Страница 4 из 16
6. Бумажный змей
Горячий ветер, ноющая корда,распатланный сигнальный змейплывёт оконницей Иерихона.Червлёная верёвка вслед за ней.Дыхательный, его перегородкискрывают слабоумных и слепых,что склеивают робкие коробкии щёки ветра впихивают в них.Тяну за тихую гипотенузу,то растаращен змей, то уплощён,просачиваясь вверх от шлюза к шлюзу,парсек проныривая и эон.Ютится в целом небе и томится,гребя лопатками к себе и от себя.Квадрат миллиметровки в единицыобъёма ощупью переведя.Артачится, когда навстречу с тучик нему спускается иная рать.И время набирается на зубчик,когда ты знаешь: первым не стрелять.С хвостом окольным вдоль всего Китая,он прост мучительно: бумага, рейки, клей.Он в перспективе – дама с горностаем,Прямясь от неги маленьких когтей.Вперед себя выстраивая ширмы,он пробирался через тайный лазв прибежища убивших по ошибке,поверх охранников и мимо нас.Румфиус1
Мы живём в дни, когда вспоминается мрачная игрушка, – ослик, выпускающий из суставов оси и хорды,нежные стебли, их можно сжевать, перекусывая узелки.У него образуются две челюсти на вращающейся морде.Постамент, на котором он держится, – не шприц, но снизу надавишь, и он валится, как бруски в городки.Мы читали о хлябях, но не подозревали, что горизонт настолько расшатан.Земля бугрится, давит снизу на постаменты, словно ожили бурлаки подземных дюн.В школе направишь лупу на инсекта, и он улетал, не приходя к прежним масштабам.Над угольной кучей таращилась пара молекул, и мы узнавали ноздрями: юг.Кто-то из нас положил фотокамеру на ночь навзничь, объективом в небо, стеречь планеты.И воздушный шар застрял в сужающемся кверху колодце каменного двора.Этот снимок сделала земля, теснящая постаменты.…Когда пуговицу на тебе пришивают, закуси нитку, чтобы в памяти не осталась дыра.И стали являться посланники в кинотеатрах, гимнастических залах и офисах.Бестелесные, ощупью, шепотом они обещали связать ли, соединить…Так ослепший классификатор Румфиус на индонезийском островегладил сухих чудовищ и нанизывал их на нить.Постепенно все чада пучины предстали ему исполином из канувшего завета(в акватории этой же рухнул – вниз подбородком и руки по швам — Люцифер),заполняющимся стадионом, где на входе обшаривают у турникета.Рыбы пунцовые, как на ветру в мармеладных сутанах. Размытые старты Натуры. Сечения сфер.Землетрясение в бухте Цэ
Евгению Дыбскому
Утром обрушилась палаткана меня, и я ощутил: ландшафтпередернулся, как хохлаткинаголова.Под ногой пресмыкался песок,таз с водой перелетел меня наискосок,переступил меня мой сапог,другой – примеряла степь,тошнило меня, так что я ослеп,где витала та мысленная опора,вокруг которой меня мотало?Из-за горизонта блеснул неизвестный городи его не стало.Я увидел – двое лежат в лощинена рыхлой тине в тени,лопатки сильные у мужчины,у нее – коралловые ступни, с кузнечиком схожи они сообща,который сидит в золотистой яме,он в ней времена заблуждал, трепеща,энергия расходилась кругами.Кузнечик с женскими ногами.Отвернувшись, я ждал. Цепенели пески.Ржавели расцепленные товарняки.Облака крутились, как желваки,шла чистая сила в прибрежной зоне,и снова рвала себя на кускимантия Европы – м.б., Полонийза ней укрылся? – шарах! – укол!Где я? А на месте лощины – холм.Земля – конусообразнаи оставлена на острие,острие скользит по змее,надежда напрасна.Товарняки, словно скорость набирая,на месте приплясывали в тупике,а две молекулярных двойных спиралив людей играли невдалеке.Пошёл я в сторону отсамозабвенной четы,но через несколько сотметров поймал я трепет,достигший моей пяты,и вспомнилось слово rabbit.И от чарующего трепетаниялучилась, будто кино,утраченная среда обитания,звенело утерянное звеномежду нами и низшими:трепетал Грозный,примиряя Ламарка с ящерами,трепетал воздух,примиряя нас с вакуумом,Аввакума с Никоном,валуны, словно клапаны,трепетали. Как монокинопроламывается в стерео,в трепете аппаратановая координатанашаривала утерянное.Открылись дороги зрениязапутанные, как грибницы,я достиг изменения,насколько мог измениться.Я мог бы слямзить Америку —бык с головой овальной —а мог бы стать искрой беленькоймеж молотом и наковальней.Открылись такие ножницымеж временам и пространством,что я превзошел возможностивсякого самозванства —смыкая собой предметы,я стал средой обитаниязрения всей планеты.Трепетание, трепетание…На бледных холмах азовьялучились мои кумиры,трепетали в зазоремира и антимира.Подруги и педагоги,они псалмы бормотали,тренеры буги-вуги,гортани их трепетали:«Распадутся печати,вспыхнут наши кровати,птица окликнет трижды,останемся неподвижны,как под новокаиномна хрупкой игле.Господи, помоги намустоять на земле».Моречко – паутинка,ходящая на иголках, —немножечко поутихло,капельку поумолкло.И хорда зрения мне протянулавновь ту трепещущую чету,уже совпадающую с тенью стула,качающегося на светулампы, заборматывающейся от ветра…А когда рассеялись чары,толчки улеглись, и циклон утих,я снова увидел их —бредущую немолодую пару,то ли боги неканонические,то ли таблицы анатомические…Ветер выгнул весла из их брезентовых брюки отплыл на юг.вернуться1
Георг Румфиус, немецкий натуралист, ум. в 1702 г. на острове Амбон Индонезийского архипелага. (Здесь и далее примечания автора).