Страница 66 из 116
В первые дни Глен даже не придал особого значения своей догадке, рабочие будни продолжили идти в привычном ритме. Всё изменилось в тот день, когда Наташа заглянула к нему в офис и потрясла сиреневыми листами. Значит, они всё же решили интегрировать Раю Райс в её собственный рассказ. Его руками, разумеется. Руки послушно выполнили поручение, но после всего остался неприятный привкус недосказанности. Глен почему-то подумал, что вместе с Раей замуровал между строк какую-то значимую информацию о самом себе. Как нелегальный строитель, оставивший под фундаментом нового здания свои настоящие документы. Эта девушка написала слишком много правды о нём. Словно писала под диктовку его астрального тела, захотевшего втайне выложить миру всю подноготную Гленовой сущности. Как вам такая шпионская версия? Неплохо, но Глен не был бы самим собой, если б не усложнил её до поистине фантастической версии.
Всё свелось к извечному спору о яйце и курице. Глен решил, что в его случае раньше всё же было яйцо – тот самый рассказ предсказательницы, где он играл первую скрипку. И уже потом появилась курица – сам Глен. «Чертовски сложно, дружище», – высказал мнение внутренний голос. Сложно, соглашался Глен, но возможно. Он вспомнил про персонажа Леонида, которому тот даровал жизнь, отправив в прошлое младенцем. Вот и нехитрый рецепт зарождения отдельной жизни на Земле. Забудьте про родителей (а он про них и не знал), про девять месяцев и сложности родов – пара движений шариковой ручки по бирюзовому листу и принимайте нового пассажира. Горячий пирожок с любой начинкой.
Глен навис над клавиатурой и упёрся пустым взглядом в монитор. Разум объявил работе голодовку. Леонид заметил (или почувствовал) беспомощность своего напарника родить хотя бы строчку и поинтересовался:
– Что с тобой? Выглядишь так, будто тебя склеили из трёх картонных персонажей. – Он бросил в Глена большую скрепку, но промахнулся.
Отличная фразочка, чтобы использовать её в качестве трамплина. Глен ожил:
– Знаешь, меня давно не покидает чувство, что я и впрямь склеенный кем-то персонаж. – Он выпрямил спину. – Даже не могу описать природу этого чувства. Оно как постоянное дежавю, будто я переживал все этапы своей жизни неоднократно. Как…
– Как персонаж в Эклиптике? – помог Лео. Если это можно было назвать помощью. – У некоторых из них случается подобное во время определённых циклов.
Сомнений становилось всё меньше.
– Но почему такое происходит со мной?
Леонид пожал плечами:
– Возможно, сказывается эффект рассинхронизации. Не обращай внимания, а то, я смотрю, ты слишком озабочен сим обстоятельством.
– Конечно, озабочен! Потому что чувство постоянного дежавю преследует меня с раннего детства, а не с момента первой интеграции.
Леонид размял заработавшиеся кисти рук и повернулся вполоборота к Глену.
– Давай начистоту, – начал он. – Я знаю, что ты научился скрывать от меня многие свои мысли, но кое-что я всё же улавливаю. Не берусь утверждать, но мне кажется, всё дело в этом рассказе. Я прав?
– Допустим, прав, – нехотя согласился Глен. Впрочем, он и так собирался поделиться с Леонидом своей догадкой. – Рая Райс не могла просканировать меня насквозь через какое-то видение, чтобы так точно описать в рассказе.
– Почему не могла? Ты удивишься, но на свете полно людей с уникальными способностями, рядом с которыми даже наши извлечения и интеграции покажутся дилетантскими шалостями.
Глен покачал головой:
– Можешь привести мне хоть тысячу подобных примеров, но ты не избавишь меня от этого мерзкого чувства. – Он помолчал немного и добавил. – Как нельзя избавиться от душка гнили в салоне авто, где разложился человек.
– Боже, что за ассоциации! Ладно, предположим, тебя преследует некое ощущение повторности отдельных моментов. Но оно, как ты сказал, началось у тебя давно, задолго до появления рассказа «Творческий круиз».
– Лео, не притворяйся случайным прохожим. Ты лучше меня знаешь, что время появления на свет ничего не значит. Ментальная связь существует вне времени – это твои слова, насколько я помню.
Леониду пришлось сдаться.
– Хорошо, тогда такая версия: герой каким-то образом нашёл связь с прототипом, то есть с тобой. Соответственно, это вызвало в твоём сознании вибрации, которые отголосками эха ушли в далёкое прошлое. Согласен с версией?
– Нет, герою не надо было находить связь, потому что он и есть прототип.
Наверно, впервые за год работы в издательстве Глен смог ввести в ступор своего напарника. А не наоборот. По крайней мере, впервые это выглядело так красочно. Леонид машинально поправил очки и провёл пальцами по гладко выбритому подбородку. В первые две-три секунды он соображал, что именно подразумевал Глен, но на пятую уже распутал все узлы умозаключений брата по разуму.
– Глен, это абсурд, – кратко и без всяких эмоций резюмировал Леонид. – Абсурд, поданный на большом блюде заблуждения под соусом невероятности.
– Не вижу ничего абсурдного. Особенно после твоей истории с Парагваем.
– Нет, в теории это возможно, но… – Леонид стал обдумывать контраргументы. А они должны были быть. Сейчас он их с лёгкостью найдёт и подаст на таком же большом блюде Глену.
– «Но» что?
– Всё просто. Твоё предположение базируется на замыкании круга, временной петли. Такие случаи известны, тот же Парагвай один из них. Но ведь суть в том, что мы это делаем неосознанно. Круг замыкается в любом случае, и мы не можем знать, в какой именно момент это произойдёт. Анализ ситуации возможен лишь постфактум, но никак не заранее. – Леонид сверкнул торжествующим взглядом. – Даже если твоё предположение верно, замыкание произойдёт, захочешь ты этого или нет. Говорю это для проформы, если вдруг ты боишься проворонить момент с извлечением своего персонажа. Поэтому расслабься, парень. Думать о неотвратимости судьбы – самое бесполезное занятие из всех известных мне занятий.