Учебник житейской науки

– Рудольф, – окликнул того мужчина, осторожно потрепав мужчину по плечу, но тот никак не отреагировал, продолжая мучиться в плену своих кошмаров. – Рудольф!

Вздрогнув, граф распахнул глаза и уставился на Гастона абсолютно безумным взглядом воспалённо красных глаз. Схватив мужчину за плечи, он притянул его к себе, крепко прижав и едва не сломав ему кости рёбер.

– Рудольф? – неуверенно позвал того брюнет, опасаясь, что чем-то разозлил графа.

– Гастон, я люблю тебя. – исступлённо шептал мужчина, покрывая поцелуями лицо брюнета, всё так же хрипло дыша. – Люблю, слышишь?!

– Да что с тобой?! – вскричал мужчина, вырвавшись из объятий хозяина особняка.

– Это с тобой что?! – Оскалил зубы оборотень, резко сев и сократив между ними расстояние вновь. – Почему ты не мог сказать мне раньше?!

– Что? – несколько растерянно поинтересовался брюнет, глядя в безумные глаза возлюбленного.

– Что я тебе противен вновь! – рявкнул мужчина, вскакивая с кровати и начиная метаться по комнате, точно тигр в клетке.

Гастон следил за ним совершенно растерянным взглядом, чувствуя, как холодный пот выступает на спине и на лбу, как руки начинают мелко дрожать от услышанного. Что заставило его так подумать? Неужели он и впрямь провинился, и теперь их отношения вернутся к начальной точке?

– Если всё так, то зачем ты здесь?! – рявкнул, развернувшись, граф, и от его голоса задрожали стёкла в окне. – Ты знаешь, как я тебя люблю, что я мог бы тебя отпустить!

– Рудольф, но всё это не так. – выдохнул Гастон, поднимаясь с кровати и осторожно протягивая руку к оборотню, но его грубо отпихнули.

– Ты сам сказал это не далее, как пять минут назад. – огрызнулся хозяин особняка, сверля мужчину взглядом и нервно кусая и без того окровавленные губы.

– Это был сон. Всего лишь сон, – попытался достучаться до возлюбленного брюнет.

Замерев напряжённой тенью возле окна, Рудольф смотрел на него лихорадочно сверкающими глазами, не смея поверить его словам и напрягаясь всё больше. Всё его тело было словно натянутая тетива лука – он готов был рвануться вперёд, вжать возлюбленного в кровать, срывая с него одежду, вбиваясь в его тело, кусая, лаская, вырывая из груди крики и мольбы о пощаде.

– Прошу, мой граф, ложись. – взмолился Гастон, подойдя к графу и взяв его за руку, после прижав ледяные, дрожащие пальцы к собственным губам. – Завтра отправимся в город, развеемся. Ты придёшь в себя. Ты только ложись, поспи, я буду рядом.

– Обещай. – выдохнул мужчина, прижав к себе любимого и, не услышав его ответа, прижался губами к его губам, жадно целуя их, кусая.

Обнимая своего словно свихнувшегося графа к себе, целуя его в ответ, Гастон с некоторым испугом смотрел на него из-под полуприкрытых век. Через миг Рудольф обмяк в его руках, как марионетка, у которой подрезали нити кукловода. Поддержав оборотня, Гастон уложил его обратно на кровать, не став накрывать одеялом – Рудольфа всего трясло, он исходил жаром, но тело его было ледяным. Приоткрыв окно, охотник вернулся к кровати, напряжённо вглядываясь в лицо, в напряжённое тело любовника. На этот раз мужчина спал спокойно и, можно даже сказать, безмятежно.

Звёздное небо слабо сверкало, точно сотни подсвеченных бриллиантов, переливалось, только начавшая свой цикл луна заглядывала в окно, словно проверяя своих невольных подчинённых, смутными бликами лаская тело истощённого графа, очерчивая каждый изгиб, делая тени под глазами мужчины лишь чернее, более пугающими. Страх за возлюбленного разгорячённым железом и комком из змей копошился в груди, пронзая сердце раз за разом. За двенадцать лет совместной жизни они столько всего вместе преодолели! Не было и дня, чтобы они не зарычали друг на друга, не проходило и месяца без крупномасштабной ссоры, но они всегда находили общий язык и вновь приживались друг с другом, начиная ластиться, ласкать друг друга, стараясь сберечь и не дать уйти, хотя ни один из них об этом не думал.

