Страница 116 из 124
Сергеев, по привычке впадая во вселенские обобщения, успевал разглядывать встречающих, то есть думать и о мирском, близком. Теплое чувство гордости распирало его грудь и штаны спереди: он-то понимал, что стоит на правильном пути селекции, ибо породнение с потомками казачества, успевшего еще и умыкнуть испанские хромосомы, - дело достойное, далекое от большевистских установок и бредней. Сергеев точно знал, что спасает генофонд нации. Хотя, по совести говоря, плевать он хотел сейчас на нацию и ее генофонд, - ему бы добраться поскорее до ласкового тела любимой. Он уже и койку расстелил в каюте!
Стоит ли говорить о том, что встреча получилась прочувствованной, команда, измотанная длительным рейсом, взирала на женскую и собачью радость, откровенно проливая "скупую мужскую слезу". Ну, а Сергеева распирало изнутри счастьем полноценного мужчины, которого ждут, любят, ценят почти, как свет в окне. Граф прыгал и лаял, норовя облизать всю физиономию хозяину. После небольшой коечной преамбулы (удержаться было невозможно - видит Бог!), быстро расправившись с портовыми формальностями и захватив мешок с подарками, Сергеев плюхнулся на заднее сидение огромного форда. Граф неотступно пас хозяйку и расположился на сидении рядом с водителем.
Сергеев всегда усаживался сзади, за Сабриной. Она никак не могла понять мотивов таких маневров, ей хотелось видеть его сидящим рядом. Но он любил наблюдать ее исподтишка: в зеркальце отражалось лицо, сзади он видел ее шею, волосы - и уже начинал балдеть. Что было бы, если перед ним еще и маячили бы литые колени, двигающиеся бедра, упругая грудь, практически не скрываемая тонкой блузой? Даже от одного представления об этом гормоны начинали хлестать так, что подвижные части тела вели себя неприлично!
Размеры и комфорт автомобиля все время провоцировали Сергеева на здоровую мужскую агрессию: на секунду закрыв глаза, он ощущал себя в спальне, на полу, на шкуре русского медведя; у него начинало сводить челюсти и появлялся приятный зубной зуд, который медленно переползал к другим очагам здоровья. Можно помешаться от такого волнения! А она еще просит сесть рядом!
Он часто напоминал ей, что у него слабые ноги - они его не держат, когда она попадает в поле зрения, - в такие минуты его неудержимо тянет прилечь вместе с ней. Она же, шалунья, всегда пользовалась эффектом пластилина, воска, жившем в беззащитном мужском сердце, как в скромных яичках слона: она, играя в сомнамбулу, медленным, томным голосом предлагала выпить по чашечке кофе. Они там все в Венесуэле и Колумбии помешаны на кофе. Сергеева это просто бесило, - он и без кофе не знал как успокоить наполнение бушующей кровью Corpora cavernosa penis. Так можно дойти до жениховского эпендидимита. "Поздно пить боржом, Клава, когда отказали почки"! А здесь речь шла о более важном органе! - о том, что определяет продолжение жизни на Земле, о глобальной, геополитической катастрофе!
"Надо же быть патриотами, Сабрина"! - часто вещал Сергеев в забытьи. К тому же у Сергеева, как у всех тонкокожих, была повышенная тактильная чувствительность: он страдал от прикосновений к бархатной коже Сабрины, ее же активность вызывала мгновенную и однозначную реакцию, как возмездие за длительное мужское ожидание, как вздыбленная Стела защитникам Ленинграда, неожиданно вырвавшаяся из клумбы, на площади перед Московским вокзалом!
Никакими отвлекающими мыслями нельзя было успокоить городской пейзаж! Но наивысшая пытка через наслаждение, которой мастерски пользовалась Сабрина, было испытание образом распахнутой груди. Сабрина не носила бюстгальтер. И пытка та вырывалась сама собой, словно под взглядом Сергеева - просто мистика! Он уже не понимал: толи сам невзначай расстегнул последнюю пуговку блузки, толи у Сабрины был устроен какой-то хитрый автоматический привод! Сергеев был головастый мужик - он понимал, что его аномальная реакция на женскую грудь было следствием блокады во время Великой Отечественной, - тогда только грудь матери спасла его от смерти. Но сейчас, когда голодные времена отступили, Сергеев продолжал с огромным вкусом, неустанно лобызать эту головокружительную загадку природы, с которой сама Сабрина обращалась без должного пиетета. Сергеев готов был принять этот орган на постоянное хранение, но никто не собирался ему его уступать! Маленькие женские хитрости для того и существуют, чтобы держать доверчивых мужчин на коротком поводке!
На крохотной вилле произошли некоторые изменения: Булька ощенилась и за ней бегали приятные малыши, неистово моросящие на паркет (ковры пришлось снять). Граф пытался командовать потомством, но его мало кто слушал. Дочь Сарбины подросла и набиралась специфической женской нежности. Подарки произвели достойное впечатление. Сабрина и Анна спрашивали, для чего такое количество шуб и теплых вещей, и когда получили ответ Сергеева о русских холодах, добавили во взгляды серьезности и глубокомыслия.
Сергеев имел возможность наблюдать в подробностях то, с каким удовольствием женщины любых возрастов готовятся к новой роли: примеряют доспехи, особенно, если те отличаются изяществом, и подчеркивают неотразимые природные данные актрисы. Затем путешественник был награжден великолепным ужином, рассказами о местных новостях и тем домашним уютом, комфортом, которые мужчину-бродягу приводят в совершенное оцепенение, ибо он боится спугнуть придвинувшееся к нему счастье.
Стоит ли распространяться о том, что ночь была и лунная, и безумная. В Сергееве с первых же мгновений интимного альянса проснулось особое чувство гордости и самодовольного удовлетворения. Он, как опытный врач, ясно почувствовал, что его подруга беременна. А настроение и поведение Сабрины совершенно точно свидетельствовали о виновнике биологических перемен. Нет на свете более счастливого существа, чем женщина, готовящаяся стать матерью ребенка от любимого человека. Особенно, когда точно известно, что он этому страшно рад. Вокруг таких событий Сергеев с Сабриной разыграли маленький водевиль:
- Сдается мне, мадам, что вы время не теряли даром в мое отсутствие?! - деланно грозно и многозначительно начал допрос Сергеев. - Пора исповедоваться и каяться в грехах прелюбодейства.