Рефлекс змеи

Я пролежал на полу всю ночь и изрядную часть утра. Лужа крови под моей головой подсохла и стала липкой. Лицо у меня было словно подушка, набитая комковатым песком. Внутри, во рту были ссадины, они горели, и языком я ощущал пеньки сломанных зубов.

В конце концов я приподнял голову.

Приступа не последовало.

Я лежал в задней части холла, неподалеку от лестницы. Жаль, что спальня наверху. И телефон тоже. Может, я вызвал бы какую-нибудь помощь… если бы взобрался по лестнице.

Я осторожно попытался пошевелиться, боясь того, что может случиться. Подвигал руками, ногами, попытался сесть. Не вышло. Собственная слабость просто пугала. Руки-ноги дрожали. Я продвинулся по полу на несколько дюймов, все еще полулежа. Добрался до лестницы. Я лежал – бедро на полу, плечо на ступенях, голова тоже, руки бессильно лежат… опять приступ боли.

«Господи, – подумал я, – сколько же еще?»

В следующий час я заполз еще на три ступени, и снова меня скрутило. «Уже далеко забрался, – тупо подумал я. – Но дальше не полезу. На лестнице гораздо удобнее лежать, чем на полу, если не шевелиться».

Я и не шевелился. Мне было хорошо, я устал, мне было лень двигаться.

Прошли века.

В дверь позвонили.

Кто бы это ни был, я никого не хотел видеть. Кто бы это ни был, он заставит меня двигаться. Я уже не хотел помощи, только покоя. Дайте мне только время и покой, и я оклемаюсь.

Снова позвонили.

«Пошел ты, – подумал я. – Мне и одному хорошо».

Мне показалось, что мое желание исполнилось, но затем я услышал, как кто-то вошел через черный ход. Выломанная дверь открылась от слабого толчка.

«Только не ден Релган, – в жалком страхе подумал я. – Только не ден Релган… только не он».

Это, конечно же, был не он. Это был Джереми Фолк.

Это был Джереми. Он осторожно вошел и позвал:

– Эй… Филип?

И так и застыл, войдя в холл.

– Господи Иисусе, – бесцветно сказал он.

– Привет, – ответил я.

– Филип, – он наклонился ко мне. – Твое лицо…

– Да.

– Что я могу сделать?

– Ничего, – ответил я. – Посиди тут… на лестнице. – Язык еле поворачивался во рту. «Прямо как у Мэри, – подумал я. – Как у Мэри».

– Но что случилось-то? Ты на скачках упал, что ли?

Он сел на нижней ступени, у моих ног, неуклюже сложив свои длинные ноги.

– Но… кровь. Ты весь в крови… все лицо. Волосы. Везде.

– Оставь, – сказал я. – Уже высохло.

– Ты можешь смотреть? – сказал он. – У тебя глаза…. – Он осекся, видимо, не желая говорить мне.

– Одним глазом вижу, – сказал я. – Этого достаточно.

Конечно же, он захотел сдвинуть меня, смыть кровь, привести все в порядок. Я же хотел остаться на месте, не желая при этом спорить. Безнадежно. Я убедил его оставить меня там, где я лежал, только сославшись на судороги.

Он еще сильнее перепугался.

– Я вызову врача.

– Просто заткнись, – сказал я. – Я в порядке. Говори, если хочешь, только ничего не делай.

– Ладно, – сдался он. – Тебе принести чего-нибудь? Чаю или что?

– Поищи шампанского. В буфете на кухне.

Он посмотрел на меня так, будто я спятил. Но шампанское было лучшим из известных мне тоников практически при всех болезнях. Я услышал хлопанье пробки, и он тут же вернулся с двумя стаканами. Поставил мой стакан с левой стороны, у моей головы.

«Ладно, – подумал я. – Разберемся. Когда-нибудь судороги прекратятся». Я неуклюже пошевелил рукой и вцепился в короткий широкий стакан, попытавшись подтянуть его ко рту. Мне удалось сделать по крайней мере три солидных глотка, прежде чем меня снова скрутило.

На сей раз испугался Джереми. Он подхватил выпавший у меня из руки стакан, его губы затряслись. А я просто сказал сквозь зубы:

– Подожди.

В конце концов судорога отпустила меня, и я подумал, что на сей раз она была не такой долгой или не такой жестокой. Видать, и в самом деле я пошел на поправку.

