Колыбель для Ангела

Отец Алексей, в миру Алексей Першиков, сан свой носил довольно давно. Хотя это был уже второй этап в его жизни.

На первом ее этапе Алексей жил мирской жизнью и строил в ней дальновидные планы. Человеком он был настойчивым, упорным и благодаря этому добивался многого. Окончив среднюю школу с золотой медалью, он без особого труда поступил на восточный факультет Ленинградского университета. Изучение восточных языков не прошло даром, и по окончании университета, он уехал военным переводчиком в Афганистан, чем был тогда безумно горд. Но два года сплошного кошмара оставили огненный след в душе Алексея и очистили сознание от иллюзий, привитых с детства, казалось навсегда. Однако он смог победить в себе зародившуюся ожесточенность, избежав падения в пропасть цинизма и разочарования. По возвращении в Союз, прежняя жизнь, наполненная мирскими хлопотами и обывательской гонкой за «жизненно необходимым», показалась ему пустой и скучной, лишенной чего-то важного. Без излишних сомнений он поступил в духовную семинарию, что тогда представлялось ему единственно верным и спасительным выходом.

И сейчас, по прошествии многих лет, он нисколько не сомневался в правильности своего выбора. Обращение к духовности не только дало ему силы помочь своей мятущейся душе, но и возможность помогать людским душам, попавшим под неумолимые жернова жизни. Эта забота о других давала ему колоссальный духовный заряд.

У ворот церкви отец Алексей, к своему удивлению, увидел старенький полицейский «уазик» и скучающего за его баранкой участкового – капитана Фролова. Это обеспокоило его – с чего бы участковому в такую рань находиться у церкви? Не иначе, как что-то случилось.

– День добрый, батюшка, – Фролов, заприметив священника, бодро выскочил из машины.

– Дай бог нам всем хорошего дня, – перекрестился отец Алексей. – Что привело тебя к божьему храму в столь ранний час, Юрий Степанович?

– Час для нас с вами, батюшка, не такой уж и ранний, – Фролов казался озабоченным.

Это насторожило священника еще больше:

– И это верно. Так что ж, по службе дела в храм божий привели, или самому божья помощь потребовалась?

– Пожалуй, по службе батюшка. Не знаю, чья здесь помощь нужна больше. Одно скажу точно – без вашей помощи, батюшка, мне, пожалуй, не обойтись.

Отец Алексей пристально посмотрел на Фролова, произнес:

– Пойдем, Юрий Степанович, в храм Господень. Там и думается легче.

На крыльце их встретил и поприветствовал дьякон.

Перекрестившись перед входом в храм, они вошли. То, как Фролов снял фуражку на входе, спешно перекрестился и неуклюже поклонился, отец Алексей заметил, но виду не подал, лишь подумал: «Пусть с трудом, но возвращаются люди к святой вере. Слишком долго прежде народ от нее отучали, а сейчас люди поворачиваются к Богу лицом и сердцем, значит, есть в том знак доброго начала».

Прошли в ризницу. Отец Алексей облачился в епитрахиль, набедренник, пояс и поручи, надел большой крест, и, обернувшись к образу Иисуса Христа, перекрестился.

Затем позвал участкового.

– Что ж, рассказывай Юрий Степанович, какие дела привели тебя, – отец Алексей огладил окладистую бороду и выжидающе посмотрел на Фролова. Взгляд его выражал сосредоточенность и внимание.

– А дело вот какое, батюшка. Вчера в приемное отделение нашей больницы привезли какого-то бродягу. Нашла его за своим огородом бабка Назариха, соседка ваша, что на окраине, у леса, живет. Назариха мне рассказала, что лежал бродяга тот без сознания – глаза открыты, и туманный взгляд в небо направлен. Ни крови, ни повреждений никаких на нем не было. На «скорой» привезли его в больницу – с тех пор так там и лежит, с открытыми глазами, но без сознания. Меня удивить трудно, не такое видывал, но я его увидел – мурашки по коже побежали. Лежит огромного роста мужик, вроде неживой, а вроде как вот-вот встанет – словно внезапно застыл. Врачи вокруг него суетятся, обещали сделать все возможное. На койку больничную он не вмещался, так они там из двух коек одну соорудили. Страсть какой огромный. И вообще, что-то в нем есть такое необычное, а что – не пойму.

