Страница 17 из 25
Надо учесть и место, в котором настойчиво издавали сочинение Гизеля, – это императорская Академия наук.
Но «Синопсис» был совсем не плох в качестве учебного пособия. Он был прост для читательского восприятия. Структура книги вполне подходила для работы с ней на уроках и при подготовке домашних заданий. Текст не был перегружен знаниями и давал легко запоминающиеся примеры героической и трагичной истории восточнославянских народов.
Такой исторический нарратив, как «Синопсис», возник в той части ученой структуры Киева, которая, будучи рожденной украинским обществом, имела коммуникативные связи с западнославянскими коллегами, а также взаимодействовала, в силу политической ситуации, с московскими государственными структурами. Поскольку киевская книжность сумела инкорпорировать в свою среду и западноевропейскую ученость, и московскую историческую традицию, притом успешно развивая свою, постольку гизелева книга могла удовлетворить даже искушенные потребности читателя. Хотя в последующем книга была популярна, в ней нет ничего такого, что бы опережало книжную мысль своего времени. Густынская летопись и «Хроника» Сафоновича – более крупные исторические произведения, в ряде мест наукообразный анализ в них представлен более удачно, чем у Гизеля. Однако «Синопсис» затмил всех.
Вызванный к жизни определенными условиями той исторической реальности, которая сложилась в Украине в период ее вхождения в состав Московского государства, он попытался представить общую историю народов, вышедших из Киевской Руси. Гизель сумел, не нарушая традиций московской историографии, с ее собственными мифологемами, представить набор новых мифологических положений, которые были приняты в Москве и стали кирпичиками в основе строящегося нового русского государственного нарратива. Если сюда прибавить коммуникационные способности автора, который сумел понять читателя посредством предложенной структуры, метода изложения и языка, то феномен «Синопсиса» становится понятным. Все это было впервые в отечественной историографии, вот почему «дух “Синопсиса”» продолжает витать в ней до сих пор.
Можно перечислить множество погрешностей «Синопсиса», но эти погрешности, а также «басни», присутствующие в нем, стали таковыми лишь с того момента, когда историческая мысль преодолела дух «Синопсиса», а это преодоление началось только в XVIII в. Именно из-за того, что сочинение Гизеля отвечало потребностям времени, затмило собой всю предшествующую украинскую и русскую историческую литературу, оно стало значительной вехой в истории исторического знания. «Синопсис» превратился в основной учебник по отечественной истории на многие десятилетия.
Сегодня мы должны понимать, что отрицательное отношение Милюкова к практике использования польскими хронистами XV–XVI вв. сюжетов восточнославянской и древнерусской истории, которое он назвал порчей[208], было вполне характерно для исторической науки конца XIX в., которая все оценивала с позиций идеологии сциентизма, резко отрицательно относившейся к «ненаучной» форме мышления. Нам представляется, что не следует за М.А. Алпатовым и И.Н. Данилевским повторять, что «историческая концепция И. Гизеля не выходит за рамки архаичных представлений, а его познания о древнем мире самые фантастические»[209]. Подобные претензии выносит научный взгляд на историю. Они напоминают попытки борьбы, не расставшейся с позитивизмом профессиональной историографии, с так называемой ложной практикой историописания.
В ситуации парадигмального изменения в гуманитаристике, когда историки стали отмечать, что «вся история целиком вступает в свой историографический возраст»[210], а поэтому историческая наука «по характеру своего объекта может и должна быть наукой о человеческом мышлении»[211], практика борьбы с социально ориентированным историописанием становится неактуальной в силу понимания связи последнего с массовым сознанием, с которым пора научиться работать, а не бороться.
