Страница 4 из 7
Сразу после освобождения Люблина, 27 июля, в газете 47-й армии 1-го Белорусского фронта «Фронтовик» под рубрикой «Не забудем! Не простим!» появился «Акт о зверствах немцев на станции Собибур[25]«за подписями семи местных жителей. «Акт…» был не лишен неточностей, например, восстание составители датировали июнем 1943 года – тем не менее, это было первое упоминание о нем в советской печати.
Первое упоминание о Собиборе в центральной прессе – пол-абзаца в очерке Василия Гроссмана «В городах и селах Польши» («Красная звезда», 1944, 6 августа). Автор ссылается на некоего поляка, который долго пробыл «на окопах» с «человеком, бежавшим с сабибурской фабрики смерти».
Видимо, поэтому история собиборского восстания в тексте Гроссмана причудливо трансформировалась: «Рассказал этот поляк и о том, что обреченные, безоружные, голые люди почти ежедневно на пороге фабрики вступали в борьбу с конвоем и гибли смертью бойцов».
Ключевой для памяти о Собиборе в Советском Союзе текст впервые был напечатан в газете 6-й Воздушной армии «Сокол родины» в двух номерах за 16 и 19 августа 1944 года. Он назывался «Фабрика смерти в Собибуре» и был подписан С. Красильщиком и Р. Александровым.
2 сентября эту статью в несколько измененном виде перепечатали газета 1-го Белорусского фронта «Красная армия» и, главное, «Комсомольская правда». Здесь второй автор обозначен уже своими настоящими инициалом и фамилией – А. Рутман[26]. Материал Рутмана и Красильщика был основан на беседах с двумя выжившими узниками, встреченными ими в польском Хелме, – Бером Фрайбергом и Хаимом Поврозником[27]. Именно из слов последнего советский читатель впервые узнал об организаторе и руководителе восстания в Собиборе – «Сашко» из Ростова[28].
Фамилию его Поврозник не знал или не помнил. Кроме того, он называет «Сашко» политруком, хотя Печерский в это время даже не был членом ВКП(б). По всей видимости, это прозвище Печерский заслужил теми «политинформациями», которые он проводил в лагере и которые описывает в своих воспоминаниях. Возможно, хотя и не очень вероятно, какую-то роль в этой путанице сыграл тот факт, что реальное воинское звание Печерского – техник-интендант 2-го ранга – соответствовало званию младшего политрука. На самом деле неразбериха со званием Печерского продолжалась и позже и в каком-то смысле продолжается по сей день. Постановлением ГКО СССР № 1494 от 26 марта 1942 года «О введении интендантских званий» техники-интенданты 2-го ранга переименовывались в лейтенантов интендантской службы. Но Печерский в это время находился в плену, так что новое звание присвоено ему не было. В документах конца войны и даже послевоенных он по-прежнему проходит как техник-интендант 2-го ранга[29], хотя такого звания в то время уже не существовало. Но какие-либо аргументы в пользу версии Михаила Лева, что Печерский «до конца жизни по документам ‹…› был рядовым»[30], нам не известны.
Вернемся, однако, в 1944 год. «Комсомольскую правду» принесла Печерскому со словами «Это о вас» заведующая продовольственным отделом коломенского госпиталя, где он находился после ранения, Ольга Ивановна Котова[31]. Вскоре она выйдет за него замуж.
К моменту знакомства со статьей Рутмана и Красильщика у Печерского уже была готовая рукопись о пережитом – он создал ее в июне 1944 года, находясь в 29-м отдельном полку резерва офицерского состава при 1-м Белорусском фронте, расквартированном в городе Овруч Житомирской области[32]. По-видимому, под влиянием газетной публикации Печерский решился выступить со своим свидетельством публично. Дополнительным толчком стало появление в печати («Красная звезда», «Известия», другие газеты от 16 сентября) подробного Коммюнике Польско-советской чрезвычайной комиссии по расследованию злодеяний немцев, совершенных в лагере уничтожения Майданеке в городе Люблин. Именно эту публикацию, где в ряду других лагерей смерти на территории Польши перечислялся и Собибор, упоминает Печерский в отправленном 20 сентября секретарю Совета народных комиссаров СССР[33] письме с предложением приехать в Москву для дачи показаний – «если данный вопрос может интересовать наше Правительство» – и просьбой переслать его письмо «по назначению»[34].
Получил ли Печерский какой-то ответ, мы не знаем. Однако спустя месяц, 23 октября, он направляет Швернику развернутые письменные показания о своем пребывании в лагере и о восстании[35]. Здесь он детально рассказывает о структуре лагеря, перечисляет участников восстания и убитых эсэсовцев. В этом же письме он ссылается в качестве доказательства своей роли в «организации восстания и побега» на «показания, каковые имеются» у Ильи Эренбурга. Речь идет о свидетельствах Фрайберга, Поврозника и Вайнберг, которые Эренбург и Гроссман включили во второй том сборника «Народоубийцы», вышедшего в Москве на идише в 1945 году.
