Страница 11 из 19
Б.А.: Они не знали.
Е.П.: Они чувствовали суть, что человек каким-то своим делом занимается, а каким – не моего ума дело. Я вот не знаю, как устроен двигатель внутреннего сгорания, но на машине езжу. А автомеханик знает…
Б.А.: Помнишь еще тот светлый день, когда мы искали место, где отпраздновать вашу со Светланой свадьбу?
Е.П.: А, это когда – «мания величия», когда мы встретили твоего знакомого с «манией величия»? Он сказал, что он – директор ресторана и все устроит. А когда мы приехали, выяснилось, что он в этом ресторане служит сторожем.
Б.А.: Ну да, «мания величия». Это тоже трогательная черта в человечестве.
Е.П.: Он поэт был какой-то, да?
Б.А.: Он, я надеюсь, и есть. Мне вообще-то всегда кажется, что человек, которого мы, условно говоря, гением называем или чье дарование принимаем за совершенное, и графоман – он тоже совершенство. Если он не корыстен, если он не на продажу это делает, а просто так душу в это вкладывает, то он достоин моего восхищения. Кстати, тот, о котором ты вспомнил, он всегда, когда мне звонил, ни разу ни о чем не попросил, а только говорил, что у него все просто изумительно. Ужасно, когда в «манию» входят тщеславие, страсть немедленно напечататься, а так – трудно отличить. Кстати, среди тех, кто мне присылает письма, много одаренных людей.
Е.П.: Одаренных людей вообще много. Я это тоже вижу. И разговоры об «утраченном генофонде» – чистая спекуляция, по-моему.
Б.А.: Ну и потом я вот радуюсь – мало того, что ты моложе меня, еще и Васька наш, твой сын, – надежда, и как бы приходится надеяться, что следующий век по крайней мере состоится. Хотя бы из-за детей.
Е.П.: Твоих Лизы и Ани, Бориного Саши и его детей. Из-за всех всемирных «деточек у Христа на елке».
Б.А.: Кстати, ты помнишь, как мне приснилось, что у вас родится сын? Ты помнишь, как я тебе это сказала, а вы не верили, у вас не было тогда детей. Мне приснилось, и я тебе сказала. Сказала, что, может быть, и не надо говорить, но мне сон приснился, что у вас сын родится. Мне вообще-то вещие сны не снятся, наоборот, всегда какой-то вздор, но на тот раз это было. Это было. Я очень помню.
Е.П.: Значит, какой-то сильный был сигнал ОТТУДА.
Б.А.: Ну и поскольку следующий век – это их владение, детей, приходится думать обо всем с большим пристрастием. И вблизи Нового года, который всегда волнует хотя бы оставшимся с детства запахом хвои, возникает двоякое чувство. Потому что, с одной стороны, действительно всей душою его желаешь – радости, утешения тем, кого любишь, и тем, кого знаешь. Но ведь нечаянно думаешь и о тех, у кого не только елки, но и крова нет. Как-то я это очень сильно ощущаю. Может, потому, что я вот хворала, была в больнице, а в больнице всегда есть о чем подумать, особенно во время тяжелой хворобы. Но страдания других людей очень отвлекают от собственной участи. Мне пришлось там видеть таких, кому просто из больницы деваться некуда. И нечаянно я об этом ПРАВДА думаю. Ну что же мне… Тут уже приходится не желать, а как бы так СОСРЕДОТАЧИВАТЬСЯ, что ли, как вот так пожелать, чтобы какие-то, не знаю, Волшебные Силы, или Высшие Усмотрения, или Щучье Веление… Чтобы ОНИ как-то сжалились над теми, кто терпит несчастья, нужду и чья жизнь так трагически складывается. Мне, скажем, довелось видеть человека, который прямо с рождения был лишен родителей, вырос в детском доме, попал в тюрьму еще подростком, так жизнь и шла этим ужасным способом. А меж тем в лице его были черты, которые… были. И ведь таких людей очень много, и ему действительно некуда деваться, ничего у него нет, кроме «Справки об освобождении», чье даже название звучит очень зловеще. Что даст ему эта справка? И вдруг я ему сказала, так наивно, так беспомощно: «А вы можете все это описать, все, что вы мне рассказали?» Приходится вспоминать слова Достоевского, я вольно их передаю: «Вот там страдания, но у меня есть надежда, есть утешение, я могу писать. Каково же тем, которые не могут это описать?» А когда думаешь о детях, сразу как-то светлеет немножко в уме. Потому что не могу же я себя хозяйкой следующего столетия считать или хотя бы длительным его обитателем себя чувствовать. Это как-то было бы даже глупо и вопреки суеверию. Но все-таки есть дети, и хочется надеяться, что как-то их обстоятельства сложатся в соответствии с новогодними пожеланиями, подарками, свечами, фонариками. Тут еще как-то иногда кажется, что можно мыслью о тех, кого любишь, о ком нечаянно печешься, сильной этой мыслью излучить какой-то пунктир в пользу тех, о ком заботишься, по именам их называя перед сном, глядя в потолок и сквозь потолок куда-то. Да и о тех, кого не знаешь и кто тебя не знает. Я в этот пунктир помыслов и сердечного излучения очень верю… Сердце ведь каким-то чудом уцелело, ум действует, и там есть нечто, что может излучать этот охранитель, охранительный пунктир. Незаметный, но посылаемый в пространство[4].