Убедить людей оставить тебя в покое порой отнимает сил куда больше, чем ты можешь позволить себе на это потратить. Добрые друзья могут довести до изнеможения. Хотя я был благодарен Джереми за компанию, мне очень хотелось бы, чтобы он прекратил суетиться и посидел бы тихо.

В дверь снова позвонили, и прежде чем я сказал ему не открывать, он пошел к двери. На душе у меня стало еще поганее. Слишком много гостей.

Этим гостем оказалась Клэр – она пришла, потому что я ее пригласил.

Она опустилась на колени рядом со мной и спросила:

– Ты ведь не упал, правда? Кто-то избил тебя, да? Так?

– Хлебни шампанского, – сказал я.

– Да. Все в порядке.

Она встала и пошла за стаканом, обсуждая мое поведение с Джереми.

– Если он хочет лежать на лестнице, пусть лежит. Он тысячи раз падал и ломался. Он знает, что лучше.

«Господи, – подумал я. – Девушка, которая понимает. Невероятно».

Они с Джереми засели на кухне и стали пить мое вино. А на лестнице дела пошли лучше. Я осторожно попробовал пошевелиться – спазмов не было. Я выпил немного шампанского. Рот драло, но мне стало получше. Я почувствовал, что вскоре смогу сесть.

Снова позвонили в дверь.

Прямо поветрие какое-то.

Клэр подошла отпереть дверь. Я был уверен, что она не впустит никого, кто бы это ни был, но это оказалось невозможным. Девушка, позвонившая в дверь, не собиралась ждать на пороге. Она влетела в дверь, снеся в сторону протестующую Клэр, и я услышал цокот каблучков – она шла через холл ко мне.

– Я должна видеть, – безумно кричала она. – Я должна убедиться, что он жив!

Я узнал ее голос. И мне незачем было смотреть, как это безумно-прекрасное лицо при виде меня застыло от потрясения.

Дана ден Релган.

Глава 17

– О господи, – проговорила она.

– Я, – ответил я распухшими губами, – жив.

– Он сказал, что вас просто… приложат…

– Мордой об пол, – добавил я.

– Ему было все равно. Он словно не понимал… если бы они вас убили… к чему бы это привело. Он просто сказал, что их никто не видел, их никогда не возьмут, так чего же волноваться…

– Значит, вы знаете, кто это сделал? – решительно спросила Клэр.

Дана тревожно глянула на нее.

– Мне надо поговорить с ним. Наедине. Понимаете?

– Но он… – Клэр осеклась. – Филип?

– Все в порядке.

– Мы будем на кухне, – сказала Клэр. – Кричи, если что.

Дана подождала, пока она уйдет, а затем уселась рядом со мной на лестнице полулежа, чтобы быть поближе ко мне. Я смотрел на нее сквозь щелочку меж век одним глазом. Вид у нее был безумный и встревоженный, но я не понимал почему. Конечно, она волновалась не за мою жизнь, поскольку теперь она видела, что я жив. И не из-за моего молчания, поскольку самое ее присутствие было признанием, что дело могло обернуться для меня еще хуже. Золотистые волосы мягко падали вперед, словно готовы были коснуться меня. Аромат ее духов я ощущал даже своим разбитым носом. Шелк ее блузки щекотал мою руку. Этот голос с каким-то вселенским акцентом… он умолял.

– Пожалуйста, – сказала она, – прошу вас.

– Пожалуйста… что?

– Как мне упросить вас?

«Она, – подумал я, – невероятно привлекательна даже в таком волнении. Я только раз видел ее прежде, и не чувствовал этого, поскольку раньше она только мимоходом дарила меня пустой, ничего не значащей улыбкой, а теперь она со всей мощностью переключилась на меня». Я уж начал думать, что, если смогу, помогу ей.

– Пожалуйста, отдайте, – горячо просила она, – отдайте то… что я написала для Джорджа Миллеса.

Я лежал молча, закрыв подбитый глаз. Она неверно поняла мое бездействие и разразилась потоком пылких молений.

– Я знаю, что вы будете думать… как я смею просить вас, когда Ивор так обошелся с вами… как я могу ожидать малейшего одолжения… или милости… или доброты… – В голосе ее мешались стыд, гнев, отчаяние и вкрадчивость. Они накатывали волнами, сменяя друг друга. Просит милости для своего отца?.. мужа?.. любовника? Избить до полусмерти – не такое уж легкое дело, но она весьма успешно пользовалась этим в разговоре. – Пожалуйста, умоляю вас, отдайте!