Системный сбой

- Марьяна, – позвал Целтин, не зная, что ещё предпринять.

Тётка обернулась, всплеснула руками.

- Ах вы кобели проклятые. Ироды дармовые! Совсем страх растеряли, как погляжу! А ну пошёл прочь! Ишь ты чего удумал! – Марья попыталась отмахнуться сумкой, но не тут-то было: нападавшие оказались отнюдь не дилетантами, явно работали в спарке не первый день, потому что всё было чётко и без суеты.

Волкодав, круживший вокруг Марьи, ловко отскакивал всякий раз, как та пыталась огреть его по голове сумкой. Явно изматывал, атакуя в ответ, когда тётка пыталась совладать с массой тела, оказавшись в той или иной мёртвой точке. Клыки и когти в дело пока не шли, и Целтину оставалось только гадать, как далеко зайдёт эта безумная игра, если это вообще игра. Всё-таки мозг человека странная штука – до последнего не верит, что смерть реально рядом. Инстинкты включаются в последний момент – когда сознание парализовано ужасом и кажется, уже не спастись.

Правую голень обожгло. Целтин извернулся, уставился на прокушенную штанину и сочащуюся по носкам туфель кровь – хоть убей, а такого он и не предполагал! Каких-нибудь минут пять-десять назад скажи ему тот же Аркаша, что ждёт впереди – рассмеялся бы, не поверил. Хотя, собственно, он и не верил. До сих пор не верил. А будущее – точнее уже настоящее – крутило, ломало, гнуло. И пахло это будущее по-особенному. Запах псины заслонил всё вокруг, обволок противным шлейфом, закупорил все чувства. Остался только страх, боль и та куда-то подевалась. Абсолютный страх вырос кругом, через него нельзя было перешагнуть, он не позволял отмахнуться, укутывал слой за слоем, подавлял, как более эволюционировавшее существо, которому нет дела до чувств какой-то там самоосознавшей себя амёбы.

Где-то в стороне хлопнуло. Ломать перестало. Целтин кое-как разогнулся, стряхнул со штанины грязь, огляделся.

Два здоровенных кобеля неслись прочь, поджав хвосты – от былого задора не осталось и следа. И впрямь, правы психологи, утверждающие, будто проявленный пассив со стороны жертвы вызывает у нападающих излишнюю агрессию. Точнее жестокость. Скорее даже садизм.

Марья застыла на обочине, как изваяние. Смотрела куда-то в сторону, широко расставив толстые ноги. Волосы растрепались по лицу – кикимора, ей-богу, – сумка с порванным дном повисла на локте, раскачивается, продолжая терять своё содержимое. В другой руке шматок окровавленного мяса – так и не кинула...

Целтин почувствовал, как шевелятся на затылке волосы. Приманка была отнюдь не для собак, которые просто громкого звука испугались. Мясо предназначалось девочке, вернее той сущности, что завладела телом ребёнка. Только сейчас до Целтина наконец дошло: он верит, причём так, как никогда раньше не верил! Такое ощущение, будто в голове сработало электрическое реле, собрав блокировками доселе не используемую цепь. Внутри при этом возник образ Сони... Почему Сони – не понятно. Но куда более странно другое: как такое могло произойти вообще?! Ведь у Сони нет образа!

От мыслей отвлекла боль в ноге. Захотелось в кои-то веки выругаться, да так, чтобы птицы с деревьев разлетелись, а лучше земля под ногами треснула напополам. Как спелый арбуз. Как металл при абсолютном нуле – от одного лишь прикосновения!

Но материться Целтин не стал. Незачем уподобляться всякому быдлу, его и так по земле бродит несметное количество. Да и Марья, не смотря, на проявленный героизм, явно на пределе – не ожидала она, что собаки нападут, хоть и была готова. Шокировать приходскую тётку вдвойне ажурными морфологическими оборотами как-то не хотелось – и без того воздалось ей сегодня с полна. Лучше спасибо сказать.

Но на последнее всегда не хватает времени. Вот и Целтин не успел, вновь сосредоточившись на прокушенной шатание и измазанных кровью туфлях.

- Целы?

Целтин выпрямился. Оглядел приближающегося к ним человека в чёрном... На этом, собственно, образ был завершён. Целтин невольно огляделся по сторонам, ища кран с кинокамерой и режиссёра в раскладном кресле. Без этих двух атрибутов незнакомец выглядел как-то нелепо, если не сказать глупо. Дымящийся «Макаров» в правой руке только добавлял сумбура.

