Системный сбой

Рощица по краям дороги сначала поредела, а потом и вовсе исчезла – за разговором Целтин не заметил, как они вышли на открытое пространство. Капли больше не шлёпали, под ногами расходились по лужам круги, серое небо сделалось совсем низким, голодным.

Нельзя было достоверно сказать, сколько этажей в здании, к которому они приближались, – как-то уж всё было размыто, подёрнуто поволокой или плацентой. Два – это точно. Скорее полтора – второй этаж если и был, находился по ту сторону бытия, в ином измерении, в параллельной вселенной! Он был проглочен бездной. Так как это случается в фантастических фильмах про машину времени или телепорт, когда устройство выходит из строя, взрывается, оставляя после себя клочки исковерканного пространства, существующие одновременно в разных местах и эпохах, вросших в стены домов людей, нарушенные, а то и вовсе стёртые локации.

Марья подошла к заборчику, что огораживал всё это безумие извилистой змейкой, стремящейся вдоль просёлочной дороги навстречу неизвестности. Чего-то подождала, оглянулась на пиджачка и Целтина. Затем опустила голову, поднесла руки к груди – по всему, молилась.

Над головой женщины носились диковинные создания – кувыркались через голову, переворачивались вдоль продольной оси, срывались в пике! Целтину почудились летучие мыши, но то оказались отнюдь не гадкие грызуны с локатором в голове. Всего лишь кленовые листья, оторванные от ветвей налетевшим порывом ветра, брошенные в неравный бой со стихией. Целтин подивился – со стороны листопад и впрямь напоминал стаю обезумевши животных, ну или птиц.

Разыгравшееся воображение продолжало рисовать картины первозданного ужаса, от которого леденела кровь в жилах. Твари кружили над протянувшей вперёд руки женщиной, застревали в полах одежды и в волосах, старались выхватить из пальцев окровавленную плоть, гнались друг за другом, в стремлении быть первыми... Однако лишь коснувшись сокровенного дара, сразу теряли скорость, облик, фантомную текстуру, заново становясь теми, кто они есть – лишёнными сознания, не восприимчивыми к боли, опавшими. Кажется, даже свет померк, не в силах созерцать творящийся средь бела дня беспредел. Небо опустилось ещё ниже, сменило цвет со свинцового на какой-то сизо-болезненный, приобрело человеческие черты.

Целтину пришлось на мгновение закрыть глаза. Последнее, что он увидел, это как срывается с посеребрённых век пепел... Такое ощущение, будто небо выгорело дотла, а некто могущественный, отлучившийся на какое-то время по делам, вернувшись, обнаружил на месте былой утопии пепелище и теперь скорбел, проливая серебряные слёзы на грешный мир, которому и предписывалась вина во всех смертных грехах. Простого дуновения сквозь неплотно сжатые губы хватило бы, чтобы стереть с лица земли всё живое, что так и не научилось ценить бесценный дар созидания. Паразиты умели лишь разрушать, причём зачастую то, к возведению чего не приложили даже мизинца. Дефектные гены дали сбой, оттого и плакал творец, а вовсе не из-за потери дома, которого у него, по сути, никогда не было.

Марья положила кусок мяса на столбик и заспешила прочь. Целтин не понимал, что значит всё происходящее. И впрямь отдавало откровенным безумием. Кажется, он спит. Спит и видит кошмар. Тот самый, от которого чуть было не спятила поутру Женя.

- Так это и не надежда вовсе, – прошептал Целтин, страшась поднять голову. – Самое настоящее отчаяние.

- Они все заблудились, – отозвался пиджачок. – Веровать хорошо, когда всё идеально совпадает с писанием. Как только отыскиваются несоответствия – многие начинают спотыкаться на ровном месте, потому что смысл кажется утерянным.

- В этом несовершенство религии, – согласился Целтин. – Отсутствие жизненных ориентиров сеет в головах верующих страх, сравнимый с безумием.

Сквозь ветродуй прорвался старый ворон. Сделал над лужайкой круг и, не садясь, унёс подаяние, как военный самолёт гуманитарный груз. Целтину сделалось смешно – вся философия, высосанная Марьей из пальца, которым она перелистывала страницы Библии, на деле яйца выведенного не стоит. Жизнь катила своим чередом, ураган унёс вдоль просёлочной дороги оборванные листья. Никакого пепла не было и в помине, низкие облака чертили по макушкам деревьев, пеленали крышу пансионата. Лик тоже исчез, расплылся, как восковая фигура мадам Тюссо, подогретая на медленном огне.

