Страница 13 из 17
Оптинский дух истинного монашества, заключающегося в борьбе со страстями, Герасим принял сразу же и старался по мере сил все дела совершать по этому духу мира и любви, презирая страсти. Однако это работа трудная и долгая. Даже такой покладистый человек, как Герасим, порой получал строгие уроки, которые посылает Бог только любящим его.
Однажды Герасим послан был на сенокос. Дорога к покосам знакомая, только в радость. Впереди него, ковыляя, шел старик-схимник, которого Герасим едва знал. Молодой человек посмотрел свысока: мол, куда только плетется такой старик, чем он поможет на сенокосе? Покосы располагались за речкой. В месте переправы стояла монастырская лодка. Герасим прыгнул, налег было на весла… а лодку как ко дну речки приковали: ни с места. Как ни силился Герасим отплыть, не получалось. В тщетных попытках прошло время. А там и схимник подошел. Перекрестил лодку, вошел и благословил отчаливать. И тут – Герасим изумился – лодка словно сама поплыла, куда надо. И весла не нужны.
Этот случай, возможно, и вспомнился позже отцу Георгию в Таганской тюрьме, когда раздавал табачок заключенным, смазывал их ранки йодом и вазелиновым маслом. Тюремный порядок предстал как вывернутый наизнанку монастырский. Изнуряющее одиночество человека, пришедшее после грехопадения, поднялось в сердце с непереносимой, кажется, остротой. «Вот откуда я бы никогда не хотел уходить, вот бы где с радостью и жизнь свою скончал, вот где я нужен! Тут-то, на воле, каждый может получить утешение – кто в храм сходить, кто причаститься, а ведь там – не так. Там одни скорби, одни скорби…»
Вскоре Герасим был рукоположен в иеродиакона, а в конце осени 1915 года – в иеромонаха. Имя выбрали славное, в честь Георгия Победоносца. В конце 1915 года назначен настоятелем Мещовского мужского монастыря. Георгию довольно часто приходилось по монастырским делам бывать в Калуге. Однажды на улице к нему подошла женщина и попросила причастить умирающего мужа. Отец Георгий согласился. Во время исповеди умирающий открыл страшную тайну: он скрыл от жены, что дом через два дня будет продан за долги. А семья его довольно большая была. Отец Георгий принял к сведению эти слова. Деньги были внесены вовремя, семья спасена.
В сорока верстах от Мещовска находилась деревня Мамоново. Сорок верст – расстояние значительное. Однако раб Божий Никифор, или Никифорушка, как называл его отец Георгий, приходил из своей деревни в монастырь для молитвы и участия в таинствах. Полное имя Никифорушки – Никифор Терентьевич Маланичев. Отец Георгий сразу же отличил его от прочих, увидев в нем истинного раба Божия, молитвенника и прозорливца.
Так началась эта удивительная духовная дружба, продолжавшаяся долгие годы. Никифорушка в период ссылки отца Георгия подолгу жил в Загорске у духовных детей старца, как если бы это был его родной брат. Никифорушка юродствовал. То вещи раскидает, то расхохочется, то еще что учудит. А отец Георгий его защищает, да еще и воскликнет: «Един от древних!» Порой отец Георгий и Никифорушка подолгу беседовали на «птичьем», пророческом языке. Отец Георгий научился понимать предсказания Никифорушки. Это были как вешки, благодаря которым жизненный путь проходил в некотором духовном спокойствии. Резкие перемены уже не могли напугать, а только вызывали желание еще раз помолиться обо всех, кто вокруг.
Рождественским постом 1918 года блаженный гостил в монастыре. Братия чувствовали, что уже началось нечто страшное – гонения. Но еще не очень верилось, что Бог попустил такому быть в отечестве. Ранним утром отец Георгий отдыхал после службы. А Никифорушка тем временем повытаскивал из ризницы лучшие ковры, которые расстилали только для архиерейской службы, а из лучших выбрал самые дорогие. Натаскал облачение, все праздничное, и разбросал его по коврам: мол, служба идет. На себя тоже надел что-то праздничное и стал важно разгуливать по комнатам настоятеля. Господь ли разбудил отца Георгия для сообщения важной вести или поднятый Никифорушкой шум, неизвестно. Настоятель обнаружил своего разряженного друга, разгуливающего по коврам и облачениям. Спросил, увидев такую «работу»:
– Никифорушка, что это ты наделал?
