Волею императрицы

Короткий и весёлый напев, тонкие голоски в припеве «ай, люли, люли!» вызвали невольную улыбку даже на лице невесело настроенного боярина Алексея.

«Как тешатся ребячливые», — подумал он; а конь, взволнованный звуками песен, не стоял на месте, перебирая ногами. Не догнать ли их вскачь? Разглядеть их поближе? Да не вышло бы переполоху, — напугаются! И, снисходительно улыбаясь чужой безвредной потехе, боярин повернул обратно к дому и пустил коня в галоп. Алексей нёсся весело, будто заражённый чужим весельем. С этого времени он не раз подкарауливал сани Савёловых; иногда он заранее выезжал на лёд на Ветлуге, чтобы встретить боярышень на обратном пути их. Но, завидев его, кучер пускал лошадей вскачь, сани пролетали мимо стрелой, пение затихало, а боярышни отвёртывались в сторону. Случалось зато, что в сумерках Савёловы проезжали, не заметив его, и звонкие песни лились свободно. Успел боярин заметить и стройные фигуры женские в боярских шапочках, и белые, нежные лица, просвечивавшие сквозь покрывала; а в ушах его раздавался уже знакомый голос, молодой и мягкий, звучавший то грустно, то полный веселья. Голос этот слышался ему и дома долго после того, как вернётся он, бывало, затемно к себе после прогулки и одиноко сидит длинным зимним вечером в просторном своём покое. От скуки возьмёт он иногда из шкафов, висевших у него в простенках, какую-нибудь книгу, привезённую из похода или из Москвы, и начнёт читать.

Читал он, как человек того времени, когда все читали медленно, но внимательно, стараясь понять и запомнить то, что прочёл; читал он, как человек, веривший в книжную мудрость и ценивший её. А над ухом его вдруг взовьётся песня, послышится чей-то нежный голос, и боярин сам не знает: слышится ли ему песня, что пели в хате Пушкаря, когда он лежал там больной, или слышится ему голос боярышни Савёловой? Одна песня вызывала в памяти его и другие, слышанные когда-то.

— Приказал звать тебя к себе батюшка, Никита Петрович, — доложил ему однажды, прерывая его раздумье, старый служитель их Дорофей, дряхлый и едва передвигавший ноги. Дорофея держали в боярском доме за его старую службу; к тому же, почти выжив из ума и подверженный припадкам старческой болтливости и ребяческой откровенности, он заменял и шута в доме боярина Стародубского.

— Не знаешь ли, что там отцу вздумалось? — спросил Алексей.

— Не знаю толком; а вечер длинен, чай, задумал с тобой его скоротать; а может быть, что и поворчать ему не на кого, — спокойно отвечал Дорофей.

— Так на тебя бы можно было поворчать, — смеясь, сказал молодой боярин.

— Над молодым да умным не в пример утешней властвовать! — живо возразил Дорофей. — А коли тебе тяжко покажется, ты про себя молитву читай, скажи только: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его!»

— Спасибо за наставление! — смеясь, говорил боярин.

— Спасибо-то мало весит; вот ежели бы к спасибу ещё что-нибудь прикинуть!.. — заискивающим голосом говорил старик.

— Хочешь, польский кунтуш на тебя прикину, что с похода на мне был?

— Ну тогда уж боярину-отцу новую палку выделать придётся, а старую он о нас обоих сломает! — проговорил Дорофей, весь сжимаясь, будто от страха пред боярской палкой.

— Ну, может быть, до этого и не доживём, — утешал Алексей, вынимая мелкую монету из своего кожаного кошеля и бросая её Дорофею на привес к своему «спасибо». И, накинув летник поверх домашнего кафтана и расправив бороду, он пошёл через сени на половину отца.

На вопрос Алексея: «Ты для какого дела позвал меня, батюшка?» — старый боярин ответил не задумываясь:

— Хотел известить тебя, что завтра нам время свободное выходит: поедем к боярину Савёлову, потолкуем о невесте.

Ошеломлённый, остановился было боярин Алексей, но взять его врасплох мудрено было; он скоро оправился. Молча подошёл он в передний угол к дубовому столу, за которым сидел отец его на стуле с высоким перемётом, и сел против него на невысокой скамье, обитой золотистым сафьяном. С серьёзной думой в открытых очах глянул он на старого боярина. Глядел он на его седые волосы и сгорбленный стан, словно думая: недолго отцу осталось свой век доживать, а мой век молодой загубить хочет!