Историописание как процесс исследования прошлого уже с XVIII в. стало состоять из разных по целеполаганию типов исторического знания – научного и социально ориентированного (об этом в следующих лекциях). «Синопсис» не претендовал на научность (представления о ней лишь только начинали складываться), он явился попыткой конструирования исторической памяти восточнославянских народов, оказавшихся в новых политических и культурных реалиях второй половины XVII в. Составление этой книги и сам акт историописания явились социально ориентированной практикой конструирования прошлого. Если судить о том, что многие сюжеты «Синопсиса» в том или ином виде продолжили свою жизнь в отечественной исторической мысли XVIII–XX вв., то можно заключить, что попытка Гизеля оказалась успешной. Конструкции славянской и древнерусской истории, предложенные этой книгой, закрепились в исторической памяти украинцев, русских и белорусов, несмотря на борьбу, которую вела с ними научная историография. Следовательно, можно говорить о том, что жизнь сюжетов киевского «Синопсиса» продолжалась и продолжается не в научных исследованиях, а, в первую очередь, в сочинениях, авторы которых преследуют цель строительства национальной идентичности, влияющих на историческую память общества и реализующих практические задачи конструирования прошлого, а также контроль над национальной памятью.
1. Беляев И. Разсказы из русской истории. Кн. 1. М., 1865.
2. Богданович И. Историческое изображение России. Ч. 1. СПб., 1777.
3. Брайчевский М.Ю. Когда и как возник Киев. Киев, 1964.
4. Дмитриевский И.Н. Древняя Русь глазами современников и потомков (IX–XII вв.). Курс лекций. М., 1998.
5. Дмитриевский И. О начале Владимира что на Клязьме, о пренесении в оной из Киева российской столицы и о бывших в оном великих князьях: собрано из древних летописцов и новых историй с приложением потребных изъяснений. В Санкт-Петербурге: при Императорской Академии наук, 1802. – 322 с.
6. Иваницкий И. Изследование о времени основания г. Пскова. Псков, 1856.
7. Елагин И.П. Опыт повествования о России. Кн. 1. М., 1803.
8. Забелин И. История города Москвы. М., 1905.
9. Забелин И.Е. История русской жизни с древнейших времен. Ч. 1.М., 1876.
10. Иваницкий И. Изследование о времени основания г. Пскова. Псков, 1856.
11. Иловайский Д.И. Разыскания о начале Руси. Вместо введения в Русскую историю. М., 1870.
12. Ломоносов М. Краткий Российский летописец с родословием. СПб., 1760.
13. Маловичко С.И. Рождение квалифицированного характера внутридисциплинарной коммуникации в отечественном историописании второй половины XVII – первой XIX вв. // Язык и текст в пространстве культуры: Сб. статей научн. – методич. семинара «TEXTUS». Вып. 9 / под ред. К.Э. Штайн. СПб.; Ставрополь, 2003.
14. Маловичко С.И. Отечественная историческая мысль XVIII в. о возникновении и социально-политической жизни древнерусского города (от киевского «Синопсиса» до «Нестора» А.Л. Шлёцера). Ставрополь, 2001.
15. Маловичко С.И. Дух «Синопсиса» в историческом учебном дискурсе // Ставропольский альманах общества интеллектуальной истории. Вып. 4 (специальный). М.; Ставрополь, 2003.
16. Мальгин Т Зерцало, Российских государей изображающее. СПб., 1794.
17. Милюков П. Главные течения русской исторической мысли. СПб., 1913.
18. Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из восточной Европы. Этногенетические легенды, догадки, протогипотезы XVI – начала XVIII века. СПб., 1996.
19. Пашков Б.Г. Русь – Россия – Российская империя. М., 1997.
20. Новосельцев А.П. Древнерусское государство // История Европы. Т. 2. М., 1992.
208
Нора П. Между памятью и историей: Проблематика мест памяти // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999. С. 23.
209
Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М., 2008. С. 24.
210
Между памятью и историей: Проблематика мест памяти // Франция-память / П. Нора, М. Озуф, Ж. де Пюимеж, М. Винок. СПб., 1999. С. 23.
211
Медушевская О.М. Теория и методология когнитивной истории. М., 2008. С. 24.