Учебник житейской науки

– Рудольф? Ты в порядке? – тревога звучит в низком бархате голоса брюнета, пока он приближается к своему графу. – На тебе лица нет.

– Иди сюда скорее, Гастон. – нетерпеливо произносит мужчина, протягивая ему изящную, тонкую руку, пальцы которой были унизаны золотыми перстнями. – Иди же.

Бывший охотник, а теперь уже хищник, делает несколько широких шагов к мужчине и, осторожно сжимая его ледяные пальцы в своей тёплой руке, затем бережно целует тыльную стороны руки:

– Ты ледяной, мой граф. Неважно себя чувствуешь?

Рудольф лишь смятённо улыбается и, выпрямившись на кресле, чуть наклоняется к мужчине, подставляя лоб:

– Мне кажется, у меня поднялась температура.

Мягкое, точно прикосновение крыльев смелой бабочки, прикосновение губ Гастона ко лбу несколько отрезвило его мутное сознание, но лишь на несколько мгновений, пока он ощущал их на своей коже.

– Нет, ты абсолютно холодный, – отрицательно качает головой брюнет, присаживаясь на подлокотник кресла и обнимая мужчину за плечи. – Ты не спишь уже четвёртые сутки, Рудольф. В чём дело?

– Четвёртые? – мужчина поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с расстроенно-настороженным взглядом мужчины. – В самом деле?

– Да, ты не выходишь отсюда уже четвёртые сутки. Я заходил к тебе и просил лечь спать, но ты меня, похоже, не слышал, – нотки обиды скользнули в голосе Гастона, заставив Рудольфа содрогнуться с ног до головы.

– Я даже не чувствую усталости. – пробормотал граф, однако приподнимая собственную руку и смотря на мелкую дрожь изящных пальцев.

– Тебе нужно отдохнуть, мой граф. Пойдём, я уложу тебя. – просит мужчина, поднимаясь с подлокотника кресла и помогая дрожащему графу встать на ноги.

Повинуясь рукам своего бывшего пленника, Рудольф последовал за ним по полутьме коридоров к их спальне, где кровать уже дожидалась их двоих. На миг в глазах хозяина особняка мелькнуло желание, в груди нетерпеливо ёкнуло сердце – схватить Гастона, сжать в объятиях, сорвать с него ненужную одежду, исступленно целовать его губы, врываясь в него. Он наверняка горяч, как лава вулкана! Это должно помочь! Однако стоило графу скинуть с себя рубашку со старинным воротником и брюки, как остатки сил покинули его, и он рухнул на кровать, точно подкошенный.

Гастон смотрел на бледное лицо с проступившими под кожей тёмно-синими разводами сосудов, со впалыми щеками. Бледные, потрескавшиеся губы были судорожно приоткрыты в горячих, хриплых вздохах. Мягко приподняв хозяина особняка, брюнет уложил его на спину и укрыл одеялом. Всё тело графа было ледяным, дрожащим. Тёмные его ресницы так и трепетали, брови были напряжённо нахмурены.

– Всё пройдёт, мой граф, всё пройдёт. – тихо, едва слышно произнёс охотник, присаживаясь на кровать и принимаясь перебирать волосы возлюбленного мужчины, чуть запуская в них пальцы, едва касаясь кожи головы. – Ты поправишься.

Вот только от чего он должен был поправиться – брюнет не знал. Все те долгие двенадцать лет, что они провели вместе в этом поместье, наслаждаясь друг другом, пожиная плоды их трепетной, но огненно-страстной любви, пролетели совершенно незаметно. Словно бы это было несколько месяцев, но Гастон, в отличие от своего любовника, всё прекрасно помнил. Помнил и короткие помешательства своего зверя, когда он накидывался на своих безразличных слуг, снимая с них подчинение, разрывая им глотки, ломая кости. Всему этому он находил оправдания, но теперь искренне не понимал мужчину. Вот уже месяц Рудольф был сам не свой. Бледный, потерянный, он вызывал даже некоторую жалость у Гастона. Прежде сильный мужчина словно бы истощился, став похожим на бледную тень брошенного на улице мальчишки, оставленного там, чтобы умереть, но он начал выживать, вместо того, чтобы жить, как и другие счастливые дети.

