Страница 4 из 8
Она смотрит ему в глаза, и вдруг ей невыносимо хочется, чтобы наконец наступило лето. Малдер улыбается, и Скалли понимает, что он отчаянно пытается что-то сказать, но не может. Такое происходит нередко – он просто смотрит на нее пустыми глазами, как будто его мозг превратился в автомат с жевательной резинкой, который забыли заполнить, и теперь, сколько монеток в него ни закинь, все равно останешься ни с чем. Малдер, человек, который может с мучительной дотошностью перечислять факты из тысячи различных областей, интересных только ему одному, сейчас безмолвен перед ней, перед лицом перемен, случившихся в их жизни. Она пока не привыкла к его молчанию и к этому остекленевшему взгляду: они заставляют ее нервничать, переживать, краснеть, не находить себе места. Но в то же время Скалли понимает, в чем кроется причина его затруднений: никакие слова из ее уст точно так же не смогут даже отдаленно выразить то, что творится в ее сердце и разуме. Существует ли вообще хотя бы одна фраза, что не прозвучит избито, нелепо, затасканно, фальшиво? Все эти слова о любви настолько часто произносились в дурных романтических фильмах и безвкусных комедиях, что со временем попросту лишились своего изначального смысла. И теперь сказать больше нечего.
Вместо этого они прибегают к действиям, отлично выражающим их эмоции, доводят друг друга до изнеможения, даже не собираясь сбрасывать темп. Малдер, как и подозревала Скалли, оказался потрясающим любовником: внимательным, нежным, одержимым - в хорошем смысле этого слова. Но важнее всего то, что ему известен способ избавить ее от комплексов, обезоружить невинной шуткой и в то же время напомнить об их полном доверии друг другу одним лишь взглядом или парой фраз. Малдер настолько раскованно чувствует себя с ней обнаженным и с таким благоговением относится к любым ее потребностям, что она снова научилась видеть себя красивой. И больше не воспринимает свое тело как механизм, который в лучшем случае функционирует без сбоев, а в худшем – готов предать ее в самый неподходящий момент, ни с того ни с сего, как внезапно распрямившаяся пружина.
Скалли с удивлением обнаружила, что, занимаясь с ним любовью, прибегает к словам гораздо чаще, чем привыкла делать это во время секса. Он любит, когда она беззастенчиво говорит, чего хочет. А ей нравится то, что нравится ему. Поэтому она часто озвучивает свои желания и вообще произносит много вещей, впоследствии заставляющих ее краснеть. Позже, в те минуты, когда она вдалеке от Малдера, эти слова возвращаются к ней из ниоткуда, словно обрывочные куски какого-нибудь пошлого диалога, которые ей иной раз доводилось слышать под дверью его квартиры, когда она наведывалась к нему по вечерам без предупреждения. В такие моменты Скалли застывала на месте, занеся кулак над дверью, не отваживаясь постучать, и долго раздумывала, действительно ли нужно беспокоить его, стоит ли та информация, с которой она пришла, долгого, неловкого, тяжелого момента ожидания в коридоре. Иногда, когда Скалли все-таки стучала в дверь, он казался раздраженным. Иногда - смущенным. В любом случае последующий разговор всегда оставлял в ее душе необъяснимое смятение и даже тоску. Но она никогда не решалась взять паузу и спросить себя, почему.