Пальцы Гастона скользнули по впалой щеке графа, что вновь судорожно задышал и начал хмуриться.

– Что снится тебе, мой граф? – чувствуя, как дрогнули от некоторого страха губы, поинтересовался Гастон у пустоты, вглядываясь в измученное лицо. Тихо склонившись и коснувшись губ графа, охотник едва не вскрикнул от жара, который они излучали – пересохшие губы были опаляющими, как и хриплое дыхание, что с них срывалось.

Городок жил собственной жизнью, отличавшейся от той, что была в огромных городах. Она была куда как более полной в смысле забот, но куда как спокойной, чем там, где всегда носились деловые мужчины и прекрасные дамы в пышных юбках ездили в каретах, бросая высокомерные взгляды из-за ажурных шторок, переглядываясь со случайно встретившимся фаворитом. Торговцы бойко расхваливали свой товар, зазывая к себе, желая получить побольше денег за день, чтобы потом с чистой душой осчастливить семью и отправиться пить со своими близкими приятелями, которые стоят друг за друга стеной. В городе жизнь фальшива, пропитана влечением к собственной выгоде, а потому общество там состоит из подставляющих друг другу задницы и людей, чтобы поскорее закончить с перепихом и подставить задницу другому. На том все отношения и строились всегда – удобнее устроиться, получить удовольствие и отправиться по своим делам, предав в пользу того, кто дал лучшее.

Несколько богато украшенных карет, запряжённых четвёрками лошадей, въехало в городок, поднимая пыль и привлекая к себе внимание. Возле стен кареты остановились, и в тень дома из одной из них спрыгнул мужчина с тёмными волосами, собранными в маленький хвостик. Рубашка и сюртук, сшитые по старинному фасону, выдавали в нём аристократа, как и брюки, да и сапоги для верховой езды, слегка уже запылённые – до того господа изволили ехать верхом. Повернувшись к дверям кареты, мужчина протянул руку, и на его руку опёрся второй мужчина, утончённый, высокий, но безумно уставший. Бледность лица была аристократичной, но желтизна на щеках и тени синяков под глазами чести не делали. Лихорадочно сверкали янтарные глаза в обрамлении чёрных ресниц, и взгляд бывшего Зверя скользил беспорядочно по улице. Несмотря на жару, облачён граф был во всё чёрное, что совсем не облегчало его судьбу. Позволив себе опереться на руку своего любовника, граф перехватил трость поудобнее, пока что не нуждаясь в ней. Но это только пока.

Из соседней кареты скользнула Аннет, облачённая в небесно-голубое платье с высокой юбкой и корсетом. Руки в перчатках под цвет платью держали раскрытый зонтик, спасающий девушку от солнечного удара, и веер, которым она постоянно обмахивалась – жуткая жара не давала ей покоя. Из последней, третьей кареты, вышли Вивьен и Леон. Последний за двенадцать лет стал похож на брата, как две капли воды, вот только характер остался всё таким же… лёгким. Младший из братьев уже с жадностью оглядывался по сторонам, вылавливая на оживлённой улице красивые фигуры и лица, хотя ни для кого из их стаи не было секретом, что Вивьен и Леон сошлись под одеялами.

Скользнув от любовника к Рудольфу с Гастоном, Леон не упустил возможности поцеловать обоих в щёки:

– Давно я вас не видел!

Рудольф поднял на него безразличный взгляд и продолжил идти рядом с Гастоном, тяжело опираясь на его руку.

– Рады тебя видеть, Леон, – несколько отстранённо поздоровался Гастон, изобразив на лице улыбку.

От прыткого взгляда неугомонного блондинчика не укрылся болезненный вид Рудольфа, а потому он тут же скользнул к Аннет, ущипнув её за пышную попку, отчего девушка кокетливо покраснела.

– Что с господином? – в полголоса поинтересовался Леон, подставляя девушке руку, за которую она тут же взялась. – Он как-то… Истощал! Не кормите вы его, верно.

– Брат уже месяц сам не свой. – тихо произнесла Аннет, слегка замедляя шаг, чтобы позволить Рудольфу и Гастону уйти вперёд. – У меня такое чувство, что пришло время.

– Как! – изумлённо воскликнул Леон, чем привлёк к себе внимание нескольких деревенских, а потому понизил голос ещё сильнее. – Ему же и тысячи почти нет!