Страница 41 из 189
Мне представляют маленького Томми. Малыш похож на мать, тоже безумно милый и красивый. Когда вырастет, будет ярким сердцеедом. Я смеюсь вместе с ним, и уже начинаю тосковать, когда он уходит… А тоску надо запивать, так папа говорит. Королева смеётся и подливает мне соку, от которого хочется спать, и голова становится пустой, как после третьей рюмки ликёра. Я обмякаю в кресле – был бы салат, наверное, упала бы в него лицом. И пытаюсь заснуть. Всё хорошо. Всё так хорошо, как и должно быть.
И смех прекрасной королевы…
Тем временем семейный обед продолжается. Смеющаяся королева интересуется у Ромиона, нравится ли ему невеста. Ромион заверяет мачеху: нравится, он влюблён, буквально с первого взгляда. «Что же ты её не поцелуешь?» - смеётся королева. Ромион бледнеет и говорит, что не смеет: до свадьбы – ни-ни.
У Дамиана спрашивают, как там демоны? Тут же выясняется, что королева знает про анималия, который Дамиана чуть не съел. Ах, какой кошмар, какой ужас…
Я пьяно улыбаюсь. Жалостливая королева…
Потом Её Величество изволит поделиться своими мыслями по поводу летнего фестиваля. Ну, разумеется, бал. Что ещё? Турнир? Да, пожалуй. Розалинда, ты любишь турниры?
Я хочу сказать, что не люблю и не умею прясть, и у меня нет ленты для Дамиана, то есть Ромиона, то есть… Но я могу только, улыбаясь, кивнуть. Да, всё, всё, лишь бы королева смеялась.
Она и смеётся.
Потом вслух думает, что ещё можно было бы провести во время праздника? Может быть…
Ромион довольно тихо вспоминает, что раньше во время цветочного фестиваля проводили конкурсы красоты. Восхищались женщинами, а особенно самой красивой из них, которую сами же и выбирали…
После этого за столом наступает затишье – только я смеюсь. Какой смешной обычай, какой смешной праздник, какое всё смешное!
- Зачем выбирать первую красавицу? – изгибает бровь королева, глядя на Ромиона. – Разве не очевидно, что нет никого краше меня?
И снова тишина. Только я хихикаю. Ой, ну это же так смешно! Особенно когда Дамиан вдруг бросает на Ромиона предостерегающий взгляд, а принц витиевато рассказывает, что королева, конечно, красива, но обычай…
На какое-то малюсенькое мгновение черты королевы так искажаются от злости, что теряют всю красоту. Я вздрагиваю – но мгновение проходит, и всё снова мило, смешно и замечательно.
Улыбаясь, королева щёлкает пальцами и перед ней возникает зеркало, наверное, волшебное, потому что не может же оно просто так висеть… И светиться… И говорить…
Королева, поглядывая на Ромиона, интересуется, она ли всех краше на этой земле?
«Ой, пародия на «Белоснежку!» - улыбаюсь я, но ничего не говорю. Я не могу говорить, только улыбаться и тихо посмеиваться…
Зеркало мигает. И тут же сообщает, что да королева хороша собой, но другая затмила её красой. Королева меняется в лице – паника и ужас. И с паникой и ужасом в голосе она спрашивает, кто эта другая?
И зеркало показывает. Меня.
Причём, меня днём – что намного смешнее, чем покажи оно меня ночью. Безумно «прекрасная» лягушка вращается вместе с зеркалом и улыбается – тоже безумно «прекрасно».
Я смеюсь. И не понимаю, почему не смеются остальные? Почему Ромион так вцепился в подлокотники. Почему Дамиан стоит рядом с таким видом, будто меня надо защищать? Кстати, а где Габриэль?
- Сломалось, - спустя паузу говорит королева. И ловит падающее зеркало. – Точно, сломалось.
И в доказательство грохает его об пол.
Я пытаюсь сказать ей, что бить зеркала – к неудаче, но получается один только смех.
- Ну никто же не назовёт её красивой! – беспомощно восклицает королева, глядя на меня.
Я киваю. Нет, никто. Я, дневная, красива? Да это же смешно!
Ромион делает попытку уйти. Дескать, спасибо вам за обед, пирог очень вкусный (Вкусный? Он же ни кусочка не попробовал – а зря!), но что-то мы засиделись, не пора ли нам…
Королева поворачивается к нему и всю её напускную беззаботность будто рукой снимает. Особенно когда Ромион серьёзно говорит, что раз мы с ним (мы с ним?) так любим друг друга (любим?!), то почему бы не сыграть свадьбу пораньше? Например, завтра.
Королева снова улыбается, но совсем не радостно.
- Завтра? Не успеешь! – и вдруг бросает на стол какую-то не то подвеску, не то склянку. Не знаю, да и не важно – оно тут же разбивается, и в комнате наступает не просто гнетущая тишина… Это мрак, только почему-то невидимый. Как будто бывает невидимый мрак! Но, очевидно, бывает, потому что он крадётся к бледному, сжавшемуся Ромиону – не тень, не туман. Просто ощущение. Зато очень яркое: опасность, зло.