Элемента.T

Великолепное файер-шоу, развернули у стен дворца в наступившей темноте. Голые загорелые парни, натёртые маслами, раскручивали вокруг себя горящие шары, и выписывали с ними немыслимые акробатические номера. Народ ликовал. Таэл радовалась вместе с ним, но на ступенях дворца она стояла не ради этого. Она высматривала Ратвиса, принимая поздравления и пожелания счастливого правления и благоденствия стране.

— Да, здравствует, новая королева! Да здравствует новая жизнь!

Она готова была уже спуститься, чтобы искать его на площади. Но подумала, что в белом платье, короне и на возвышении, он увидит её быстрее, чем она его там внизу, в многотысячной толпе.

 Это были бесконечные, томительные минуты ожидания, и они, наконец, прошли.

— Таэл! — крикнул он, и она кинулась к нему вниз по лестнице.

— Я должен тебе сказать…

— Я должна сказать…

Они перебивали друг друга, но она дала ему возможность сказать. Он опустился на одно колено.

— Я не знаю, может быть, мне отрубят голову за такую наглость. Пусть! Но я должен сказать тебе. Я люблю тебя! Я ничего не могу предложить тебе, кроме своего сердца, даже руку. Но знай, моё сердце навсегда принадлежит тебе.

Это была, конечно, несусветная наглость, признаваться в любви богине в день её коронации на ступенях замка в присутствии многотысячной толпы, но Таэл не видела сейчас ничего, кроме отсветов пламени в его глазах. Пламени, которое должно спалить не только её сердце, но и душу. Но она не могла — древние боги, смилуйтесь! — не могла отказаться от его любви.

Он стоял на коленях и ничего не просил, просто стоял и ждал своей участи. Он, рисковавший жизнью в настоящих сражениях, неуязвимый, несокрушимый Ратвис, готов был сложить голову просто за то, что позволить себе признаться.

— В нашей стране не рубят головы за признания любви к богам, — улыбнулась она и протянула ему руку.

Он был выше её почти на голову, но она обвила руками его шею и поцеловала. Под громкие крики, улюлюканье, аплодисменты. Плевать!

— Я тоже люблю тебя, Ратвис! — сказала она, когда наконец-то смогла говорить. Она потянула его за руку наверх, всего лишь в замок, но ей показалось, он пошёл бы за ней на край вселенной.

Она провела его по всему дворцу, но, если бы её спросили, куда именно они заходили, она бы не ответила. Они целовались, и танцевали, и что-то пили, наверно, мортаниту, и снова танцевали и снова целовались.

— Ты знаешь, — сказал он ей, скользя рукой по её обнажённому телу, — что ты самая красивая Богиня, из всех когда-либо рождённых в этом Замке?

И голос, которым он это сказал, и сама фраза показались ей такими знакомыми, но разве можно думать о чём-то другом, когда горячие влажные губы спускаются по животу вниз. Никто бы и не думал, но только не Таэл.

— Ватэс! — Она вскочила с кровати, прикрываясь покрывалом. — Что ты здесь делаешь?

— Таэл, это я, я, — подняв руки, словно она наставила на него пушку, сказал Ратвис.

— Как звать твоего коня?

— Россинант, — пожал он плечами.

— Хорошо, это все знают, — сказала она, всё ещё тяжело дыша. — Кличка твоей первой собаки?

— Таэл, это что допрос?

— Отвечай!

— Ээээ… у меня никогда не было собаки. Девичью фамилию матери назвать?

— Не надо. Убирайся! Я и так знаю, Ватэс, что это ты!

Он напомнил ей про мать, и это была его ошибка. Таэл едва дождалась утра, чтобы сбежать из замка. Она бежала по улицам насквозь пропитанным утренним туманом, не помня дороги, но ноги сами несли её.

«Они подложили меня Ватэсу! — она не верила собственным словам. — А Ратвису они подложили в постель Уну? Или тоже Ватэса, только в виде меня?»

Она не знала, как стучаться в глухие ворота, огораживающий их дом — не хотелось вламываться без предупреждения — но они оказались открыты.

– Бол?!

Таэл остановилась как вкопанная, увидев сидящую на крыльце дома титаншу. Она переплетала косу, и глаза её были красными от слёз.

— Что случилось, Бол?

— О, мисс Таэл! В это невозможно поверить. Я нашла его там, на пустоши, где раньше стояли учебные лагеря. В целях безопасности во время праздников, ваш брат мистер Эмэн приказал расставить везде охрану. И Ратвис… это был его участок.

Таэл не хотела её слушать, но бестолковая великанша всё бубнила и бубнила, загораживая ей проход.

— Я не знаю, сколько он там пролежал, один, истекая кровью. Когда я его нашла, то уже ничем не могла помочь. Я просто взяла его на руки и принесла домой.

— Нет, нет, нет, нет, — шептала Таэл по стеночке проходя мимо рыдающей великанши, — Это не может быть правдой. Он всю ночь танцевал со мной на балу.

Дверь открылась с таким страшным скрипом, что могла бы перебудить всю округу, но Таэл её не слышала, она просто отметила, что именно с таким звуком могли бы открываться ворота преисподней, потому что то, что она увидела, разделило то, что у неё было на жизнь и смерть. Там за дверью у неё ещё была жизнь, а здесь глядя на его безжизненное лицо, на залитые кровью доспехи, на свесившуюся со стола руку и на лицо его матери, Таэл поняла, что умерла сейчас вместе с ним.

— Скрипит, — сказала сама себе его мать. — Он всё говорил мне, мама, давай смажу, но мне казалось, что без этого скрипа я не услышу, когда он придёт.

Он больше не придёт.

Таэл поправила его вьющиеся волосы. Мама, мамочка моя, какой он холодный! Она провела рукой по груди — ровный разрез на жёстких доспехах — его ударили прямо в сердце. Она хотела снять их, сорвать, сбросить, они были такими жёсткими, неудобными, чужими. Она хотела просто расстегнуть их, но застёжки были такими тугими.