Церемония (ЛП)

Дело не только в Фастере: он стал лишь предвестником грядущих перемен, катализатором той перенастройки, в которой, безусловно, нуждались их с Малдером отношения и которой суждено произойти так или иначе. Им обоим требовался новый дом, новый оплот в их борьбе. Дом, который они, соединившись и душой, и телом, смогут создать вместе. Метафорическое, но в то же время вполне реальное пространство, где можно восстановить силы и обрести покой. И само это место уже существовало, но лишь новая перемена в их отношениях освятит его, сделает связь между ними нерушимой, сделает их сильнее, а не слабее, как они опасались раньше. Может, на самом деле эти мысли внушал ей тот чип в шее, или татуировка, или какая-то глубоко запрятанная, доселе не проявлявшая себя интуиция. Скалли не знала, что именно руководит ею, но твердо знала, что права. И если на сей раз Малдер настроен столь скептично, переубедить его станет самой приятной задачей в ее жизни.

Они едут и едут, пока небо не темнеет окончательно – лишь на западе у самого горизонта алеет зарево заката. В окнах домов загораются огни, и она представляет в одном из них себя и Малдера: они готовят ужин, смотрят телевизор, спорят, чья сейчас очередь оплачивать счета. Да, это нормальная жизнь и по-своему привлекательная. Но теперь она знает, что будь они на месте этих людей, то перестали бы быть собой. Если когда-то Скалли и вправду думала, что ей суждено стать таким человеком, то к настоящему моменту в любом случае уже отказалась от такого представления и о себе, и о Малдере.

При мысли о еде у нее бурчит в животе. Во время обеда ее мутило, и она не стала есть, что не ускользнуло от внимания Малдера: оторвавшись от своего пастрами, он склонил голову набок и выразительно приподнял бровь. Скалли начала нормально питаться только спустя три недели после событий с Фастером, и Малдер выражал некоторое беспокойство по этому поводу, пусть и без лишней назойливости. Скалли была благодарна ему и за то, и за другое. Теперь он смотрит на нее с мечтательным выражением, как будто его только что вырывали из приятных фантазий.

- Проголодалась? – спрашивает Малдер.

- Пожалуй. А где мы сейчас?

- Точно не знаю. Где-то недалеко от поселений амишей, - говорит он, указывая на желтый дорожный знак с изображением повозки. – Если не найдем, где поесть, можем пристрелить одну из этих коров и устроить барбекю.

Как только она смиряется с мыслью об обеде в придорожном кафе, где в меню будут только курица и вафли, они натыкаются на итальянский ресторанчик, который кажется довольно уютным и выглядит так, словно на самом деле имеет непосредственное отношение к Италии – настоящий мираж посреди полей, засаженных кукурузой и пушистыми сине-зелеными колосьями овса. Читая меню на входной двери, Скалли вдруг понимает, что искренне рада перспективе хорошо поесть и спокойно посидеть вместе с Малдером: не бросать то и дело встревоженные взгляды на дверь, держаться за руки, угощать друг друга с вилки, разделить один десерт на двоих. Может, у них и не может быть нормальной жизни, но все равно возможность провести этот вечер с ним делает ее удивительно счастливой. Настолько счастливой, что в это трудно поверить.

Позже ей удается снова попробовать их ужин на вкус, – вечером, когда они целуются на кровати. На губах Малдера все еще чувствуется резковатый привкус сухого вина с едва уловимой примесью чеснока. С самого возвращения домой они так и не вставали с постели, иногда обмениваясь короткими фразами, произнесенными тихими, охрипшими голосами, но вновь и вновь возвращаясь к поцелуям. Скалли наклоняет голову, чтобы ему было проще прильнуть к ее рту, и полностью теряет контроль над собой, заодно с ощущением времени и пространства, словно попала в какую-то черную дыру. Ей внезапно приходит в голову, что они затеряны здесь, в его комнате, на этой кровати, изолированы от мира, словно два путника, выброшенных бурей на берег какого-нибудь полуострова. А когда она осознает, что застрять на полуострове по определению невозможно, то поспешно осаживает свое неуемное критическое мышление и проникает языком еще глубже в его рот.