Эрик Булатов
Красная машина едет неизвестно куда
Честный, могущественный, благородный, предводитель. В детстве это спокойный, несколько флегматичный мальчик, робкий и послушный. У него рано проявляются способности, причем разнообразные. Эрик любит читать, и более всего – книги о великих путешественниках, воображая себя одним из них. Он предмет гордости родителей, обожающих при случае продемонстрировать всем знакомым, какой у них умный сын. Мальчик послушно декламирует стихи перед гостями, играет в шахматы с папой, рисует, поет, если его просят. Эрик не по возрасту серьезен и рассудителен, его суждения зачастую удивляют взрослых. Взрослея, Эрик быстро избавляется от послушания и безропотного подчинения старшим, хотя иногда производит впечатление человека инфантильного и неприспособленного к суровой прозе жизни. И тем не менее он вполне самостоятелен и способен отвечать за собственные поступки. Он обладает развитой интуицией, осмотрителен и осторожен, что помогает ему неплохо устроиться в жизни. Эрик может проявить себя абсолютно в любой области, причем неизменно добивается успеха. В Эрике есть все качества вождя: спокойствие, четкий расчет, смелость, аккуратность, верность делу, умение начинать сначала. Эрик пользуется огромным успехом у женщин, но не спешит окунуться в океан страстей.
Из «Книги гаданий». Тайна имени Эрик
Делаю чистосердечное признание. Когда мне предложили побеседовать с Эриком Владимировичем Булатовым, я очень обрадовался. Человек я простой, на истину в последней инстанции не претендую, но считаю его, своего давнего знакомца (другом не смею его назвать, это слишком ответственно!) художником № 1 если не во всем мире или ЕС, то уж в России – точно. К тому же встречаемся мы нынче крайне редко. Он большей частию живет теперь в Париже, я большей частию – в Москве. В парижской его квартирке (она же тогда служила ему мастерской) был лет пятнадцать назад, еще в прошлом тысячелетии. К тому же то, что он делал тогда и делает сейчас, чрезвычайно близко мне. Это – Россия, временно носившая кличку СССР. Это – разнесчастные люди ее, изо всех своих последних сил пытающиеся соблюдать достоинство. Это – авангардизм с человеческим лицом. Это – Родина моя. И его.
Лет тридцать назад, в блаженные годы заката коммунизма, виделись мы, естественно, гораздо чаще. Интеллектуальная андеграундная жизнь тогда в нашем советском болоте била ключом – неофициальные выставки, квартирные чтения «идейно-ущербных и близких к клеветническим» авторских произведений, обмен «самиздатом», «тамиздатом», становление соц-арта, концептуализм, явление призрака постмодернизма, бродившего по Европе, кайф преобразований и правдоискательства, жажда дальнейших Russian adventures у относительно молодых, «широко известных в узких кругах» творческих людей, которые в дальнейшем почти все стали знаменитостями.
4
Как все же пусто вдруг стало в стране без Беллы!