— Тебе повременить бы лучше было, батюшка, а я тем временем в Москву наведаюсь. Приказывал побывать к нему полковник наш Шепелев. И князь Ромодановский просил наведываться, не пошлют ли под шведа, — так вместе идти уговаривались. А если желаешь, батюшка, так один поезжай к боярину Савёлову, потолкуй с ним, которую внучку он замуж выдать задумал, — так спокойно проговорил Алексей, поразмыслив и задумывая бежать от беды.

— Нет, Алексей, ты отбыть от нас не задумывай! — точно угадывая его мысли, проговорил старик отец. — Я завтра, пожалуй, один поеду к Савёловым; но под шведа я тебя не отпущу, не женив сперва: и меня одного, без невестки, ты не оставишь здесь. А именья подручней савеловского не найти нам.

Сын поклонился отцу и вышел из его передней комнаты[13]. Он не спорил с отцом, поняв, что отец о себе хлопотал и не уступит ему. Он не спорил, но крепко задумался, обдумывая, как бы избыть беду и обделать дело по-своему.

«Быть может, большого худа и нет тут, но ставят меня женихом по обычаю, не по моей воле и выбору, а я о том и не гадывал», — так раздумывал Алексей, сердито посматривая на всё вокруг, будто чувствуя себя в клетке.

На другой день утро было морозное, светлое, снег блестел на солнце; а на душе боярина было сумрачно, и, чтобы рассеять невесёлые мысли, он пошёл взглянуть на коней своих в просторную конюшню, где у него целый ряд любимых скакунов стоял в стойлах. Но и сюда направился он в недобрую минуту. Молодой конюх, с детства разделявший его забавы, а позднее провожавший его на охоту, задумал доставить ему удовольствие и спросил боярина с своею простоватою улыбкой:

— Ты, чай, слыхал, боярин, что на селе у Савёловых свадьба и сами боярышни приедут на сговор и невесту наряжать будут? Они часто крестьянских невест наряжают… — докончил конюх и молчал, ожидая слова боярина.

— Нет, не слыхал я про свадьбу; так что же? — ответил Алексей, пытливо глядя на конюха.

— Не желаешь ли, боярин, поглядеть на боярышень? В избе у невесты видеть их можно, — проговорил конюх с заискивающей улыбкой.

— Ты знаешь то верно, что боярышни будут? — спросил Алексей.

— Верно то, верно! Сказывал их кучер Захар, который всегда их всюду возит. Захар-то знается с раскольниками, так он не боится возить боярышень по свадьбам: коли что неладно выйдет, так сбежит к раскольникам.

— Так вот ещё что, — проговорил Алексей. — А батюшка этого ещё не знает, что и в доме раскольник живёт у них, — думал Алексей. Молча обходил он конюшню, поглаживая любимых коней; потом расспросил о них конюха и отдал приказанье беречь их и кормить.

— Вот этого выбрал я, с собой возьму, когда поеду под шведа.

Конюх взглянул на него испуганный: он не слыхал, что боярин уже собирался в поход.

— Ну, а когда же можно будет поглядеть боярышень? — спросил Алексей так же неожиданно.

— Завтра, — ответил конюх живо. — Если наденешь, боярин, простую шапку и шубу, никто тебя не узнает, и вволю наглядеться можно; боярышни от простого народа не прячутся.

— Хорошо. Поедем и поглядим на ту свадьбу. Только никому не сказывай, что я видел боярышень.

— Умру — не скажу, коли не приказываешь! — горячо ответил преданный ему служитель.

— Так оседлай завтра коней вовремя и оповести меня, — приказал молодой Стародубский.

На следующий день, в сумерках, боярин Алексей, одетый в баранью шубу, какие носили тогда посадские люди, и в простую шапку, скакал на своём коне в сопровождении конюха. Через полчаса они были в селе Савёловых, у избы, где была свадьба. Не доезжая до избы, сошли они с лошадей, и конюх повёл их в переулок, оставив боярина на крыльце избы.

— Когда буду нужен, так только посвисти, — тихо прошептал он, покидая Алексея.

13

Передняя палата и передние комнаты были приемные палаты и комнаты хозяина, во дворце и у бояр.