во времена полного отсутствия иной связи, кроме почтовой, в гости друг к другу ходили без всякого приглашения, как придется. Но, помнится, гостям всегда были рады. Особенно в праздники, когда в любом доме желанным гостем мог легко стать даже случайный человек, перепутавший адрес.
Первой возникла тетя Оля Руголева. Мне кажется, ее маленькую семью я знаю столько, сколько помню себя. Наши семьи дружили еще с лагерных времен. Муж тети Оли – дядя Петя – в лагере был непосредственным начальником моей мамы, вплоть до самого моего рождения. Он был видным мужчиной высокого роста и крепкого телосложения. Но, главными его достоинствами были исключительные выдержанность и порядочность. Его уважало начальство, и боготворили подчиненные – в основном, женщины-переводчицы. Для моей мамы он на всю жизнь так и остался эталоном настоящего мужчины.
Единственным пятнышком в биографии дяди Пети мама считала его странную женитьбу. Эта история раскрывалась передо мной постепенно и по мере моего взросления становилась все более понятной. Одновременно тетя Оля из демона-искусителя доверчивого дяди Пети – а именно этот образ постоянно культивировала моя мама – превращалась в обыкновенную женщину. А сама история показалась мне не лишенной романтики высоких отношений.
Конечно, мне трудно представить тетю Олю молоденькой девушкой, но все-таки кажется, что она вовсе не была дурнушкой и дурочкой, какой ее всегда представляла мама. По мнению матери, она была недостойна внимания такого положительного во всех смыслах человека, как дядя Петя. Но, я думаю, это было лишь мнением замужней женщины, конечно же, тайно в него влюбленной.
Каким образом дядя Петя оказался в лагере, мне неизвестно. Ярких воспоминаний о нем, как, скажем, о других служащих лагеря, из моего раннего детства я не вынес. В нашем домике он был редким гостем. Не часто появлялся и в помещениях для военнопленных. Он работал в основном в персональном кабинете, как и другое лагерное начальство. В то время он снимал комнату в большом двухэтажном доме в самом центре города. До революции дом принадлежал воронежскому помещику, вотчина которого включала и деревню, откуда происходил и сам дядя Петя. Так случилось, что в том доме в основном проживали его земляки, которые сдавали ему комнату.