Несколько лет назад они выехали в город вместе с слугами, чтобы хоть как-то развеяться. Там же они встретили и Вивьена, и Леона, и даже нескольких других бывших друзей Рудольфа. Державшаяся сначала ледяной и напряжённой атмосфера вскоре сменилась дружескими беседами и прогулкой. Гастон же, несколько отдалившись от них, чтобы посмотреть охотничье оружие, наткнулся взглядом на нежную картину. Иначе он и не мог её назвать. Весь в синяках, ссадинах, местами заляпанный кровью, прижавшись к одной из облупившихся стен, сидел маленький мальчишка, обхватив себя за колени тоненькими ручками. Подумав о том, что им с Рудольфом всё равно никогда не удастся сделать детей, а денег всё равно предостаточно, он хотел было взять мальчонку к себе, но сама Судьба вмешалась в происходящее. Он уже был достаточно близко, чтобы услышать, что мальчик тихо плачет и осторожно чуть касается пальцами здоровой руки кровавого шрама на другой руке. К нищему подбежал другой мальчишка – ухоженный мальчик со здоровым румянцем на щеках, сверкающими глазами, он был одет, как маленький граф – свеженькая рубашечка, жилет, брючки и перчатки.

– Почему ты здесь один? – спросил маленький граф, осторожно уложив руку на плечо мальчишке, что тут же дёрнулся от него, как зверь от огня. – У тебя нет родителей?

– Нет. – рыкнул мальчишка в ответ, упираясь спиной в стену дома и поджимая губы.

– Но так быть не может. – наивно-открыто улыбаясь, прощебетал мальчик, вновь приближаясь к нищему и протягивая ему руку. – Идём, я познакомлю тебя с моими родителями. Мама очень плачет, потому что говорит, что я – её последний ребёнок.

– Я не пойду, – огрызнулся маленький волчонок, отодвигаясь и явно пытался вот-вот укусить своего спасителя за руку. – Ты меня побьёшь.

– Глупенький! – ласково засмеялся мальчик и, осторожно взяв нищего за руку, повёл за собой, не слушая его рычаний и не позволяя оставаться на месте.

Гастон видел, как маленький граф подвёл нищего к паре: женщине в богатом платье и мужчине в не менее роскошном костюме. Сперва поморщившись, дама просто засияла от счастья, и вся группа скрылась из вида брюнета. «Вот и славно», – как-то невероятно-довольно подумал Гастон, чуть улыбаясь и так и стоя на месте, смотря на кровавые пятна, что остались после мальчишки.

И сейчас, сидя рядом с возлюбленным графом, перебирая его волосы, Гастон невольно сравнивал его с тем забитым мальчишкой – такой же истощавший, похожий на маленького, забитого волчонка, что остался один, без родителей, а взрослые его уже готовы сожрать за непоседливость. И хотя охотник знал, что перед ним – взрослый, могучий волк, он не мог сейчас не испугаться – настолько слабым сейчас выглядел его граф. Не столько слабым, сколько ослабленным. Его словно бы что-то сжирало изнутри подобно лихорадке, отравляя кровь и само существование, всё его естество. Склонившись и вновь коснувшись губами ледяного лба возлюбленного, брюнет прилёг рядом, смотря на него и стараясь не будить, хотя было бы лучше, если бы он разбудил мужчину.

Он утопал в собственных кошмарах, которые казались ему явью. Ему казалось, что он всё ещё бодрствует и ласкает Гастона, вжимая его всем телом в кровать, целуя, а тот оставался до ужаса безразличен, спокойно дышал и смотрел на графа ледяным взглядом.

– Гастон… Я люблю тебя… Люблю! Неужели ты не веришь? – судорожно шептал граф, целуя руки мужчины, не сводя с него воспалённого взгляда болящих глаз. – Гастон!

– Мне опротивели твои прикосновения. – ледяной тон брюнета обжёг душу Рудольфа солёной плетью.

– Но милый, – сорвавшийся голос Рудольфа испугал его самого, но ни одна мышца на лице охотника так и не дрогнула – он всё тем же ледяным взглядом смотрел на графа. – Ты же говорил…

– Я много тебе говорил, Рудольф. – каждый звук, слетающий с чувственных губ брюнета, впивался в сердце графа ледяным кинжалом, нанося глубокие раны, сводя с ума.

Мечущийся на кровати Рудольф разбудил задремавшего рядом Гастона. Холодная испарина блестела на его желтовато-бледном лице, губы припухли и покраснели от болезненных укусов, дыхание стало хриплым, тяжёлым, как будто что-то давило на грудь прекрасному графу.