Страница 12 из 17
Тем временем к лавре стал стекаться народ. Вскоре вся площадь заполнена была людьми. На случай опасности в одном из помещений лавры находилась прожекторная команда. Но что могут несколько человек против голодной, озлобленной массы?
Едва Иловайский вышел во двор, его плотно окружили люди.
– Антихрист! – раздался чей-то высокий голос.
– Ирод! – подхватил второй.
Монахи из братии уже заметили ручки от ухватов и топоры. Часть народа оказалась при оружии. Столкновение, кажется, неминуемо. Человека могут растерзать на глазах монахов. А потом скажут, что тот был убит с их согласия. Да, этот человек приехал разорить лавру. Но его смерть послужит новым предлогом для нападения, и тогда убьют всех. Замешательство длилось доли секунды. Несколько монахов окружили Иловайского и обратились к народу:
– Что сказал Господь? «Мне отмщение, и Аз воздам». Расходитесь. Ступайте по домам.
– Вот вам и монах! – закричали из толпы. – Страну проспали! А теперь святыню на поругание оставляют!
Один из братии, взяв Иловайского за руку и прикрыв его собою, стал отступать вглубь, пока длились странные переговоры. «Со зверем во Ефесе боряхся», – всплыло из апостола Павла. Эхо древней памяти ответило: «Велика Артемида Эфесская!» Павла обвиняли в осквернении святыни – храма Артемиды, и он едва остался жив.
– Вспомните, что Христос принес не мир, но меч. А меч, как мы, монахи, считаем, – терпение, рождающее верную надежду, а надежда не постыдит. Так? Одумайтесь, Бог поругаем не бывает. Если вы судите, то будут судить и вас.
Оставшиеся монахи немного подались вперед, на толпу, прикрывая отступающего Иловайского.
– Да засудили уже. И срока такого нет, чтобы закончился, – ответили с горечью из толпы.
Вскоре Иловайский и монах были в помещении, где располагалась прожекторная команда. Комиссар был спасен монахами.
Однако спасенный через некоторое время вернулся. На грузовике с двумя пулеметами и отрядом красногвардейцев. Пулеметы поставили на площади, напротив храма Святого Духа. А набат все звучал. Лаврской колокольне отвечали колокола храмов Петербурга из разных районов. Иловайский сам поднялся на колокольню и согнал оттуда звонарей, угрожая пристрелить. Тем временем отряд красногвардейцев выгнал из храма богомольцев и продолжал гнать их к воротам.
То, что происходит в лавре, стало известно во всем городе. Многие священники направились сюда, чтобы помочь остановить кровопролитие. Был среди них и отец Петр Скипетров – настоятель храма во имя иконы Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». Шел в лавру и настоятель Казанского собора протоиерей Философ Орнатский, человек уважаемый и почтенный.
Подходя к воротам, отец Петр увидел, что из лавры, подгоняемые красноармейцами, буквально выбегают богомольцы. И вдруг раздался выстрел, а потом – заполошный вопль. Кого-то ранили! По крикам стало ясно: одного из богомольцев. «Так вот оно что! Они стреляют на святом месте. Вот это и есть лицо новой власти».
Священник истово перекрестился и, ускоряя шаг, пошел к воротам.
– Отец, отец!
Кто-то бежал ему навстречу и звал его. Сын! «Ты давно здесь? Что было?» – хотел спросить он, но сын быстро и горячо заговорил шепотом:
– Уходи отсюда! Уходи, отец, прошу, немедленно уходи!
Отец Петр знал, что могут убить. Знал, что намеренно искать смерти – тяжелый грех. Но перед ним несколько солдат с винтовками выгоняли из храма людей, среди которых были те, кого он исповедовал и причащал. Это его люди. Это его лавра. Он здесь учился, здесь служил. И отец Петр, сделав вид, что не слышит сына, проследовал к митрополичьим покоям. Недалеко от входа красноармейцы отбивались от нескольких голосящих баб и наконец начали теснить их к воротам. Женщины упорствовали, одна взялась рукой за ствол винтовки.
– Где твоя мать, ирод, или ее у тебя не было?
Красногвардеец стряхнул с винтовки руки женщины, слабые, посиневшие от холода. И нацелился штыком в грудь.
