Страница 19 из 84
Француженка стала ему толковать расположение карт, хотя он прекрасно знал все способы гаданья и даже учил им обеих женщин.
А экономка в это время не громко, словно про себя, проговорила по-польски:
— И как это скучно, если два человека говорят, а третий не понимает...
— Что же делать! — с ласковой улыбкой обернулся к ней иезуит, услыхав тихий, ласковый упрёк. — К сожалению, Алина по-нашему, по-польски не говорит. А по-русски вы обе плохо изъясняетесь...
— Што... што! — вмешалась Алина, уловив слово «по-русски». — Я панимай па рюсь. Я не кавариль карашо... Толька всо панимай, Мошна кавариль...
— Не, не, не! — заторопилась Анельця, видя признаки неудовольствия на лице своего идола. — Прошу говорить по-французски. Я же тоже понимаю... Это я так!..
И мирно потекла беседа, а барка всё дальше и дальше скользила, уносимая вперёд быстрым течением Туры...
Прошло уже три дня однообразного, медленного плавания. Караван, наконец, вступил в русло широкого, но тоже быстрого Тобола, и к концу пятого дня забелели вдали зубчатые стены, зазолотились маковки пятнадцати церквей Тобольска, этой тогдашней столицы Сибири, расположенной на правом, высоком берегу Иртыша, где небольшая речка Курдюмка впадает в многоводный Иртыш с востока, почти напротив Тобола, впадающего сюда же с юго-западной стороны.
Чётко обозначился город на высоком мысу, с его валами, темнеющими впереди белых стен, с башнями и бойницами на стенах. Высоко поднялась над другими большая каменная палата, построенная над главными воротами крепости недавно при помощи пленных шведов, мастеров, которых очень много очутилось в Сибири и преимущественно в Тобольске после начала Шведской войны.
Здесь и прокормить дешевле стоит пленников, и бежать им отсюда почти невозможно. Да и много пользы могли они принести своими знаниями в новом, полудиком краю. Это больше всего принял в расчёт Пётр, посылая сотнями и тысячами пленных шведов, эстов, ливонцев, финнов сюда со всеми их чадами и домочадцами. Опустелые мызы и дома заселялись в завоёванном краю русскими поселенцами, а сосланные в Сибирь пленники здесь строились заново, устраиваясь удобно на просторе, находя широкое применение для своих знаний и способностей в окружающей неразвитой среде и невольно прививая свои привычки и способы культурного общежития наивным, но смышлёным и способным сибирякам-старожилам.
Так как здесь было слишком далеко от других государств, не считая степных, буддийских и магометанских поселений, опасаться измены со стороны пленных шведов и немцев нельзя было, и их принимали даже в городовую и военную службу, не говоря о том, что они являлись по преимуществу и лекарями, и рудознатцами, и инженерами-строителями крепостей, и архитекторами...
Кроме крепостных стен и нескольких церквей, в Тобольске пока было немного каменных зданий. В Кремле, ещё не отстроенном, а только намеченном, высился губернаторский дворец, такой же неуклюжий, казармообразный, как и губернская палата, или канцелярия губернатора, как магистрат, частный дом и Гостиный двор, с особой палатой, где взвешивались и учитывались привозные товары, и с длинными амбарами для склада товаров. Всё это выглядело прочно, безвкусно и плоско, так как при постройке думали только о необходимом просторе для помещения, а не о внешнем виде жилища.
Особняком стоял ещё один, последний каменный дом столицы — «архиерейские палаты», помимо главного здания, состоящие из большого количества сараев, кладовых, людских и келий, поварен и амбаров, построенных частью из кирпича, частью из вековых сосен и лиственниц. И потому даже деревянные постройки этого обширного двора казались крепостцами, поставленными здесь и там на пространстве земли около полутора десятин, которое занимала архиерейская усадьба.
Самый же Тобольск со всеми посадами и пригородом был построен из дерева. В эту пору в нём насчитывалось тысячи две дворов, с населением около пяти тысяч, считая русских и туземцев — мусульман, у которых даже было построено своих две деревянных мечети в том краю города, где они селились особым мирком. Больше двух тысяч драгун и солдат также имели квартиры в самом Тобольске и по окрестным посадам, слободам и деревням.