- У меня тут «гость» и «местный». «Гость» с ранением, – пиджачок без интереса оглядел Целтина, кивнул, словно соглашаясь с собой.

Только спустя пару секунд Целтин сообразил, что кивок, это ответ на принятое через гарнитуру сообщение – как на той стороне уловили жест, было непонятно. Шизоидно озираться он не стал, да и не позволили.

- Самостоятельно идти можете?

- Да, могу, – отрапортовал Целтин, пробуя наступить на ногу.

- В таком случае, следуйте за мной.

Пиджачок развернулся, намереваясь шагать откуда пришёл. Марья стояла, подперев руками бока, на силовика смотрела с явным презрением. Целтин вовремя опомнился: что ещё за Бонд-777? Свалился как снег на голову, ещё пистолетом размахивает, командует. То, что вояка спас от возможной погибели, как-то выпало из головы. Целтин не считал себя заносчивым, просто ему не нравилось, когда им пытаются помыкать, при этом не объяснившись.

- Куда вы собираетесь меня отвести? – спросил он, и не думая сходить с места.

Пиджачок остановился. Глянул через плечо. Поманил зажатым в руке пистолетом.

- Там вам всё объяснят. Идёмте.

- Где это – там?

- В пансионат он вас ведёт, – пояснила Марья, выворачивая прохудившуюся сумку. – Выяснят кто таков и отправят восвояси. Огласка им ни к чему. Они бы и нас, местных, тульнули, да шумихи лишней не хотят, вот и терпят. Хотя чего нас терпеть... Мы народ скромный, копошимся сами по себе, в чужие дела нос не суём. А раз случилась такая беда на нашей земле, так помощи никакой и не требуется – сами уж как-нибудь разберёмся, без посторонних глаз.

Силовик хмыкнул, на прихожанку даже не посмотрел, словно та опостылела, как ненужная вещь.

- Она права? – спросил Целтин. – Если будете отвечать односложно, я с этого места не сойду. Хотите, стреляйте. Думаю, так для вас будет проще.

Пиджачок развернулся. Потёр пальцами шею, чуть ниже кадыка. Улыбнулся уголком блестящих губ.

Целтину показалось, что по белоснежной коже лица пробежала еле различимая рябь – кажется, прояви незнакомец чувства не так сдержанно, фейс треснул бы подобно фарфоровой чашке, рассыпавшись на множество звенящих осколков!

- Вы правы, так будет проще, – силовик шагнул навстречу. – Мир вообще станет проще, если по поводу или без повода стрелять человеку в лицо. Вам так не кажется, Сергей Сергеевич?

Целтин невольно отступил.

- Ведь, рано или поздно, поводов этих совсем не окажется.

- Кто вы такие? – Целтин не мог сказать, почему поставил вопрос именно так – не «кто ты», или «на кого ты работаешь», а именно «кто вы такие»? Почему-то ему казалось, что он стал заложником некоего коллективного разума, обращаясь к отдельным представителям которого, надо подразумевать общение сразу со всеми сущностями, слагающим единый организм.

- Вашей жизни ничто не угрожает. Даю слово, скоро вы получите ответы на все интересующие вас вопросы. Ну, или почти на все.

Целтин мялся.

Марья, вытряхнув сумку, медленно удалялась по своим делам. На Целтина и человека в чёрном тётка не обращала внимания. Словно и не было ничего – так, средь бела дня случилось затмение, налетели тени, повоевали и унеслись прочь, ничего после себя не оставив. Даже воспоминаний.

- Так и быть, – согласился Целтин, понимая, что просто так его не отпустят. – Откуда вы знаете, как меня зовут?

- Мы всё знаем, – последовал шлакоблочный ответ, на который и возразить нечего.

Прихрамывая, Целтин шёл за силовиком чуть ли не след в след. При этом не отрывал взгляда от тучной фигуры Марьи, раскачивающейся на значительном отдалении.

- Мясо, – рискнул заговорить Целтин. – Оно ведь не для собак?

- Нет, – ответил пиджачок после продолжительной паузы.

- И вы смотрите на это сквозь пальцы?

- Им нужна надежда. И мы не отнимаем её у них, – пиджачок кивнул.