Страница 2 из 17
– Все хорошо, милочка. Жду сына, мы собираемся пробежаться по магазинам. Вы знаете, я сегодня наконец сходила в туалет по-большому!
– Отличная новость! – воскликнула Изабелль. – Вы же знаете поговорку: стул с утра – весь день пройдет на «ура»!
Пока они разговаривали, я подумала, что сейчас им не до меня, а моя машина стоит в нескольких метрах отсюда. Я в два прыжка доберусь до нее, и они даже не заметят, что я позорно сбежала. Но чувство обреченности сковало меня по рукам и ногам, и я покорно поплелась за Изабелль.
Флигель представлял собой небольшое двухэтажное строение в нескольких десятках метров от главного здания. Вдоль фасада шли окна с белыми рамами и резные балконы.
– Здесь всего семь студий. Четыре нижних предназначены для родственников постояльцев, если они приезжают на несколько дней, и для пожилых людей, которые хотят познакомиться с нашим заведением, прежде чем поселиться здесь. А в трех студиях на втором этаже проживает персонал. Пойдем, я покажу тебе твою студию.
– Две из них уже заняты? – спросила я, поднимаясь по лестнице.
– Да, в одной живет Марин, в другой – Грег. Марин – это наша санитарка, она переехала сюда, когда рассталась со своим парнем. Марин – забавная, любит пошутить, хотя, между нами говоря, я нахожу ее немного развязной. А Грег – аниматор, он живет здесь, потому что в его квартире ремонт. Грег – красавец, но есть в нем кое-что, что мешает нам всем за ним приударить. Когда увидишь его, сама поймешь. Вот твой новый дом!
Изабелль открыла белую дверь и устремилась внутрь помещения. Детальный осмотр не занял у нас много времени, потому что студия состояла из темной ванной комнаты, оборудованной для людей с ограниченными возможностями, и спальни-салона, залитой светом. Судя по обстановке, тот, кто ею занимался, давным-давно отошел в лучший из миров. Здесь стоял доисторический буфет, древний телевизор, круглый стол, покрытый скатеркой, и двухместный диван с велюровой обивкой горчичного цвета. У стены примостилась маленькая кроватка. Довершали картину моего нового жилища бордовые шторы под велюр с претензией на роскошь. Мне хотелось заплакать, но совсем не от радости.
– А сейчас гвоздь программы! – вскликнула Изабелль, открывая балконную дверь. – Ты только посмотри, какой вид! Дух захватывает!
На десятки метров передо мной расстилался парк дома престарелых. Среди деревьев вилась тропинка, вымощенная белым булыжником, дальше – огород и заросли кустарника. Кое-где виднелись скамейки. Трава казалась неестественно зеленой, какой она бывает только в Стране Басков. За изгородью, служившей границей парка, шел пустырь, а ниже – безбрежный океан до самого горизонта.
– Ну, что скажешь? Правда, великолепно? – не скрывая гордости за свой край, спросила Изабелль.
– Да, это действительно очень красиво, – искренне ответила я, только сейчас осознав, как мне не хватало океанского простора в Париже.
– А что я тебе говорила? Это рай на земле. Не буду тебе мешать, устраивайся. Если понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти.
Поглощенная своими мыслями, я даже не слышала, как захлопнулась входная дверь. Вид действительно потрясающий, с этим не поспоришь, но считать раем последнее прибежище людей, где они живут в ожидании смерти, мне кажется, мягко говоря, слишком оптимистичным. В сотый раз я спросила себя, зачем я сюда приехала и что собираюсь здесь делать. Как будто я этого не знала…
Все рухнуло в субботу вечером, когда умер мой отец.
Я сняла трубку и услышала тишину. Это всегда плохой признак, когда тишина выступает в роли собеседника в телефонном разговоре.
– Мама?
– …
– Мама, у тебя все в порядке?
У меня задрожали губы, как будто они первыми осознали всю глубину трагедии. Марк поставил телевизор на паузу. Я положила трубку. Одно из двух: или телефон матери не ловил сеть, или она случайно нажала на мой номер. Наверное, так и было. Но все равно я должна ей перезвонить и убедиться, что у нее все хорошо.
Когда она сняла трубку, в ее голосе слышались слезы.
– Девочка моя, у твоего отца был сердечный приступ.
