Страница 13 из 19
Е.П.: Ты ведь первый раз выставился на родине в пятьдесят седьмом, еще студентом?
Э.Б.: Ну, да. Это были вполне ординарные работы. А в 1973 году в Париже Дина Верни впервые показала одну мою «неофициальную» работу. 120 на 120 см. Автопортрет.
А я ужаснулся, ощутив внезапно убийственный ход времени. Это мы раньше все знали в Москве, кто такая Дина Верни. А нынешней публике придется объяснять, что это была знаменитая, богатая галерейщица родом из Кишинева. Натурщица. Юная муза, можно сказать, скульптора Аристида Майоля, которой он завещал все свое огромное состояние. Участвовала во французском Сопротивлении, сидела в тюрьме. Троцкистка. Исполнительница блатных и лагерных песен на русском языке, где изящно материлась с акцентом. Друг и покровитель русских художников-нонконформистов. Антисоветчица. Короче говоря, великая женщина, выставлявшая в своей галерее тех, чьи работы, видите ли, «не представляли художественной ценности» в стране победившего социализма.
Е.П.: Убей бог, но никогда не пойму, за что наши прежние правители так ненавидели авангард…
Э.Б.: …и придерживались этой ненависти практически до самого своего конца. В конце 80-х в газете «Советская культура» появился фельетон о художниках под названием «Рыбки в мутном пруду». Там была процитирована моя фраза, суть которой в том, что белый холст – это уже картина. Автор фельетона писал о нас: «И вот эти недоумки еще на что-то там рассчитывают». Парадокс в том, что эта статья появилась уже после того, как успешно прошла первая в моей жизни персональная выставка. В Швейцарии, куда я выезжал вполне официально, от Союза художников, с дипломатическим паспортом, как наглядный экспонат перестройки. Глупость ужасная!
Е.П.: Ох, не лезли бы они тогда к интеллигенции, купили бы народу на нефтяные деньги хоть немного колбасы да молодежи – джинсов, глядишь, их рейх еще бы тысячу лет простоял. И сейчас проблем куда меньше было бы.
Э.Б.: Видишь, им затруднительно было установить границу свободы. Запрещать, так уж все запрещать.
Е.П.: Соображали, суки! Что этим козлам (нам!) палец дай, они руку откусят.
И тут же понял, что примерно такого же содержания беседы мы вели и тогда, в начале 80-х, когда я приходил к Эрику вот в эту же мастерскую, где за стенкой трудился в своей мастерской (тоже построенной на собственные деньги) его верный друг, товарищ и соавтор по оформлению книжек, замечательный художник Олег Васильев, которого Эрик считает наследником Левитана и Саврасова, одним из лучших русских пейзажистов конца XX – начала XXI века. Год назад Васильев умер в Нью-Йорке. «Царство тебе Небесное, вечный покой, дорогой Олег!» – перекрестился я. – А Эрик – молодец! Не чурался объяснять мне, молодому и малообразованному, что значит то или иное на его, булатовских, полотнах. Не исключено, что именно под влиянием этих «уроков простоты», которые перешли к Булатову от Владимира Фаворского, я несколько лет назад составил комментарии и написал предисловие к трехтомнику собственных повестей и рассказов… Четкое осознание того, что нечего в конце концов с читателем (зрителем, слушателем) в кошки-мышки играть и кичиться своей «цветущей сложностью»… Не потакать, а уважать. СОЦАРТ, КОНЦЕПТ, ФОТОРЕАЛИЗМ – куда только не зачисляли Булатова персоны, сочувствующие ему. А супостаты сдуру полагали его работы издевательскими. Не понимая, что они не о власти – советской или антисоветской, – а о бедных людях, оставленных Богом, но тянущихся к нему, хотя вместо Бога у них в голове красная ковровая дорожка да лозунг «СЛАВА КПСС», конгениальный нынешнему «КРЫМ НАШ». В совсем новых работах Булатова – та же мысль. Что люди в принципе не виноваты, как не были виноваты кричавшие «распни его» два тысячелетия назад. Добро – Зло. Свет – Тьма. Вера – Безверие. И вечная советская власть, которая сейчас, кажется, заразила и сводит с ума даже свободную Америку и просвещенную Европу…
Е.П.: Ты, кстати, где-то писал, что и советская власть была разная. Одна – в конце тридцатых, другая – в конце семидесятых.
