Страница 4 из 17
Однажды – мне тогда было лет пятнадцать – я услышала из кухни крик матери. Не раздумывая, я бросилась на помощь. Она пыталась сбить пламя, полыхавшее на сковороде. В голове у меня тотчас же возник план: схватить тряпку, намочить ее водой из-под крана и, соблюдая меры предосторожности, бросить на сковороду. Но все это происходило лишь в моей голове, а на деле у меня хватило духа лишь пробормотать: «Прощай, мама», и с криком броситься наутек.
В другой раз, когда я ждала Марка возле его офиса, какой-то мужчина настойчиво постучал в окно моей машины. Было уже темно, на футболке у незнакомца был изображен котенок, что мне показалось подозрительным. Объятая страхом, я открыла окно и брызнула ему в лицо из баллончика со слезоточивым газом. Оказалось, это был коллега Марка, который взял на себя труд предупредить меня, что Марк задерживается.
Итак, когда в эту ночь до меня донеслись голоса, мои ноги подкосились, горло пересохло и сердце забилось в ритмах Дэвида Гетта[4].
И зачем я потащилась ночью в этот парк?
Мне не удалось заснуть: слишком много впечатлений и мыслей теснились в голове. Подходящий момент, чтобы выкурить сигарету. У меня была пачка в машине, и я не нашла ничего лучше, как спуститься за ней, а оказавшись в парке, решила прогуляться. Но в свете луны я не заметила, что увлеклась и удалилась от флигеля. Услышав чей-то разговор, я вдруг поняла, что нахожусь в глубине парка, и, сколько бы я ни кричала, никто меня здесь не услышит. Справедливости ради надо сказать, что в этот вечер я устала так, что была готова на любое безрассудство.
Я велела себе глубоко подышать и успокоиться. Уже далеко за полночь, и, принимая во внимание холод (мой нос заледенел, а температура на улице была как в брикете мороженого «Haagen-Dazs»), вряд ли кому-то еще могла придти в голову идея отправиться на прогулку. Скорее всего, голоса мне послышались. Сейчас я дойду до флигеля, поднимусь в свою студию, запрусь на ключ и спокойно усну. И это все, что может со мной произойти сегодня ночью.
В несколько прыжков я добежала до флигеля и уже собралась открыть дверь, когда услышала шаги возле главного здания. Тщетно пытаясь засунуть ключ в замок, я дрожала как осиновый лист и озиралась по сторонам, пытаясь понять, откуда идут звуки. И вдруг я увидела тень, мелькнувшую за огородом! Ужас сковал меня: я различила фигуру человека, выросшую как из-под земли. Она повернулась и двинулась прямо на меня, становясь все больше. Боже, меня обнаружили! Скорее, я должна подняться в студию! Этот чертов ключ когда-нибудь попадет в скважину? Я не хочу умереть от рук маньяка в парке дома престарелых, да еще в бумазейной розовой пижаме, пуховике и тапочках с кошачьими мордами!
Я нажала на ключ из последних сил, взывая к богам, ломающим запоры на дверях. Но все бесполезно – дверь не поддается и отказывает мне в возможности спасти свою жизнь. За спиной я слышу медленно приближающиеся шаги. Сердце колотится уже не только в груди, его биение раздается повсюду: в шее, в глазах и пальцах, в ушах, в моих волосах и даже в усах кошачьих рожиц на моих ногах.
Так вот до какого состояния доходят люди, когда чувствуют, что конец близок!
Меня и моего убийцу разделяют всего несколько метров, и я уже чувствую его руки на своей шее. Глупо, конечно, умереть в тридцать два года. В неотвратимости своей кончины я не сомневалась, учитывая, что ему нужно сделать всего пару шагов, чтобы расправиться с жертвой. В момент истины на грани небытия я вдруг сообразила, что пытаюсь открыть дверь ключом от студии, а не от флигеля. У меня перехватило дыхание и я вскрикнула от облегчения, когда увидела перед собой зияющий проем. Захлопнув дверь, я взлетела по лестнице и заперлась в студии, чутко прислушиваясь к тому, что происходит снаружи.
Минут через сорок пришлось признать, что только мертвая тишина следовала за мной по пятам. Но только через два часа мои мышцы расслабились, зубы перестали выбивать чечетку и сердце застучало в нормальном ритме.
Со мной иногда бывает, что я завожусь с пол-оборота и не могу успокоиться…
– Как вы себя чувствуете сегодня?
