Страница 15 из 17
Едва приехали, владыка Арсений снова попросил Ваню:
– Черный кофе и валерьянку.
Он ждал продолжения панихиды. Он волновался и пил успокоительное. Ваня был еще молод. Про кофе он немного знал, для чего оно. А вот для чего валерьянка – не знал.
– Ваня, вот же они, капли. Вот так…
И через некоторое время новая просьба: кофе и валерьянку.
Прошло несколько дней. В час ночи – визит представителей новой власти.
– Товарищ Смоленец, вы сказали, что вы архиерей для всех.
– Да, для всех, кто в Бога верует.
– Так почему же вы пятерых матросов, что лежали в портовой церкви, не отпели? Отпели, значит, бунтовщиков, юнкеров, а наших рабочих – нет?
Владыка сидел вроде бы спокойно. Но так посмотрел на Ваню, что тому показалось: снова попросит кофе с валерьянкой. Однако Ваня понял безмолвную просьбу владыки правильно и принес регистрационные книги.
– Вот, пожалуйста, смотрите. Я эконом, веду учет, невозможно, чтобы не отпели.
Представители уехали. Однако это провокация. И знак: охота началась. Решено было владыку Арсения спрятать в амбаре Иерусалимского подворья монастыря св. благоверного князя Александра Невского. Огородили местечко досками и засыпали зерном. И еще поставили досок.
Еще не закончилась всенощная, снова приехали представители. Где владыка? Не знаю где. Знаю, что уехал из города. Ладно. И на следующий день, к ночи, в одиннадцатом часу – снова приехали. Где архиерей? Нет в городе. Не поверили. Найдут владыку – убьют. Тогда Ваня решил сам пойти к владыке и спросить благословения на визит к матросам.
На рейде стояли красные корабли. На кораблях жили матросы. Без них исполком не принимал решений.
Владыка так и закричал, услышав от Вани о визите к матросам:
– Что ты! Мне все равно гибнуть. А тебя они бросят в море. В море бросят, Ваня!
Однако эконом владыку ослушался и прямиком из подворья направился в порт. Подворье охранялось, расставлены были часовые. Однако Ваня город знал отлично. Так что никто не видел, как он вышел из подворья. В порт Ваня пробрался дорожкой контрабандистов и прыгнул на корабль. Легконогий юноша, когда-то важно вышагивавший босыми ногами в цыпках по Могилевской солее, передвигался по судну, как у себя дома. Словно кто подсказывал Ване, где и что на корабле расположено.
Время позднее. Братишки, возможно, уже выпили и поели, теперь добрые. Можно и поговорить. Господи, буди воля Твоя!
В большой кают-компании висел табачный дым, было душно, пахло водкой, а на столе лежала матросская еда: колбаса, курица, солонина. «Лапы», как назвал ее владыка Иосиф. Бутылки, в значительном количестве, были тут же. Братишки выглядели сытыми.
Вдруг перед ними возникла смешная и очень страшная фигура. Скуфеечка, ряса в пыли и угле, перепачканное лицо, а в нем поблескивали хитрющие глазенки. Фигура, подобрав полы, как-то по-птичьи подскакивая, направилась к столу, видимо, намереваясь поговорить за жизнь. Это было уже не смешно.
– Черт, – заорали матросы все как один, – черт!
Фигура, видимо, приветствием осталась довольна. Сделала еще один подскок (ряса все же Ване мешала), слегка поклонилась.
– Совсем не черт, а Ваня-эконом.
– Кто? – заревело несколько голосов.
– Ваня, эконом архиерейского дома! А совсем не черт.
Это «совсем не черт» и «Ваня-эконом» матросам ужасно понравилось.
– Что вам угодно? – спросил старший.
– Быть или не быть архиерею! – выпалил Ваня.
Владыка Арсений очень заботился о Ванином образовании. Но именно в эту минуту Ваня вряд ли осознавал, что шекспировское «быть или не быть» матросы воспримут как «конкретную» просьбу.