Э.Б.: Это несомненно.
Е.П. (категорично): Поэтому я не считаю, что власть была тоталитарной в конце семидесятых… Ну да! Фельетончик могли состряпать про Художника, пляшущего под дудку буржуазной идеологии, как какой-нибудь нынешний «национал-предатель», разоблаченный НТВ и «Комсомольской правдой». Диссидента могли засадить за «Хронику текущих событий» и ненавистное «совку», как и любому правительству, требование соблюдать «права человека». А больше в принципе НИ-ЧЕ-ГО она тогда не могла! Ни бэ ни мэ. Ни рыба ни мясо. Страшно, если мы к этому снова придем. Ибо существование в таком мертвом доме было лично мне, писателю Евг. Попову, от-вра-ти-тельно, ибо лучше эти сюжеты придумывать, как Франц Кафка, чем жить в них, как Андрей Платонов.
Э.Б.: Молодость всегда вспоминается как нечто замечательное, однако не надо переносить это на советскую власть. Скверная была власть! Слабела на глазах, но своей сущности не меняла.
Е.П.: Власть давит ровно настолько, насколько каждый гражданин ей это позволяет. Нельзя зависеть ни от кого, а в особенности от государства, какое бы оно распрекрасное ни было.
Э.Б.: Художнику свобода необходима, в том числе и денежная. Иначе – хочешь не хочешь, а пойдешь на компромиссы в главном своем деле. Граница дозволенного была неотменяемой, хотя и плавающей.
Е.П.: Да и сейчас. Мы беседуем летом, а может, осенью этого и напечатать уже будет нельзя[5].
Э.Б.: Художники и тогда разделились на два народа… Язык вроде бы один, а непонимание и отрицание друг друга – полные. Вот однажды известный, в общем-то, богатый и успешный советский художник А., у которого мастерская была в моем же подъезде, постучался ко мне в дверь, чтобы вернуть случайный денежный долг. Не держать же человека на лестнице? Я вежливо пригласил его войти, и ему двух минут хватило, чтобы, бросив беглый взгляд на мои картины, висевшие на стене, похвалить меня, что я честно делаю, когда не скрываю, что «подражаю Малевичу». Это по поводу работы «ВХОД – ВХОДА НЕТ». При чем здесь Малевич, я долго понять не мог, а потом сообразил – ему просто-напросто нужно было поставить меня на место. Зарвавшегося мазилу, явно плохого художника, который старается привлечь к себе внимание, используя какие-то псевдополитические мотивы.
Е.П.: То-то бы ему сейчас было печали, когда он узнал бы, что и эта работа тоже была продана на аукционе почти за миллион. Естественно, не рублей.
Э.Б.: Я думаю, что и в этом случае он для самоутешения списал бы все на счет тонкой межгосударственной политики.
Е.П.: Какой такой «тонкой политики»? Прошла «тонкая политика», наступили грубые времена… Прошло время концепта, соц-арта, фотореализма, соцреализма, постмодернизма… Рвутся снаряды, трещат пулеметы, кто не с нами, тот против нас, с кем вы, (непечатное выражение, запрещенное путинско-медведевскими законами), мастера культуры? (Еще два непечатных выражения, запрещенных путинско-медведевскими законами.) Впрочем, давай лучше об искусстве.
Э.Б.: Увы, сейчас в искусстве важным становится ПРОЕКТ, а не результат. Ну а уж осуществление проекта можно заказать любому ремесленнику. Такое для меня просто нож в сердце! Я этого не то что не понимаю, я категорически против такого отношения к искусству. Я глубоко убежден в том, что проект сам по себе вообще ничего не значит. Реализация, материализация проекта – вот только тут и начинается творчество. А если ничего не получится, кому он нужен будет, этот твой проект? Проект – веха твоего пути, лишь тогда он имеет значение, а в противном случае – огромный простор для шарлатанства и полной потери профессионализма. Я все-таки глубоко убежден в том, что художник обязан искать визуальный образ, который выразил бы то, что он умеет и имеет сказать. По возможности не прибегая к литературным подпоркам в виде обилия поясняющих текстов, комментариев…
5
Оказалось, что напечататься можно и в нынешнем 2018-м, из чего следует, что слухи о смерти свободы сильно преувеличенны, если перефразировать Марка Твена.