Рефлекс змеи

– Он вам отец? – спросил я.

– Нет. – Вздох, шепот, вздох.

– Тогда кто?

– Мы… у нас была связь.

«Недоговариваешь», – холодно подумал я.

– Пожалуйста, отдайте мне те сигареты, – сказала она.

Что? Я не понимал, о чем она говорит.

Стараясь не мямлить, стараясь, чтобы моя медленная речь звучала ясно, я проговорил:

– Расскажите мне… о ваших отношениях… с ден Релганом… и… с лордом Уайтом.

– Если я вам расскажу, вы отдадите? Пожалуйста, пожалуйста, отдайте!

Мое молчание она растолковала по крайней мере как возможную надежду. И поспешила объяснить. Речь ее то и дело сбивалась, затем наступало неверное молчание. И во всей ее речи, покаянной и оправдательной, звучало одно – бедная я, маленькая, мной воспользовались, я ни в чем не виновата.

Я открыл распухший глаз и посмотрел на нее.

– Я жила с ним два года… мы не были женаты, все было не так… не как семья…

«Просто секс», – подумал я.

– Вы говорите как он, – сказал я.

– Я актриса. – Она слегка вызывающе помолчала, ожидая, что я буду спорить, но я не собирался. – Очень хорошая актриса, смею вам заметить.

«Он что, ее по каталогу „Эквити“[8] искал?» – язвительно подумал я, но спросить не удосужился.

– Прошлым летом, – сказала она, – Ивор пришел прямо-таки сияя, его осенила блестящая идея. Он был так собой доволен… сказал, если бы я помогла ему, то он меня не обидел бы… в смысле, он хотел сказать…

Она осеклась, но было понятно, что он имел в виду. Не обидел бы в финансовом смысле. Эвфемизм для жирной взятки.

– Он сказал, что на скачках есть человек, с которым надо пофлиртовать. До тех пор он обычно не брал меня на скачки. Но он сказал, чтобы я пошла с ним и назвалась его дочерью, чтобы посмотреть, может ли этот человек клюнуть на меня. Понимаете ли, это было как бы в шутку. Он сказал, что у него репутация холодного, как снег, человека и что он хочет подшутить над ним… Вот так он сказал. Он сказал, что этот человек всем видом показывает, что готов на сексуальные приключения… по-особому поглядывает на хорошеньких девушек, похлопывает их по руке… вы понимаете.

Я подумал, как это, должно быть, странно быть хорошенькой девушкой, если считаешь, что для человека в годах вполне нормально искать себе сексуального партнера, и ждешь, что тебя похлопают по ручке.

– И вы пошли, – сказал я.

Она кивнула.

– Он такой лапочка… этот Джон Уайт. Это оказалось просто. В смысле… он нравился мне. Я просто улыбнулась… и он мне тут же понравился… и я ему… словом, Ивор сказал правду, он действительно подыскивал девушку. И вот я подвернулась.

«Вот она и подвернулась, – подумал я, – красивая и не слишком глупая, и попыталась поймать его». Бедняга лорд Уайт заглотил крючок потому, что сам этого хотел. Его года и ностальгия по юности обманули его.

– Конечно же, Ивор намеревался использовать Джона. Я видела это… это было так ясно, но я в этом не видела никакого вреда. В смысле… почему бы и нет? Все было прекрасно, пока мы с Ивором не отправились на неделю в Сен-Тропез. – Прелестное личико затуманилось гневом воспоминаний. – И этот чертов фотограф написал Ивору… сказал оставить в покое лорда Уайта, или иначе он покажет ему те наши снимки… меня с Ивором… Ивор просто побагровел, я никогда не видела его в такой ярости… только на этой неделе.

Как я понял, нам одновременно пришла в голову мысль, что на этой неделе мы оба стали свидетелями того, как взбеленился ден Релган.

– Он знает, что вы здесь? – спросил я.

– Господи, нет! – Вид у нее был перепуганный. – Он не знает… он ненавидит наркотики… мы только об этом и скандалили… Джордж Миллес заставил меня написать этот список… сказал, что покажет снимки Джону, если я откажусь… я ненавидела Джорджа Миллеса… Но вы… вы же отдадите их мне, правда? Пожалуйста… пожалуйста… вы же должны понять… это же уничтожит и меня, и всех, кто замешан… Я заплачу вам… если вы отдадите его мне.

«Решающий момент», – подумал я.

