Страница 7 из 12
Но проходит два-три дня, и часто после сильного ветра, разорвавшего и разметавшего это марево, над миром восходит ослепительное, но уже чуть прозрачное осеннее солнце. Это солнце последнее, предзакатное, в его свете есть какой-то чарующий, едва ли не мистический облик. Если выйти даже не на самые высокие холмы, а на косогор у озера, то буквально слепнешь от космического света, в котором утопает все окружающее: и полумертвые избы, и увядающая природа; и ты ощущаешь потрясающее единство с мирозданием.
Наверное, это состояние именуется «русским космизмом», в котором до сих пор никто не может толком разобраться. Это подлинный космос, открывающийся над крохотным клочком земли, который ночью опускает над ним млечный путь с мерцающими звездами, висящий так низко, что кажется, что можно дотянуться рукой.
Пять столетий назад Джордано Бруно, осознав бесконечность мироздания, говорил об этом с неописуемым восторгом:
«Вселенная едина, бесконечна, неподвижна. Едина, говорю я, абсолютная возможность, едина действительность, едина форма или душа, едина материя или тело, едина вещь, едино сущее, едино величайшее и наилучшее. Она никоим образом не может быть охвачена, и поэтому неисчислима и беспредельна, а тем самым бесконечна и безгранична, и, следовательно, неподвижна. Она не движется в пространстве, ибо ничего не имеет вне себя, куда могла бы переместиться, ввиду того, что она является всем. Она не рождается, ибо нет другого бытия, которого она могла бы желать и ожидать, так как она обладает всем бытием. Она не уничтожается, ибо нет другой вещи, в которую она могла бы превратиться, так как она является всякой вещью. Она не может уменьшиться или увеличиться, так как она бесконечна».
Человек у Бруно отнюдь не атом, затерянный в мироздании, он причастен к целому, он растворяется в нем, являясь неотъемлемой его частью. К сожалению, Бруно за этот восторг в 1600 году сожгли в Риме на костре, и хотя удивительный папа Кароль Вайтыла отменил приговор и вроде бы даже покаялся, – история оставляет печальное впечатление. Не знаю, прав ли был папа, который просил прощения за все преступления католической церкви, но в любом случае, большинство «астрономов», астрологов и мистиков следовало бы, если не сжигать, то ссылать в глухие монастыри (как это делалось на Святой Руси), чтобы они не могли предаваться своим пагубным занятиям.
Действительно, почему бы человеку не быть венцом мироздания, а Земле – центром вселенной?! Ведь так намного спокойнее и лучше – Вселенная вращается вокруг тебя! Иначе – катастрофа!
Когда-то я писал диплом о Бруно и французском философе Блезе Паскале, и разность мироощущений между христианским мистиком Бруно и христианским моралистом Паскалем поразила меня. Именно Паскаль как никто другой выразил эту космическую потерянность человека. Всего лишь 60 лет спустя после Бруно «мыслящий тростник» Паскаля не только растворяется в безмерных пространствах мироздания, но и в страхе противостоит им:
«Когда я размышляю о мимолетности моего существования, погруженного в вечность, которая была до меня и пребудет после, и о ничтожности пространства, не только занимаемого, но и видимого мной, пространства, растворенного в безмерной бесконечности пространств, мне не ведомых и не ведающих обо мне, я трепещу от страха и спрашиваю себя, – почему я здесь, а не там, ибо нет причин мне быть здесь, а не там, нет причины быть сейчас, а не потом или прежде…
Пусть человек снова продумает о себе и сравнит свое существо со всем сущим; пусть почувствует, как он затерян в этом глухом углу Вселенной, и, выглядывая из чулана, отведенного ему под жилье – я имею в ввиду зримый мир – пусть он уразумеет, что стоит наша Земля со всеми ее державами и городами, и, наконец, чего стоит он сам. Человек в бесконечности, – что он значит?».
Сегодня наше состояние колеблется между двумя этими крайностями. Мы либо чувствуем себя ничтожествами, придавленными к крохотному клочку Земли, либо (очень редко) ощущаем свое единство с мирозданием.