Вселенную, которую она назначила местом их обитания на сегодняшнюю ночь, наполняют лишь периодически пробегающие по потолку строгие геометрические линии света от фар проезжающих мимо машин и тихие булькающие звуки, исходящие от слабо освещенного аквариума в соседней комнате. Сегодня в небе почти не видно звезд – только небольшие светящиеся точки где-то в вышине, то и дело мигающие невпопад – всего лишь вихри горячего газа, многие из которых, скорее всего, уже давно мертвы. Если она и бывала на одной из них, то не помнит этого, да и на ее туфлях не осталось никакой звездной пыли. Хотя повсюду видны красноречивые свидетельства их ежедневного труда – раскиданные на кофейном столике коричневые папки с символом «Секретных материалов», мерцающий красный огонек автоответчика, на котором осталось непрослушанным зашифрованное сообщение от Стрелков, фотография Человека-червя, прикрепленная к стене, - сегодняшняя поездка, вкусный ужин и вино заставили Скалли на время позабыть о работе.

Здесь и сейчас нет никаких заговоров, никаких генетических мутантов, никаких Серых или тревог о грядущем апокалипсисе. Никакого перешептывания в коридорах, словесных перепалок, бумажной работы и слайдов с кровавыми снимками. Никакого рака, никаких взятых напрокат машин, боли в затекшей от бесконечной езды шее, ночей, проведенных с затуманенными от усталости глазами, и задержанных авиарейсов. Весь мир Скалли сузился до одних лишь ощущений: каким горячим кажется его дыхание на ее ухе, как ее пальцы, скользя по его шее, нащупывают адамово яблоко, как царапает кожу его шершавая щетина, как его руки поглаживают ее бедра, а припухшие губы, кажется, уже успели поцеловать каждый миллиметр ее тела. Даже сейчас, когда она задумывается об этом, ее разум все еще отказывается верить в происходящее, и сердце сжимается от волнения. Такой Малдер все еще непривычно нов для нее, а то, что происходит сейчас – приятная тяжесть его тела, его бедра между ее ног – невероятно и чудесно. Она чувствует, как с каждым новым поцелуем те маски, что они носят в течение дня, растворяются, исчезают. Ему нет нужды ни уговаривать, ни убеждать ее с помощью слов. Сейчас для нее нет ничего красноречивее его твердого члена, упирающегося ей в живот с такой силой и настойчивостью, что для скептицизма попросту не остается места.

Малдер, внезапно вскочив, резко пересекает комнату и начинает раздеваться, а она окидывает хищным взглядом его стройное тело, пока он стягивает через голову уже ослабленный галстук, снимает часы, кладет их на комод, затем расстегивает рубашку и кидает ее на стул. Оставшись в одних помятых брюках и майке, Малдер явно чувствует себя гораздо комфортнее и возвращается в постель. Просачивающийся из кухни свет падает на него со спины, превращая его в таинственную, окруженную странным ореолом фигуру, медленно придвигающуюся к ней все ближе. Размытый силуэт, неведомое существо, словно бы вырвавшееся откуда-то из самых глубин земли, чтобы поглотить ее. Но он не внушает ей страха. Даже не видя его лица, она все равно знает этого мужчину, этого пришельца из подземного мира, где корни – это цветы, распускающиеся во тьме.

Он ложится рядом, обнимает ее, и они немного передвигаются на наполовину застеленной кровати - так, чтобы она снова могла различать его лицо – резкие скулы, крупный нос, глаза, цвет которых по сей день остается для нее загадкой. Когда он разозлен или возбужден, они становятся совсем темными и похожи на яркие, сверкающие агаты. Когда опечален или доволен – кажутся прозрачными, как морская вода. Скалли мягко ласкает ладонью его щеку, осторожно проводя пальцами по свежему порезу от бритвы, и спрашивает себя, откуда взялся этот человек и что за путаница в планах мироздания свела их вместе в этой жизни. Он скорее походит на дитя Ури Геллера (3) или Зигмунда Фрейда, нежели на отпрыска своих холодных, ничем не примечательных родителей. А еще в нем есть частичка Бадди Холли и, наверное, Бэтмена, раз он до сих пор жив. Он – чистая кинетическая энергия, заключенная в теле с глазами морской черепахи, пластикой газели и взъерошенными, как иглы ежа, волосами: он тьма и свет, доброта и жестокость, Ид и Суперэго, вина и искупление. И все эти противоположности отчаянно сталкиваются внутри него, пребывая в вечном движении, как пульсар, и борясь за главенство. Она знает его, ей ведомы все тайны его сердца. И он – тот, кто предназначен ей судьбой.