– Убить хочешь! Антихрист! – взвыла женщина.
Отец Петр в мгновение оказался между красногвардейцем и женщиной. Из-под платка смотрели выцветшие от горя глаза, в которых все же оставалась надежда. Красногвардеец, обнаружив перед собой священника, растерялся было, а затем приставил штык к его груди.
– Уходи, поп, еще поговорим с тобой.
Отец Петр воспользовался секундным замешательством.
– Не трогайте их, пусть молятся. Это все наше, русское. Вы сейчас на святом месте. Это все, что вас окружает, – память народа. Это ваша память.
Собралась небольшая толпа. Женщины стояли тут же, несколько поодаль, молились.
– Не гоните молящихся. У них теперь только и есть это место – помолиться Христу, попросить Его помощи. Да и сами-то вы – что делаете? Зачем разоряете святое место?
Выстрел грянул неожиданно. Один из красногвардейцев подошел сбоку и выстрелил отцу Петру в лицо. Пуля прошила шею.
А на площадях горели костры. От одного к другому бродили смурные голодные люди.
Отцу Философу стало известно о смерти отца Петра одному из первых. Скончался тот ночью. А отец Философ уже рассылал письма, говорил по телефону – организовывал защиту лавры. Петроград помнит те крестные ходы. Костры и свечи, свечи и костры. На торжествах прославления преподобного Серафима Саровского пение «Тебе Бога хвалим» неслось с невыразимой и, кажется, последней сладостью. Ангельское пение в морозном небе Петрограда во время крестных ходов, окруживших лавру, было чем-то новым. В нем звучали скорбь, торжество и победа.
Крестный ход семьи Орнатских шел к небу. Отец Философ – высокий, осанистый человек, напоминавший ветхозаветного патриарха, – обладал титанической работоспособностью. Он был поверенным по переписке отца Иоанна Кронштадтского с епископом Феофаном, Вышенским затворником. В предвоенные и военные годы руководил благотворительными обществами, цензурировал материал для нескольких журналов. Когда началась война, отец Философ предоставил свою квартиру под лазарет для раненых, а сам с семьей перебрался в скромное казенное помещение. Семья была большая. Старшие сыновья – воины. Словно знал, что квартира скоро не понадобится: ни ему, ни им. Брат отца Философа, тоже священник, отец Иоанн Орнатский, был женат на племяннице Иоанна Кронштадтского Анне. Это воспринималось в семье как особый дар от Кронштадтского батюшки, благоволившего к Орнатским. Отца Иоанна Орнатского расстреляют в 1937-м. Отца Философа – в августе 1918 года, в Кронштадте, ночью, на холодном ночном ветру.
Отпевание отца Петра Скипетрова проходило при знакомом зловещем освещении: пылали костры. Речь отца Философа тоже напоминала костер. Это было обличение большевиков и гимн мученику. Это было славословие Богу, воссылаемое от гонимых.
– Только вокруг храмов и соберется земля Русская. Не покидайте храмов, не забывайте храмы, русские люди!
9 августа отца Философа арестовали. Многотысячная процессия с молебным пением пришла на Гороховую, к зданию ЧК. Было подано прошение об освобождении заключенного Философа Орнатского. Из ЧК пришло обещание пересмотреть дело, но этого так и не произошло.
Никифорушка
Герасим Лавров прибыл в Оптину послушником в летнее время, шел сенокос. О благословении на монашество, данном старцем Амвросием Герасиму, в Оптиной было отчасти известно. Но порядок есть порядок – Герасим сначала был принят на добровольное послушание. Степени проходил обычные: сначала в кухне, потом в пекарне, затем отправили на полевые работы. Ловил и рыбу в быстрой Жиздре. Некоторое время спустя получил, можно сказать, повышение: стал помощником казначея, затем подвизался в ризнице. Герасим был видный, высокого роста, из крестьян. Любая работа, казалось, была ему знакома. Отмечали, что нравом он мягкий, но упорный. «У отца Георгия была особая доброта – доброта не природная, духовная. К нему подходишь и, как бы ни волновался, успокаиваешься», – вспомнит о своем старце его духовный сын и тоже старец, московский протоиерей Василий Серебренников.