Юрьев день: безвластие и свобода
…у партии теперь два крыла, левое и правое. Так может, она сымется, наконец, и улетит от нас к ядреной фене…
Самое удивительное – в радиусе более тридцати верст здесь нет никаких признаков власти. Это не сразу замечаешь, потому что на самом деле она оказывается не очень-то и нужна. Говорят, что в большом селе Заянье – дворов 150 с церковью и монастырьком – когда-то был участковый, но за 20 лет мы никогда не видели человека в форме.
Конец власти советской, – когда партия, наконец, «улетела к ядреной фене» (что все восприняли по-разному), – в начале 90-х привел к исчезновению власти как таковой. Прежде тут было некое подобие администрации: три тетки плюс начальник. Но в связи с укрупнением их перевели в волостной центр, так что из государевых учреждений теперь остались только почта и фельдшерский пункт, работающий три дня в неделю – кроме йода, бинтов, аспирина и анальгина, как правило, в нем нет ничего.
Сейчас почти забыли, что при большевиках, когда последний забулдыга на самом дальнем хуторе не работал более трех месяцев, до него добирался человек в форме, грозил тюрьмой за тунеядство или принудлечением. То, что можно не работать, давно воспринимается как само собой разумеющееся. Некоторые старики еще могут вспомнить, что вновь крестьяне были «раскрепощены» даже не в хрущевскую эпоху (это была лишь частичная либерализация), а в 1974 году, когда всем в обязательном порядке выдали паспорта и деревни стали стремительно пустеть. Человеческая память коротка: скажем, о том, что уголовное наказание за опоздание на работу было отменено только в 1955 году! – вообще никто не помнит…
Хочу – собираю грибы, клюкву, бруснику, чагу, ловлю рыбу. Хочу – копаю огород, рублю сруб, пью водку или на печи лежу: это стало возможно лишь в 1990-е. Конечно, свобода вещь опасная, но голод не тетка – рано или поздно на заработки выгонит.
Как-то уже в 2000-е, когда везде появилась нужда в рабсиле, я спросил у одного одинокого мужика, пьющего, но не сильно, построившего себе по местным меркам роскошный дом, почему он куда-нибудь не устроится постоянно. «Не-ет, – протянул он с полной убежденностью, – ни за какие коврижки, я теперь свободный, что хочу, то и ворочу… А на них я наработался, хватит!» Конечно, кто-то еще работает тысяч за десять в месяц, но, похоже, таких становится все меньше. Зачем гнуть спину на это поганое государство, если на лесных промыслах и халтурах за два-три месяца можно заработать почти на год вперед. Когда власти выдают свою нелепую статистику по безработице, нам становится смешно: таких, по собственной воле, лишних людей (любимая тема школьных училок), работающих на себя время от времени, никем нигде не учтенных, – четверть России, если не треть (реальная статистика, увы, это подтверждает). Но в отличие от XIX века, это не драма, а свобода, – сегодня уже обыденность, с которой каждый обращается как хочет: с 1990-х у нас снова Юрьев день!
Половина местных авто, не выезжающих за пределы ойкумены, не имеют не то что страховки, техосмотра, но и вообще документов и даже номеров: гаишники здесь отсутствуют как таковые. Дороги скверные (или же лесные), особенно не разгонишься – серьезные аварии крайне редки, как, впрочем, и убийства. Воровство случается: особенно в тех деревнях, что стоят на большаке, но наличие власти не изменило бы ровным счетом ничего.
Однажды в жару в июне мы пробирались на машине по узкой лесной дороге между деревнями Бор (упоминается в 1498 году) и Радолицы в изумительно красивых местах. На пригорке перпендикулярно дороге вдруг возникла довольно приличного вида кремовая «шестерка» без номеров; бампером она уткнулась в густой кустарник на обочине и завязла передними колесами. Окна были открыты, но чье-либо присутствие обнаружить не удалось. Как водитель умудрился въехать в кусты на узкой ухабистой дорожке, где больше 15 км/час не разгонишься, было непонятно. Очевидно, он заснул и повис на руле, но машина не лошадь – сама не вывезет. С превеликим трудом, обогнув застрявшее авто и спустившись с горки, мы обнаружили и хозяина.