Ты поймешь, когда повзрослеешь

– В клинике эстетической хирургии в Париже.

– Гениально! Ты, наверное, на халяву много чего себе переделала?

– Только операцию по смене пола.

Она выдержала паузу, старясь сдержать ухмылку.

– Да ну?

Надо же! Она приняла всерьез мою шутку. Я решила воздержаться от описания операции по удалению пениса, чтобы, не дай бог, не вызвать у нее схватки.

– Я пошутила. Я действительно могла бесплатно сделать себе кучу операций, но я столько всего насмотрелась, что ни за какие деньги не легла бы под нож хирурга.

– Меня это не удивляет… Здесь приблизительно то же самое. Когда целый день общаешься со стариками, рано или поздно появляется желание умереть молодой. Ну, ладно, поболтали, пора за работу!

Мы подошли к письменному столу, и я открыла блокнот.

– Все личные дела постояльцев находятся в компьютере, – объясняла Леа, кликнув мышкой на несколько иконок. – Сюда мы заносим информацию, собранную за день, но в принципе у меня мало работы в кабинете. Как минимум раз в неделю я провожу беседы с каждым из пансионеров. Мы беседуем у них в студиях, поскольку их легче разговорить в привычной обстановке. Ты уже работала с пожилыми людьми?

– По окончании учебы я проходила стажировку в гериатрической клинике, но это было так давно, что и не вспомнить.

– Это не совсем то. У нас есть свои особенности, ты потом поймешь, о чем речь. Нашим старикам кажется, будто мы ничего не делаем для них, поэтому они не всегда готовы откровенничать. Я довольствуюсь тем, что спрашиваю, какое у них сегодня настроение. Обычно они чувствуют себя более или менее сносно. Если что-то не так, я прописываю им антидепрессанты. И не нужно себя корить за это: с учетом их возраста мы мало что можем сделать.

Хорош психолог! Судя по всему, она с ними не церемонится.

– Неужели? А мне кажется, что старики как никто нуждаются в том, чтобы излить душу.

– Посмотрим. Может быть, у тебя получится лучше, чем у меня, хотя я сомневаюсь. С ними ох как непросто. Я тебе больше скажу: я безумно рада, что ухожу в досрочный отпуск. И если ты продержишься до моего возвращения, с твоей стороны это будет подвиг. Пойдем, я тебя быстренько представлю им и поеду домой.

Леа, в буквальном смысле, как на крыльях полетела в общий зал. Я едва поспевала за ней. И я ее понимаю: будь моя воля, я бы тоже во всю прыть помчалась к выходу. Ее мрачный прогноз уничтожил последние следы энтузиазма в моей душе. У меня оставалась слабая надежда, что обитатели дома престарелых окажутся очаровательными и любезными людьми и помогут мне изменить отношение к старости. Но не стоило себя обманывать: этому не бывать.

Я не люблю пожилых людей. Вернее, я даже не знаю, люблю я их или нет, – просто они меня пугают. Они уже на «ты» со смертью, а мне бы хотелось как можно дольше оставаться с ней на «вы». Всю жизнь я так старательно избегала любого упоминания о смерти, что в школе даже невзлюбила историю, потому что в ней идет речь о давно умерших людях. И что греха таить: все старики на одно лицо, как младенцы или абрикосовые пудели. У всех одни и те же волосы – будь они свои или синтетические, – те же согбенные спины, дрожащие руки, очки и одни и те же нотки сожаления в голосе.

– Мы пришли! – сообщила Леа.

Двустворчатая дверь была закрыта, Леа нажала на ручку и толкнула ее. Я крепче прижала к груди блокнот, как последнюю преграду между мной и стариками, и проследовала за ней в общий зал.

Напротив двери полукругом сидели около двадцати постояльцев с морщинистыми, как печеные яблоки, лицами. Увидев меня, они хором воскликнули:

– Добро пожаловать, Джулия-я-я!

Изобразив самую профессиональную из всех возможных улыбок психолога, я наклеила ее на лицо. Неужели я когда-нибудь научусь отличать их друг от друга?

Леа умчалась домой, вручив мне ключи от своего кабинета и произнеся нараспев «до свидания». Она так быстро уехала, что ее спешка внушила мне некоторое беспокойство. Отныне психологом дома престарелых «Тамариск» буду я.