«Всё дело в необузданной фантазии человека. Не будь человека, думается... много бы чего не было. Даже того самого, для многих сокровенного... на деле выдуманного из ничего».

- Прошу.

Целтин кивнул. Прошёл мимо уступающего дорогу пиджачка. Придержал калитку. Скрипнули петельки, и Целтину показалось, что он слышит озорной детский смех, вперемешку со строгими назиданиями воспитателей, плачем и рёвом милицейской сирены, которую кто-то так похоже изображает голосом. Дух веселья так никуда и не делся, не смотря на царящее повсюду уныние. А было ли тут веселье? Ведь пансионат отнюдь не Артек и даже не обычный детский садик, в котором несмышлёных малышей только начинают приучать к социуму. Игры, занятия, прогулки – всё это, вне сомнений, было и здесь, только слегка иначе. А значит, и веселье было тоже своё.

- А детишки всё ещё тут? – спросил Целтин и осёкся.

Пансионат казался пансионатом только издалека. Вблизи походил на какую-то личинку или, скорее, на сброшенную змеёй шкуру. Прозрачный и в тоже время нет, состоящий из нитевидных волокон, кое-где проступающих наружу полиэтиленовыми клочками. Целтин представил, что внутри прямо сейчас разлагаются останки непереваренных детей и чуть было не поперхнулся желчью – сегодня вдохновение так и прёт! Воображение сроду не рисовало столь ярких картин! Наверное, с этим местом и впрямь что-то не так. Или всё же спятил он сам?

Здание, обтянутое силиконовой накидкой, и впрямь имело сходство с животными останками, словно совсем недавно было частью какого-то организма. Чего и говорить, федералы постарались на славу. Чтобы запугать местный люд в дело были брошены все, имеющиеся в наличии козыри: замогильный антураж, ксеноморфные декорации, агенты в стиле Томми Ли Джонса и Уилла Смита. Возможно, и дождь тут шёл не просто так – ВКС постарались!

Внутренности продолжали дрожать, но с эмоциями Целтин всё же совладал. Ассоциации теперь не были столь яркими, аналогии строились в пределах нормы, да и страх отступил, тем более что и облик здания, чем ближе они подходили, приобретал свой первозданный вид, с кирпичной кладкой, цементными швами и гипсокартонной облицовкой в ярких тонах, как и подобает для детского учреждения.

Занятый пристальным созерцанием укрывшегося накидкой пансионата, Целтин споткнулся и чуть было не упал. Укус на ноге не преминул напомнить о себе. Мысли повернули в другую сторону: здание больше не внушало отвращение, страшил возможный столбняк, от которого бездомная дворняга, конечно же, не была привита. Однако только увидев месиво под ногами, Целтин снова переключился на местные текстуры.

Некогда аккуратный газон, по которому наверняка нельзя было ходить, оказался изрыт и усеян земляными отвалами, будто поблизости рванул невесть как залетевший сюда фугас! Явно угадывалась колея, прокатанная колёсами с глубоким протектором – не иначе военные. Хотя, если учесть, как сильно пахнет сырыми головешками, дрифтовали пожарники на «Урале». Да и юродивые, помнится, вспоминали о сгоревшем батюшке...

Жуткий пазл, скрипя, двигал элементы, выстраивая целостную картину произошедшего: случился пожар, погиб местный священнослужитель и, возможно, девочка – если прихожане увидали обгорелого, ещё живого ребёнка, вполне могли признать в нём детище сатаны, посланного в мир живых за невинными душами. Фанатики ещё и не такое способны домыслить.

Целтин мотнул головой, гоня наваждение прочь. В очередной раз уж как-то слишком реалистично отображались на фоне подсознания мысли, словно всё действительно обстояло именно так, как кажется. Более того, Целтин будто видел пожар своими глазами, чувствовал удушливый дым, прикасался вот этими самыми руками к раскалённому железу перил... Хотя отродясь не был внутри пансионата! Целтин поднял ладони к лицу – те были чёрными, обуглившимися, с отслаивающейся плотью и местами проглядывающей костью.