Фролов замолчал и в задумчивости теребил ремешок фуражки, размышляя, чем же его еще так поразил незнакомец.

Отец Алексей, перекрестившись, вслух произнес:

– Спаси его Христос, – пригладил бороду и вопросительно посмотрел на Фролова. – Что ж, благословить болящего и страждущего – мое предназначение.

– Да, конечно, – спохватился Фролов, – и это, само собой, необходимо. Но я, собственно, хотел попросить помощи совсем по другому вопросу. У него вещей-то с собой немного было – так, котомка с парой тряпок, но вот среди них одна вещичка, пожалуй, интересная будет. Вроде, как церковная.

Отец Алексей удивленно взглянул на Фролова.

– На ней знак вроде креста, – пояснил свое предположение Фролов. – Хотя я и ошибаться могу, но очень похоже. Так вот я и подумал, не в церкви ли какой украдена штука эта. Страна наша большая, кто знает – где этого бродягу носило. Прежде, чем докладывать начальству, решил вот для начала проконсультироваться относительно принадлежности ее к церковному инвентарю, авось ценность какую представляет.

– В эксперты насчет ценности я, конечно, вряд ли сгожусь, – отец Алексей слегка нахмурил брови, – однако принадлежность к церковному инвентарю, пожалуй, определить смогу.

– Вот и хорошо, – обрадовался Фролов, – я ее сейчас принесу. Она у меня в машине. Уж не обессудьте, займу у вас немного времени.

Отец Алексей согласно кивнул.

Фролов торопливо вышел, а отец Алексей задумчиво прошелся по ризнице. Впервые к нему обращались с такой просьбой. К тому же услышанное немного взволновало его. Не часто в их тихой и благополучной станице происходят столь необычные события.

Вернулся Фролов. В руках он нес потертую старинную кожаную сумку с длинным наплечным ремнем.

– Вот все его богатство, – Фролов поставил сумку на стол.

Отец Алексей подошел к столу, потрогал сумку и, ощутив под рукой нежную фактуру выделанной кожи, внимательно осмотрел ее. Было в этой сумке что-то древнее, далекое. Толстая мягкая кожа изрядно потерта, особенно наплечный ремень, что свидетельствовало о почтенном возрасте вещи. Вместо ниток, сшита сумка была тонкими кожаными полосками, но самым интересными в ней казались застежки, которыми закрывался клапан сумки. Они представляли собой два цилиндрика, выполненных из отполированного, стеклоподобного, черного камня, с проточенными посередине, вкруговую, канавками, которые охватывали петли, пришитые тонкими кожаными полосками к сумке. «Вот уж поистине, – подумал отец Алексей, – все новое – хорошо забытое старое». Сейчас подобные застежки вместо пуговиц зачастую используют на всяких модных предметах верхней одежды. Какая временная пропасть между этими застежками.

Фролов их расстегнул, откинул клапан и извлек из сумки странный предмет. Он очень бережно положил его на стол. Одного взгляда отцу Алексею было достаточно, чтобы понять, что перед ним очень древняя и необычная вещь. От нее словно хлынула волна времени, но не холодная волна, которая обычно исходит от старинных, но давно умерших вещей, а теплая – волна жизни. Ему даже показалось, что он явственно ощущает это тепло – внутреннее, сокровенное, несущее в себе что-то таинственное, предназначенное именно ему. Такое странное ощущение возникает при созерцании старинных икон и отец Алексей невольно отнес эту вещь к категории духовных реликвий. Сам предмет словно уверял в этом, безмолвно, но бесспорно. Рассматривая нанесенные на нем узоры, отец Алексей провел по ним кончиками пальцев, и ему почудилось, что он слышит какой-то приглушенный шепот. Он мысленно стряхнул с себя это ощущение, но шепот все равно продолжал проникать в его сознание, как только он прикасался к предмету, будто кто-то невидимый шептал ему на ухо молитву. Это можно было понять по интонации, но слов не разобрать. Да и были ли это слова? И был ли вообще этот шепот? Сейчас он поручиться за это не мог.