Но это был люд пришлый, не имеющий своего угла. Иные роты уходили на охранную службу в крепостцы и городки по Иртышу, в разные концы огромной губернии, другие — возвращались оттуда на отдых; являлись новые кадры по набору или присланные из разных краёв Сибири. Проезжали ещё через город целые караваны и обозы торгового люда из России, направляясь и в дальний Китай, и в калмыцкие степи, и в Якутск, а также тянулись изо всех этих концов на Туринск и Верхотурье по пути в Россию.
Ещё в 1704 году Пётр прислал строжайший указ, чтобы под страхом смертной казни никто не мог выезжать из Сибири в Россию или из России в Сибирь иначе как через Верхотурье. Здесь была устроена главная таможня и досматривались все товары, с которых полагалось брать пошлины — и довольно высокие — в царскую казну.
И потому, начиная с осени и всю зиму, когда замерзали реки и болота, буераки и овраги заносило твёрдым настом снега и открывался почти прямой, лёгкий путь между городами, — длинные вереницы обозов тянулись со всех концов к Тобольску; а уж ближе к Верхотурью, к этим «узким вратам» Сибири — обозы прямо запружали порою путь, и медленной, широкою волной, потоком лошадей, верблюдов, саней, кибиток и людей всё это катилось через Верхотурье к селу Ростесу в Соликамском уезде; и только в пору большой Ирбитской ярмарки часть общего потока на время вливалась в этот небольшой городок, вернее, в торговую слободу, окружённую высоким, крепким частоколом и заборами, чтобы, как гласил указ, присланный из Сибирского приказа на Москве, «и приезжим торговым и сибирским, всяческих чинов людям, не явясь к таможне и не заплатя пошлин, из той ярмонки уехать было невозможно. А ежели такие люди в поимке будут, тем людям чинить жестокое наказанье, а те их товары брать на нас, великого государя, бесповоротно».
Те же суровые кары применялись и в остальных городах Сибири, через какие приходилось следовать торговым людям. Но строгий закон применялся очень редко, хотя нарушали его почти все. Он служил только средством наживы для бесчисленных начальников, начиная от воевод и кончая или последним приказным, или ратушным писцом, или казаком-объездчиком, который мог оставить каждый воз, осмотреть его и, в случае обнаружения контрабанды, должен был представить товар и хозяина в таможню, или в Комендантский приказ.
Стоило откупиться торговцу, и он привозил сколько угодно товаров, платя за них в таможню для виду едва лишь десятую часть высоких царских пошлин, мог вывозить и привозить запретные товары, которые по закону надо было сдавать в таможенные, царские кладовые, получая за них сравнительно невысокую, ниже продажной, цену. А казна уже от себя вела торг этими лучшими, запретными товарами, получая от такой монополии доход, равный почти тому, какой давал винный и пивной откуп.
С октября обычно начинался большой торговый приезд к Тобольску. И потому, когда на пятый день под вечер разукрашенная барка Гагарина причалила у города, когда разом зазвонили колокола всех церквей и городское духовенство с митрополитом Иоанном во главе, все власти тобольские, все воеводы главнейших сибирских городов, нарочно созванные в Тобольск к этому дню, явились встретить нового губернатора, большие толпы народу темнели по всему берегу, за рядами драгун, солдат и местных казаков, выстроенных шпалерами от берега и почти до самого собора. Громкими криками встретила толпа Гагарина, который, весело улыбаясь, приветливо кланялся во все стороны.
Приложившись ко кресту и почтительно приняв благословение митрополита, Гагарин поцеловал ему руку. Вся свита затем, начиная с Келецкого и обеих женщин, также исполнила этот обряд. Чтобы не оскорбить религиозного чувства окружающих, и иезуит, и неверующая француженка, и ярая католичка Анельця — вынуждены были выполнить чуждые им обычаи.