– Что я должен… отдать вам? – спросил я.

– Да ту обертку от сигарет, конечно же. С записями.

– Да… почему же вы писали на сигаретной обертке?

– Я написала на обертке красным фломастером… Джордж Миллес велел мне написать список, и я сказала – ни за что, а он велел написать список красным фломастером на целлофановой сигаретной обертке, и что я могу после этого говорить, что это не я сделала, – кто воспримет всерьез какие-то каракули на обертке… – Внезапно она замолчала и с проснувшимся подозрением спросила: – Ведь она у вас, да? Джордж Миллес отдал ее вам… вместе со снимками… разве не так?

– Что вы написали… в этом списке?

– Господи! – сказала она. – У вас его нет! А я-то пришла… все вам рассказала… и все зря! У вас его нет… – Она резко встала. Бешенство стерло красоту с ее лица. – Ты, дерьмо! Жаль, что Ивор не пристрелил тебя. Надо было добить наверняка. Надеюсь, что тебе больно!

«Ну и надейся себе, – спокойно подумал я. Меня на удивление мало заботила Релганова расплата. Я поломал ему жизнь, он переломал мне кости. – В целом переживу, – подумал я. – Мои-то беды пройдут».

– Скажите спасибо, – сказал я.

Однако она была слишком взбешена тем, что ей пришлось все выдать. Она пролетела через холл в своих шелках и облаке духов и хлопнула дверью. Воздух после нее весь дрожал от ее бабской злости. «Хорошо хоть, – подумал я, – что весь мир не забит Данами ден Релган».

Клэр и Джереми высунулись из кухни.

– Чего ей было надо? – спросила Клэр.

– Того… чего у меня нет.

Они начали расспрашивать меня, что тут вообще произошло, но я ответил:

– Завтра… завтра расскажу.

И они отстали от меня. Клэр села возле меня на лестнице и провела пальцем по моему лбу.

– Худо тебе? – спросила она.

Я не хотел отвечать «да». Я просто спросил:

– Который час?

– Половина четвертого… четвертый час. – Она посмотрела на часы. – Двадцать минут четвертого.

– Перекусите, – сказал я, – вместе с Джереми.

– Тебе чего-нибудь принести?

– Нет.

Они разогрели суп и хлеб и подкрепились. «Единственный день, – проползла в голове глупая мысль, – который я провалялся на лестнице». Я чуял запах пыли в ковре. У меня болело все, болело без конца, все затекло, боль была мучительной, жгучей, но все же это было лучше тех приступов. «Скоро, – подумал я, – я просто не смогу не двигаться. Это знак, что все приходит в порядок…» Мне страшно необходимо было пойти в туалет.

Я сел, привалившись к стене.

Не так плохо. Не так плохо. Судорог нет.

Значительное улучшение в работе всех мышц. Память о былой силе уже не была такой отдаленной. Я подумал, что если попытаюсь, то встану.

Клэр и Джереми вынырнули из кухни и вопросительно воззрились на меня. Я безо всякой гордости принял их протянутые руки, чтобы опереться на них и выпрямиться.

Меня шатало, но я стоял.

И никаких судорог.

– И что теперь? – спросила Клэр.

– Пи-пи.

Они рассмеялись. Клэр пошла на кухню, Джереми взял меня под руку и повел через холл, пробормотав что-то насчет того, что надо бы смыть с пола подсохшую кровь.

– Не беспокойся, – сказал я.

– Не проблема, – ответил он.

В ванной я уцепился за вешалку для полотенца и заглянул в зеркало, чтобы посмотреть, что у меня с лицом. Распухшая, уродливая морда. Не узнаешь. Местами ободранная. Местами темно-красная. Вся в запекшейся крови – волосы из-за этого торчат во все стороны. Один глаз заплыл, от другого осталась щелочка. Разбитый багровый рот. Два выбитых передних зуба.

«Придется подождать недельку, – со вздохом подумал я. – У боксеров такое все время, причем добровольно. Тупые гориллы».

Опорожняя мочевой пузырь, я не только остро почувствовал, что мне изрядно повредили брюшную полость, но еще и успокоился. Крови в моче не было. Наверное, кишкам досталось, но ни разу ни ботинок, ни копыто не попало со всей силой прямо по почкам. Мне повезло. Невероятно повезло. Слава тебе, Господи.

8

«Эквити» – профсоюз актеров Великобритании.