– Как он сейчас себя чувствует? Ему лучше?
– …
– Мама, не молчи, скажи: ему лучше?! – прокричала я.
– Он умер, моя девочка, он умер…
И она начала сбивчиво рассказывать, что произошло, но до меня доходили лишь обрывки фраз. Кухня, собирались ужинать, жаркое, он упал, «скорая помощь», массаж сердца, все безрезультатно, сожаления…
Шли нескончаемые минуты, а мы продолжали плакать. Я сжимала телефон в руке, но больше всего мне хотелось сейчас сжать в объятиях свою мать. Потом я повесила трубку и сказала Марку, своему будущему мужу, что он может смотреть фильм дальше. Я легла на диван и положила голову ему на живот, как будто ничего не случилось. Каждая частичка моего тела отказывалась верить в реальность происходящего.
И только когда я зашла в ванную и увидела свой помертвелый от ужаса взгляд, реальность обрушилась на меня со всей силой. Мой отец умер, его больше нет, его больше никогда не будет. Он не ущипнет меня за щеку и не назовет «Жужу», не будет ворчать по поводу моих поздних возвращений, не сядет в зеленое кресло почитать свой любимый журнал, не поведет меня к алтарю, не откусит кусочек от багета, прежде чем сесть за стол, не оставит своих туфель перед входной дверью… Мы с ним не будем подшучивать над стряпней мамы, я не скорчу смешную рожицу, дотронувшись щекой до его щетины, и я никому уже не скажу «папа». Один из самых больших моих страхов стал реальностью. Моя жизнь рухнула, и ничего уже не будет как прежде.
Зеркало отражало обезумевшее от горя лицо. Животный крик вырвался из моего горла, затем второй, третий, и еще много, много других. Я вопила без остановки, стоя на коленях в маленькой ванной, пока не сорвала дыхание.
В голове крутилась одна мысль: поскорее встретиться со своими, прижаться к груди матери, быть рядом с ней. Но я была в Париже, а они – в Биаррице, и мне нужно было дождаться утра, чтобы сесть в поезд. В эту ночь я впервые узнала, что такое настоящее горе.
Иногда я на несколько секунд отключалась и забывала, что произошло, но реальность снова и снова грубо вторгалась в мою жизнь. Мой отец умер. Я представляла себе, как наслаждаюсь жизнью, лежа не песчаном пляже, но волна со всей яростью обрушивается на меня.
В следующие месяцы череда тягостных событий – сначала отец, потом мой парень, затем бабушка – накатила на меня такой же яростной волной, и я до сих пор не понимаю, почему не утопилась. Но неделю назад для меня мелькнул свет надежды: дом престарелых в Биаррице срочно искал квалифицированного психолога на время отпуска по беременности их сотрудницы. Возможно проживание. Перспектива работать со стариками привлекала меня так же мало, как объятья с пауками, но речь шла о выживании.
Холодный ветер пробирал до костей. В последний раз я окинула взглядом свое новое пристанище и пошла к машине за чемоданами. Вдруг луч солнца пронзил облака и коснулся океана. Как утопающий, который цепляется за соломинку, я увидела в этом хороший знак и указание свыше, что я сделала правильный выбор. Но я недолго утешалась надеждой – из парка донесся крик Изабелль:
– Полетт, вы опять забыли надеть памперс!
Психолог укладывала свои вещи в небольшую коробку, когда я вошла в ее кабинет. Она протянула мне навстречу руку и свой живот.
– А, ты, наверное, Джулия! А я – Леа, рада знакомству!
– Мне тоже очень приятно. Могу я чем-то помочь?
– Спасибо, я уже заканчиваю, – сказала она, складывая книги в стопку. – Анн-Мари тебе объяснила, почему я уезжаю?
– Меня наняли на время отпуска по беременности. Полагаю, что ты беременна.
– Всего четыре месяца, но у меня бывают схватки, поэтому я должна насколько возможно избегать стрессов. Мой гинеколог прописала мне длительный отпуск. У тебя есть дети?
– Нет.
– А мы пытались забеременеть целых два года, и вот теперь, когда это произошло, я не собираюсь терять ребенка из-за работы. Честно говоря, вроде бы и делать здесь особенно нечего, но устаешь как собака. Ты раньше где работала?