По ходу чрезвычайной ночной беседы выяснилось, что матросы подозревают в архиерее (поляке) ненависть ко всему русскому. Кто бы поверил, что в 1918 году самые красные из красных ратовали за русское! Для них революция была торжеством русского духа. Ваня разуверил матросов, приведя слова из проповеди владыки Арсения о России. Стали разбираться дальше: почему пятерых матросов не отпели. Несмотря на позднее время, послали за священником, отцом Иоанном Суриковым. Отец Иоанн, увидев Ваню, подумал, что им обоим скоро смерть. Однако Ваня предложил поговорить.
– А на какой предмет? – удивился отец Иоанн.
– Предметов – полный стол!
И Ваня сделал знак, что неплохо бы выпить. Матросы, зауважав Ваню еще сильнее, налили себе, Ване и отцу Иоанну. Все выпили. Ваня, конечно, схитрил: помочил губы, но казалось, что сделал большой глоток.
– Закусывайте!
У отца Иоанна зуб на зуб не попадал, есть он не мог. А Ваня довольно ловко разделался с курицей.
– Ваня, – заговорил отец Иоанн, – в церкви были родные и родители тех рабочих. Они не попросили пригласить владыку. Если бы попросили, неужели бы я отказал? Но они не просили меня. Потому так и получилось. Ваня, не моя это вина!
Матросы не любили, когда их обманывают.
– Ах, так-растак, они нам не сказали! Дезинформация! Вопрос исчерпан. Еще по рюмочке?
Решили составить документ, по которому новая власть официально разрешает отслужить панихиду по убиенным. День выбран подходящий – Сретение.
– Владыка бы подходящую речь сказал. Владыка – юрист! – осмелев, заявил Ваня.
– Это хорошо, – приняли к сведению матросы.
Владыка Арсений не чаял дожить до утра. Видя его состояние, Ваня сам побывал в исполкоме и получил письменное разрешение на служение панихиды по убиенным героям-матросам. Это удивительное сочетание «панихида по героям-матросам» возможно было только в эти первые годы террора.
В первых гонителях было еще много «русского», что любили показать как матросы, так и красногвардейцы. Троцкий в отчаянии писал: «Красноармейцам нельзя доверять! Они крестятся на все купола!»
Есть сведения, что в период с 1917 по 1919 год, отстаивая православную веру, погибло около восьми тысяч человек. Патриарх запечатлел это в грозном послании к новой власти, осудившем тех, кто чинил расправы, и подвергшем их анафеме. Послание это определило отношение власти к нему и ко всей Церкви. Принятые большевиками декреты (например, о свободе совести и свободе слова) окончательно развязали руки ВЧК, которая и так уже вела охоту на Церковь.
Таково было грозное начало невиданных в современной истории гонений.
Глава 2
Красный террор
Монах Зосима и райсовет
Минуло всего два с небольшим месяца после роковой октябрьской даты. 20 января 1918 года был принят декрет об отделении Церкви от государства. Согласно этому декрету церковное имущество подлежало национализации. А 5 октября 1918 года принят был законодательными органами декрет о приеме на учет и сохранении памятников искусства. Троице-Сергиева Лавра занимала в этом ряду место особенное, и важно было сохранить ее хотя бы как памятник искусства. Но сама обитель многое пережила в первые послереволюционные годы. Монастырь был упразднен на основании декрета об отделении Церкви от государства, монахам позволено создать трудовые артели. С выселением монахам было очень трудно смириться. Можно было и совсем веру потерять, но многие из братии в эти поистине скорбные дни вспоминали об обетовании Пресвятой Богородицы преподобному Сергию: обитель сохранится, что бы ни случилось. Многие из братий селились в домах неподалеку, в надежде, что ее все же откроют, терпели нужду и голод. И хотя кельи стремительно пустели, будто все жившие в них птицы улетели в теплые края, полностью очистить территорию Лавры от монахов не получалось.
В одной из келий Лавры жил невысокий, с живыми движениями и пронзительными глазами, уже довольно пожилой монах Зосима. Как ни пыталась администрация его выселить, не получалось. А кроме него на территории Лавры монахов уже не осталось. Тогда решили просто выкинуть его из кельи. Пришли несколько человек, громко и грозно объявили, чтобы старец ушел.