Однако блаженный в ответ только рассмеялся.
«Жди грозы», – сказало сердце отцу Георгию. Ну какая гроза в декабре-то? Самая настоящая.
9 декабря большевики пришли с обыском и арестом. Отцу Георгию было предъявлено обвинение в антисоветском заговоре и хранении оружия. Да, оружие у монахов есть, скрывать его причин нет: крест. Богослужебное оружие, другого не было. Зиму отец Георгий провел в Мещовской тюрьме.
Там же навсегда понял, что тюрьма – место, где людям более всего нужна теплота и жалость. Он не то чтобы полюбил тюрьму – тюрьму любить невозможно, но понял, как чуток человек, в тюрьме находящийся, ко всякому доброму слову и помощи. Это как белого хлеба поесть дали.
Великим постом, в марте, отца Георгия перевели в Калужскую губернскую тюрьму. А Петровым постом, 30 мая, – снова в Мещовск, для суда. 4 июня состоялся суд, был вынесен приговор к расстрелу.
Во время суда отцу Георгию показалось, что в зале сидит Никифорушка. Присмотревшись, понял, что это местный блаженный – Андрей. Однако сердце приободрилось: привет от Никифорушки; молится, значит. Блаженный Андрей сидел у окна, слушал отстраненно и курил в окно. Дым шел именно в окно, а в зал не шел.
«Яко исчезает дым, да исчезнут… Приговор отменят», – подумалось осужденному.
Верующие люди Мещовска, любившие настоятеля, составили прошение в Москву с просьбой о пересмотре дела и отмене приговора. Письмо было получено адресатом. Но приговор не отменили. Отца Георгия поместили в камеру смертников. Каждую ночь уводили на расстрел несколько человек. Вскоре осталось всего семеро. Среди приговоренных был дьячок, молодой и безутешный. Отец Георгий подбадривал его:
– Что ты скорбишь, выйдем еще с тобой из тюрьмы, вместе будем кашу варить, и как жить-то будем хорошо!
Ах, как дорого стоят эти слова, да еще когда в них чувствуется сила… что так и будет на самом деле.
Адвокат отца Георгия тоже приуныл, совсем опустил руки.
– Отец Георгий, ничего, ну ничего я не могу для вас сделать.
– Деточка, Бог милостив, сделаешь еще.
Время шло, ожидание стало отчаянно тоскливым. Наконец тюремный сторож шепотом сказал:
– Батюшка, я уже получил на всех вас список. Готовьтесь. Сегодня ночью уведут.
Казалось, сердце тут же и разорвется. Но нет, не разорвалось. Было так тяжело, что отец Георгий, надев епитрахиль, вышел из камеры в коридор – помолиться, приготовиться. И тихо зарыдал. Слезы были так обильны, что промочили шелковую ткань епитрахили насквозь, и она полиняла, пошла разноцветными разводами. Вдруг возле отца Георгия возник человек, который показался смутно знакомым. Он участливо посмотрел на рыдающего и сказал: «Батюшка, не бойтесь, вас не расстреляют!» Отец Георгий спросил, кто же это перед ним. «Я тот самый купец, которого вы напутствовали в Калуге перед смертью». Сказав это, человек исчез. А в стене появилась брешь, сквозь которую открылась опушка леса. Над опушкой на воздухе стояла покойная мать отца Георгия. Она кивнула сыну и ласково сказала: «Сынок, вас не расстреляют. А мы с тобой увидимся через десять лет». И тогда в сердце настала Пасха. Вернувшись в камеру, сказал в радости: «Дорогие мои, благодарите Бога, нас не расстреляют, верьте слову священника». И чудо, что все осужденные поверили! Смертная тоска сменилась радостью. Все знали, что будут жить.
В назначенное время пришли конвойные и велели собирать вещи. Арестованных погрузили в вагон. На станции Тихонова пустынь вагон с расстрельными должны были прицепить к поезду на Калугу. Распоряжение было – произвести расстрел вне Мещовска, в лесу, чтобы не беспокоить местное население. Однако поезд на Калугу опоздал, а поезд на Москву пришел вовремя. Не имея распоряжений об арестованных, конвойные прицепили вагон к поезду на Москву, в надежде, что в Москве уж точно с арестованными разберутся правильно. В Москве отца Георгия и его спутников, из которых шестеро потом стали его духовными детьми, поместили в Таганскую тюрьму.