Храни

Девчушка удобно устроилась на ковре около камина в спальне своего дедушки. Длинные светло-русые волосы заплетены в косу, веснушчатое лицо раскраснелось от жара (камин был раскочегарен сильнее разъяренного дракона), рукава бордового шерстяного платьица закатаны по локоть — ничто не должно отвлекать от важного дела! Старый хоббит в данный момент отсутствовал. Обязанности главы Шира не отпускали его, и порой до позднего вечера малышка просиживала здесь одна.

Она любила это место. Здесь всегда было тепло, сегодня даже слишком; можно безнаказанно вдоволь играть и разбрасывать свои игрушки где заблагорассудится. В центральном холле таких вольностей не терпели. Там обязательно кто-нибудь из многочисленных родственников, споткнувшись о деревянного гнома с заводным механизмом внутри, в крайне неодобрительной форме попросил бы следить за своими «улепётывающими игрушками», или старшие хоббитята присвоили бы самые любимые её сокровища. Девочка не любила, когда кто-то играл с заводными гномами, лиловыми волшебниками на шарнирах и, особенно, напальчиковыми драконами из латуни. Ко всем этим потрёпанным предметам детского развлечения она чувствовала неразрывное единение и родство — игрушки отгоняли тревожные мысли и служили связующей нитью между всё ещё чужим ребёнком и новой семьёй. Дедушка читал ей книги и учил новым словам, а в несмышлёной головке не укладывалось: почему здесь все говорят по-другому? В прежнем доме она не слышала подобных слов. Но девчушка уже делала успехи — пусть и не такие заметные, как у сверстников.

Скрипнув, дверь спальни немного приоткрылась. В комнату вошла хоббитянка с охапкой еловых веток. Это была та самая Доннамира, что пришла на помощь отцу в достопамятный апрельский вечер, когда семейство Туков получило от проезжего незнакомца нежданный дар. Она осторожно направилась к камельку, стараясь не наступить на многочисленные игрушечные «сокровища». Бросив две ветки в огонь, женщина оставила остальные в разных местах комнаты: на письменном столе у окна, между портретами в рамочках, в платяном шкафу. Вскоре помещение наполнилось ароматом еловой смолы и свежестью зимнего леса, на какое-то время вытесняя застарелый запах плесени. Доннамира приоткрыла форточку и присела рядом с пятилетней непоседой. По напряжённому, вспотевшему лбу девочки катилась капелька пота, нижняя губа была закушена, брови задумчиво сдвинуты, а в руках мельтешили части самодельного конструктора. Строительство замка из деревянных брусочков разнообразной формы и цвета поглотило её, малышка не замечала ничего вокруг, и Доннамира взялась помогать. Вместе они какое-то время возводили крепость.

— Знаешь, Нилоэла, — задумчиво начала разговор добродушная женщина, — а ведь в замке должна быть принцесса… Так ведь? — и подложила ещё один чёрный кубик к сторожевой башне.

— Нет, — тихо сказала девочка, прилаживая на место отвалившуюся створку ворот.

— А кого ты поселишь в замке? — живо поинтересовалась Доннамира.

— Королевскую семью, — не задумываясь, ответила Нилоэла.

— Тогда почему же принцессы там не будет? — недоумённо спросила хоббитянка.

Кроха подняла глаза и, поймав на себе заинтересованный взгляд старшей собеседницы, вздохнула:

— Я построю ей другой замок. В этом для неё нет места.

Доннамира не нашла, что ответить, вспоминая прошлое, — ведь в тот апрельский вечер именно ей пришлось успокаивать истерившего ребёнка. Нилоэла никак не могла, да и не хотела, утихать. Она переполошила все Великие Смиалы, а хоббитянка не сразу признала в девочке родню. Ещё бы — не каждый день вам на порог подбрасывают четырёхлетнюю малышку, якобы дочь вашего давно пропавшего родственника. Ребёнка нельзя было назвать точной копией Хилдифонса. Только светлая кожа и волосы, глаза цвета слабо заваренного чая да веснушки отдалённо напоминали Доннамире ушедшего братца. Но подобными чертами обладала половина Приречья!