По выходе из госпиталя Печерский посылает в «Комсомольскую правду» рассказ о Собиборе и восстании, где раскрывает тайну «Сашко»: «Сашко – это я». Материал, подписанный «Лейтенант А. Печерский. Действующая армия» и в большинстве подробностей повторяющий письмо Швернику, вышел 31 января 1945 года. Слова про действующую армию являются некоторым преувеличением, скорее всего, редакционного происхождения. В начале февраля Печерский возвращается в Ростов и несколько месяцев до увольнения в запас служит завделопроизводством штаба 199 рабочего батальона.
Наконец, весной 1945 года, еще до окончания войны, в Ростовском областном книгоиздательстве (Ростиздат) пятитысячным тиражом вышла небольшая (64 страницы карманного формата) книжка Печерского «Восстание в Собибуровском лагере». Она построена как дневник, хотя дневника в полном смысле слова он никогда не вел. Автор поясняет, что «в первые дни лагерной жизни украдкой ‹…› делал очень короткие записи, в которых намеренно неразборчивым почерком отмечал главнейшие факты из пережитого». Эти записи в расшифрованном и существенно дополненном виде и вошли в книгу.
Одной из главных героинь книги стала Люка – дочь гамбургского коммуниста, после прихода Гитлера к власти бежавшего вместе с семьей в Голландию. Печерский познакомился с ней в лагере, потерял в суматохе побега и разыскивал до конца жизни. Ни ее дальнейшая судьба, ни настоящие имя и фамилия неизвестны до сих пор[36].
Книга, выпущенная Ростиздатом, во многом отличается от «овручской рукописи». В рукописи повествование ведется от третьего лица, а в книге от первого, рукопись больше по объему, беллетристичнее, в ней есть полухудожественные куски (описание гибели людей в газовой камере, видения, преследующие Сашку – так зовут героя, – когда он представляет себе оставленную в Ростове дочь, пытающуюся спастись от нацистов, и т. п.), не вошедшие в книжную версию.
Несмотря на отдельные фактические неточности, скорректированные позднейшими исследователями, и брошюра, и «овручская рукопись» Печерского сохраняют значение уникального первоисточника по истории Собибора и особенно по истории собиборского восстания. В дальнейшем Печерский будет неоднократно возвращаться к мемуарам, то расширяя их, то сокращая, то добавляя беллетристический элемент, то, напротив, превращая в сухое документальное повествование. Однако фактическая сторона и предыдущей, и всех последующих версий мало отличается от описанного в книге, выпущенной Ростиздатом.
25
В первых русскоязычных публикациях обычно используется написание Сабибур или Собибур, что более точно соответствует польскому произношению топонима Sobibór. Однако в позднейшей традиции утвердилось название Собибор (с ударением на последнем слоге – в отличие от традиционного польского на предпоследнем).
26
Рутман Александр Исаакович, майор (1910–1958) – журналист, редактор «Сокола родины»; Красильщик Семен Иосифович, старший лейтенант (1917–1997) – журналист, впоследствии составитель ряда антологий военной публицистики, прозы, поэзии, мемуаров, общался и переписывался с Печерским и другими участниками восстания в Собиборе.
27
В первоначальном варианте, опубликованном в «Соколе Родины», есть еще рассказ третьей узницы – Зельмы Вайнберг.
28
Материал Красильщика и Рутмана лег в основу некоторых публикаций в иностранной прессе, например статьи «Фабрика пуговиц» в номере от 15 сентября 1944 года ивритоязычной газеты «Давар», выходившей в подмандатной Палестине. «Фабрикой пуговиц» называли Собибор немцы, дабы скрыть истинное предназначение этого «предприятия» от местного населения.
29
См., например, наградной лист Печерского от 19 мая 1949 года (тогда Печерскому вручили медаль «За боевые заслуги») – ЦАМО. Ф. 33. Оп. 744809. Ед. хр. 97. Запись № 83439133.
30
См.: Симкин Л. С. Полтора часа возмездия. М.: Зебра Е, 2013. С. 176.
31
Лев М. А. Длинные тени. М.: Советский писатель, 1989. С. 439–440.
32
Опубликована в кн.: Макарова Ю. Б., Могилевский К. И., Эдельштейн М. Ю. Собибор: хроника восстания в лагере смерти. М.: Изд-во «Э», 2018.
33
На самом деле должность секретаря СНК была упразднена еще в 1930 году. Впоследствии секретарские обязанности исполнял управляющий делами (в 1940–1946 годах – Я. Е. Чадаев).
34
ГАРФ, л. 153–154.
35
Там же, л. 157-159 об. При сопоставлении этого документа с предыдущим бросается в глаза одна странность, объяснения которой у нас нет. В письме от 20 сентября Печерский «со слов старых лагерников» сообщает о 500 тысячах убитых в Собиборе за все время его существования, а в письме Швернику, ссылаясь на те же свидетельства, говорит уже о двух миллионах погибших. В книге 1945 года он, со ссылкой на своего солагерника Леона Фельдгендлера, вернется к версии о полумиллионе уничтоженных в Собиборе.
36
Предпринятая Ю. Шелвисом попытка идентифицировать Люку с узницей Собибора Гертрудой Поперт не кажется нам достаточно убедительной (см.: Sсhelvis J. Sobibor: a history of a Nazi death camp. Oxford: Berg Publishers, 2007.; Симкин Л. С. Цит. соч. С. 124–128, 247–250).