Луиза была первой пациенткой моего первого рабочего дня. Она что-то вязала, сидя в кресле спиной к широкому окну, когда я взяла стул и села напротив. У нее немного подрагивали руки и голова, и это было проявлением старости. Я тоже вся тряслась, но от волнения и страха.
Комната была явно перегружена вещами. Разрозненные предметы мебели, безделушки, фотокарточки в рамках, книги, вязаные изделия… Видимо, для хозяйки каждая вещь имела особое значение, и она тщательно отбирала те, что останутся с ней до последнего дня жизни.
– С каждым днем все лучше, – ответила она, отложив в сторону вязание, пока я заносила в блокнот ее ответы. – Вы ведь знаете, что я здесь недавно?
– Да, я читала ваше досье. Если не ошибаюсь, вы поселились здесь три месяца назад?
– Вы не ошиблись, скоро три месяца. Сначала я пять недель провела в клинике после этого дурацкого удара, а потом врачи объявили, что я не могу обходиться без посторонней помощи и мне нельзя вернуться домой. Мои дети определили меня сюда. Кажется, это лучшее заведение во всем регионе. На самом деле, мне здесь не так уж и плохо…
– Луиза, вы хотите, чтобы мы поговорили об этом инциденте?
– Да мне, собственно, нечего вам сказать. Я пошла в магазин и вдруг – бах, лежу без сознания на полу. А когда через несколько дней я пришла в себя, оказалось, у меня выпали из памяти целых сорок лет моей жизни. Только представьте себе! Сорок лет испарились за несколько секунд!
– Что вы при этом почувствовали?
– Это был кромешный ад. В год моего тридцатилетия в доме, где жили мы с мужем и детьми, вспыхнул пожар. Огонь уничтожил все, абсолютно все. Мы потеряли наш дом, мебель, документы, одежду… Но больше всего меня опечалила утрата воспоминаний: фотографии детей, когда они были маленькими, слайды, их рисунки, стихи, письма, которые они писали из летних лагерей, фотографии моих родителей и нашей свадьбы…
Когда нет всех этих вещей, – продолжала она, – память не имеет права нам изменять, потому что у нее нет дублеров… Ой, какая же я идиотка, ничего не предложила вам выпить. Что вы предпочитаете: чай, кофе, шоколад? Дочь подарила мне очень умную машину: вкладываешь капсулу – и она сама готовит горячий напиток.
Лучше бы вы догадались предложить мне виски.
– Если можно, шоколад, спасибо! Итак, мы говорили о вашей памяти.
– Я не забыла! – возразила она, направляясь на крохотную кухню. – Моя оперативная память, то есть память на текущие события, к счастью, работает очень хорошо. Я вам рассказала о пожаре, чтобы вы лучше поняли, что я в тот момент ощутила. Тяжела даже утрата материальных воспоминаний, но это не сравнить с тем, что я почувствовала, когда мне объявили, что сорок лет жизни выпали из моей памяти. Вы только представьте себе, сорок лет назад моим детям не было и двадцати, мой муж был еще жив, сама я была молодой, а моих внуков еще не было и в помине… Я уж не говорю о мобильных телефонах, дюжинах телевизионных программ, интернете и серьгах в носу!
Читая ее досье, я почти завидовала Луизе, забывшей часть своей жизни. Я бы многое отдала, чтобы стереть из памяти последние полгода. Но глядя, как она с трудом сдерживает слезы, я не испытывала к ней ни капли зависти.
– Спасибо, – сказала я, когда она протянула мне чашку. – А как вам удалось примириться с этой ситуацией?
– Все просто, – произнесла она, слегка пожимая плечами, как будто это было пустяковым делом. – Выбор у меня был небольшой: либо я не приму эту ситуацию и до скончания дней буду несчастной, либо я ее приму и проживу без особых тревог и волнений оставшиеся мне годы. У меня всегда был вкус к счастью.
– Какая прекрасная философия!
– Знаете, мне очень повезло. Мне восемьдесят четыре года, а я до сих пор слышу щебетание птиц, могу читать в одной паре очков, и у меня даже осталось несколько своих зубов. Немногие сохраняют такую хорошую форму в моем возрасте. Кроме того, прошлое ведь на самом деле не исчезло – я просто его забыла, вот и все. Мои дети, внуки, мои близкие помнят об этих сорока годах, значит, они были.
4
Дэвид Гетта – французский диджей и продюсер. (Прим. перев.)