Единственным достоверным доказательством родства девочки с Туками оказалось привезённое вместе с ней письмо Хилдифонса. В нём сообщалось не много: краткое обращение к семье с просьбой позаботиться о его дочери, имя девочки, дата рождения и росчерк самого автора. Сомнений в подлинности послания быть не могло — почерк и подпись Хилдифонса ничуть не изменились, к тому же для верности их сравнили с записями из расчётной книги, которую тот вёл, работая в лавке. Но настораживал стиль письма: текст явно писался наспех — размашистая первая часть отличалась от убористой второй. Писавший не рассчитал места, или же мыслей было так много, что выбрать главную представлялось непосильной задачей…

Со временем дочка Хилдифонса почти освоилась в Смиалах. Но в её поведении ещё чувствовались отчуждённость и напряжённость. Только одному хоббиту она доверилась всем своим существом — это был Старый Тук. Дедушка с немалым опытом, он сразу нашёл подход к несговорчивому ребёнку. Более того, Геронтиус никому не доверял малышку, когда был свободен от обязанностей управляющего. Сам ходил за ней, кормил, играл, купал, укладывал спать. Даже научился заплетать косички! Старик считал внучку своим вторым шансом, искуплением. Наибольшую радость ему доставляло учить Нилоэлу разговаривать. Это было непростой задачей, ведь девчушка не понимала ни одного слова на вестроне. Пришлось прибегнуть к хитрости. Знаменитая Туковская библиотека располагала огромным количеством литературы, в том числе и детской. Книги с яркими иллюстрациями помогли Геронтиусу научить девочку худо-бедно объясняться уже через месяц. Вскоре кроха всё настойчивее просила дедушку показывать ей больше «бумажных друзей», как она называла книги. А в настоящее время Нилоэла почти не употребляла тех странных гортанно-глухих слов — только изредка, когда испытывала особенно сильные эмоции.

Чтобы хоть как-то развеселить малышку, Доннамира предложила:

— Нило, там, в центральном холле, сейчас все дети: мои близнецы и братья Брэндибаки. Не хочешь присоединиться? По-моему, они собирались играть в прятки.

На мгновение в глазах девочки появилось любопытство, но его быстро сменила нерешительность. Она оторвалась от строительства замка и доверительно произнесла:

— Они не примут меня, я маленькая…

— Что за глупости? — добродушно отозвалась Мира. — Сарадас младше тебя, и он в игре!

Но девочка всё ещё колебалась. Тогда дочь Старого Тука решительно взяла маленькую скромницу за руку, и они вместе направились в холл.

***

Главный холл Великих Смиалов в этот вечер был полностью отдан в распоряжение ребятне: Джаго и Джемине Боффинам, Рори, Амарану, Сарадасу Брендибакам и Домерику Праудфуту. Девятилетние Боффины — дети Доннамиры — жили в Смиалах. Их ровесник Рори, семилетний Амаран и двухлетний Сарадас — отпрыски Мирабеллы, младшей дочери Старого Тука, — были привезены на новогодние праздники. Последний малыш, шестилетний Праудфут, — сын старосты из деревушки Белоземь, что рядом с Брендивайнской переправой. Официальной причиной его пребывания в Смиалах были хозяйственные дела отца с таном Геронтиусом.

Однако всё было не столь обыденно, как могло показаться на первый взгляд. Будучи представителем всех жителей деревни, Хилфред Праудфут прибыл сообщить тану важную, но весьма дурную весть. В начале декабря белоземские мальчишки, игравшие неподалёку от едва скованного льдом Брендивайна, заметили по ту сторону реки свирепого вида животных. Отец одного из мальчиков, прибежавший посмотреть, что за «злющих зверей» увидели дети, с ужасом наблюдал многочисленную стаю гигантских белых варгов, рыскавших вдоль берега.

«Вид у них был устрашающий, но тощий, — описывал позже обеспокоенный родитель увиденное собравшимся жителям Белоземи. — Они клацали зубами, протяжно выли и пытались даже перебраться на нашу сторону, — произнося это, рассказчик непроизвольно ёжился. А потом гордо, будто в этом была его непосредственная заслуга, добавлял: — Но куда там, лёд-то ещё не окреп!»

После тревожного сигнала староста Праудфут распорядился в срочном порядке перекрыть мост. Затем лично убедился в реальности нависшей угрозы. Озлобленные небывалым холодом, измученные затянувшимся голодом, пятьдесят лютых тварей стремились во что бы то ни стало преодолеть препятствие, отделявшее их от пищи. И пока что этим препятствием оставалась река, не полностью облачившаяся в свои ледяные доспехи. В прежние времена можно было надеяться — мороз смилуется и позволит водному потоку оттаять; но этой зимой таяла надежда, а не лёд. Все жители Белоземи нутром чуяли — этот холод не здешний, чужой, могильный… Смерть и разорение пришли в их дом. Тихий ужас поглотил селение. Призывая всех как можно быстрее разъехаться по родственникам, староста отбыл в Приречье, а вечером шестого дня они с сыном прибыли в Тукборо.