Видимо, в моих глазах мелькал такой ужас, что высокий брюнет – ручаюсь, он не относился к числу постояльцев – подошел ко мне, широко улыбаясь.

– Привет! Я Грег, аниматор. Ну, что, первый шаг всегда труден?

– Я просто немного растерялась, но это пройдет, спасибо!

– Не волнуйся, ты справишься. Представляю, какую мрачную картину нарисовала тебе Леа, ведь она – воплощение пессимизма. Пойдем, добавим ярких красок в ее мазню!

Он взял меня под руку и потащил к постояльцам, которые сидели молча, не сводя с меня глаз.

Грег представил меня. Каждому я пожала руку, стараясь запомнить их имена, но быстро отказалась от этой идеи. В памяти удержалось только пять: Люсьенна, дама с черной сумочкой, которая утром ждала сына на скамейке, Леон, который даже не соизволил оторвать взгляд от своего смартфона, Мэрилин с шарфом «Мисс Бабушка-2004», Луиза, сжимавшая мою руку немного дольше остальных, и Густав. Он спросил: «Собираетесь примирить нас со старостью? Спасибо, Ливия», – и громко расхохотался в ответ на мое замечание, что меня зовут Джулия. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что это всего лишь игра слов[3]. Этот же Густав, когда я пожимала руку последнему обитателю дома престарелых, вдруг принялся хлопать в ладоши и скандировать: «Речь, речь, хотим речь». Его примеру последовали остальные. Грег кивком дал мне понять, что выбора у меня нет. Я откашлялась, еще крепче вцепилась в свой блокнот и голосом диктора аэропорта начала говорить:

– Всем здравствуйте, меня зовут Джулия, и с сегодняшнего дня я ваш новый психолог. Раз в неделю я буду приходить к каждому из вас, чтобы расставить все точки над i в таких деликатных вопросах, как ваше самочувствие и настроение. Разумеется, если я вам понадоблюсь, я всегда к вашим услугам. Я рада, что мне довелось работать в «Тамариске», и сделаю все от меня зависящее, чтобы повседневная жизнь не казалась вам мрачной.

В ответ раздалось несколько жидких аплодисментов. Пока постояльцы покидали зал, кто с тросточкой или в инвалидном кресле, а некоторые – опираясь на ходунки, ко мне подошел Грег.

– В следующий раз говори громче, многие из них плохо слышат. А вообще ты легко отделалась, даже Леон не стал устраивать пакость.

– Леон – это тот, что не выпускал из рук телефон и постоянно барабанил по нему?

– Да, именно он. Помешан на компьютерах, настоящий гик. Отрывается от своего телефона только в двух случаях: когда хрипит от бешенства или жалуется и проклинает все на свете. Уже два года я пытаюсь отыскать в нем хотя бы одно хорошее качество, но все напрасно. Скорее обнаружишь на лице Мадонны зону без ботокса, чем в нем – хоть каплю человечности.

Впервые за время пребывания здесь я рассмеялась. Наверное, я смеялась чуть громче и дольше, чем следовало, но я не могла себя сдержать, и мне казалось, что этим смехом я по каплям выдавливаю из себя тревогу и тоску.

– У меня есть немного времени до того, как мы начнем играть в бинго. Хочешь, я покажу тебе наш центр? – спросил Грег.

Я охотно согласилась, и не только потому, что его улыбку можно приравнять к одному из семи чудес света. Я чувствовала себя как новенькая в классе, и мне было приятно, что нашелся человек, который протянул мне руку помощи. Я последовала за ним, держа наготове ручку и блокнот, и услышала за спиной шепот:

– Эта посимпатичнее предыдущей, хотя у нее такой вид, будто она делает нам одолжение.

Когда поздней ночью я оказалась в парке «Тамариска» и до меня вдруг донеслись голоса, меня охватил такой ужас, что я чуть не потеряла сознание.

Я всегда была пугливой. Одно время домашние называли меня в шутку «тварью дрожащей», и, должна признаться, это прозвище мне подходит гораздо больше, чем имя Джулия. Например, я каждый раз подпрыгиваю на месте, если сталкиваюсь с человеком, которого не ожидала увидеть. Спуск «плугом» на лыжах по трассам среднего уровня сложности для меня сродни экстремальным видам спорта, и я воплю как пожарная сирена, завидев незнакомую собаку.

3

Речь, очевидно, о созвучии слов «la vieillesse» («старость») и имени Ливия. (Прим. перев.)