Секс с Малдером - запретный плод, некогда бывший такой притягательной, заманчивой, хотя и опасной фантазией, превратился в насущную потребность, полагающееся ей ежедневное довольствие. Этому занятию они предаются каждый вечер, обычно в уединении его квартиры. И лишь однажды – на работе, хотя ранее они поклялись, что «ни за что и никогда». Оба сознавали, что это чистое безумие, но настолько увлеклись флиртом и поцелуями (причем в роли зачинщицы выступила она), что Малдер не выдержал и, внезапно развернув ее, перегнул через стол. А потом, прижавшись к ней всем телом, спросил срывающимся, охрипшим голосом, хочет ли она его. Когда Скалли не ответила, он задрал ей юбку, нетерпеливо расстегнул ширинку и, решительно отодвинув ее трусики, вошел в нее одним резким движением. Скалли была настолько поражена происходящим, что ее рот так и остался открытым, пока она по воле Малдера была распластана на столе, уткнувшись взглядом в стакан с карандашами, и только старалась приподняться повыше, чтобы сделать угол проникновения более удобным. Руки Малдера стальной хваткой сжимали ее плечи, его бедра резко, с громкими шлепками соприкасались с ее ягодицами, а она кусала губы, чтобы не застонать. И несмотря на то, что это было грубое, почти животное совокупление, а может, и благодаря этому, кончила дважды. Секс казался чем-то новым, необыкновенным, даже сюрреалистичным, словно его изобрели заново - специально для них.
Он – секс с Малдером – определенно отличался от того, что довелось испытать Скалли в объятиях других мужчин. Да и сама она словно бы стала другой. И не могла поверить, что они провели столько лет, не прикасаясь друг к другу так, как касались сейчас. Умом Скалли понимала, что все эти годы закономерно вели их к сегодняшнему моменту, что все сложилось настолько идеально именно благодаря уникальной комбинации тех основ, из которых состояла их жизнь – необходимости идти вперед, раскрывать все новые и новые тайны и безоговорочного, укрепляющегося, несмотря ни на что, доверия. Но все равно, лежа под конец дня обнаженной в постели Малдера, она часто испытывала какое-то неприятное, назойливое чувство горечи и сожаления, будто каждый вечер на протяжении долгих лет пыталась приготовить на ужин тушеную говядину без самой говядины.
Кажется, проходит не менее часа, целиком посвященного безумным жадным поцелуям, прежде чем Малдер расстегивает одну за другой пуговицы на блузке Скалли, и, сняв с нее лифчик, накрывает ладонями грудь, наслаждаясь ее мягким, податливым весом. Скалли вспоминает, что ей следовало бы остановить его, но не делает этого, а он уже перекатывает ее соски между пальцев, а потом легонько трет подушечками чувствительные кончики - так медленно, что она всерьез опасается сойти с ума, Она заворожена его затуманенным, отстраненным взглядом, тем, как его большие руки двигаются под ее блузкой, как его язык скользит между ее губ, смачивая их. Тем, как непринужденно, бездумно, без малейшего напряжения он справляется со всеми этими задачами одновременно, будто за них отвечает только древнейшая, наиболее архаичная часть его мозга, доставшаяся в наследство от животных предков.
Когда он наклоняется и берет сосок в рот, ее голова идет кругом от дразнящих движений его языка, а клитор послушно отзывается на каждое прикосновение. Он мягко прикусывает сосок зубами, а она, сдавленно захныкав, выгибается ему навстречу, и ее ноги скользят по матрацу, пытаясь найти точку опоры. Она слегка поднимает голову и, словно почувствовав это, он тут же открывает глаза и внимательно смотрит на нее. Ее сосок все еще у него во рту, его язык скользит по коже, словно стремясь успокоить. Они обмениваются полным нежности взглядом, хотя их глаза лихорадочно горят от страсти. Она протягивает руку и смахивает прядь волос с его лба. Он по-прежнему смотрит на нее - пристально, неотрывно, а потом снова принимается осторожно покусывать ее сосок, и она медленно, безжизненно закрывает глаза, стремясь показать ему, что она чувствует, как тяжело, почти невозможно ей выносить то, что он делает с ней.
Когда Скалли постепенно и неохотно возвращается в реальность, ее грудь все еще окутана теплой влажностью его рта, а пальцы Малдера под ее блузкой играют с кружевным краем белья. Она мгновенно открывает глаза и хватает его за запястье, чтобы остановить. В его взгляде – безмолвный вопрос.
Скалли внезапно начинает волноваться, и в горле тут же пересыхает, хотя еще минуту назад она не испытывала подобных затруднений. Она должна сказать ему кое-что, но не может допустить, чтобы в этот момент его он продолжал глядеть на нее в упор, и поэтому придвигается ближе и шепчет ему на ухо: