Страница 2 из 9
По сути дела, вся книга построена именно так. Начало и конец – это ложные ориентиры. Начало находится там, где ты оказался в некий момент, а конец не обязательно одинаков для всех. Вообще-то скорее даже маловероятно, что все мы остановимся в один и тот же момент в одной и той же точке пути. Красный дом не всегда находится справа, он с легкостью может оказаться слева, ведь левое и правое определяются тем, в какую сторону ты обращен лицом. Поэтому я пишу о трио Ганелина, одной из самых важных групп в моей жизни, в том порядке, который кажется мне естественным, с той позиции, которая в какой-то момент моей жизни может измениться. Время и пространство всегда относительны и являются частями любой импровизации и композиции.
Почему сейчас? Зачем нужно писать об этом именно сейчас? Едва ли Вячеслав Ганелин, Владимир Тарасов и Владимир Чекасин будут снова играть вместе. Не потому, что они физически не в состоянии держать инструменты, – я знаю, что они регулярно выступают. Но они не могут играть вместе потому, что у них в голове нарушилось то, что когда-то их объединяло. Этого не должно было случиться, но случилось. Так устроен человек; люди, которые делили в жизни всё, хотят снова сблизиться, но тем не менее, находясь в одной комнате, не могут сделать несколько шагов навстречу друг другу. Может быть, имеет смысл попробовать все-таки сделать эти несколько шагов, но не исключено, что лучше оставить все в прошлом.
Предыдущий абзац, написанный еще в самом начале работы над книгой, в основном верен. И все же я вторгаюсь в собственный текст, потому что сейчас, в 2017 году, Ганелин, Тарасов и Чекасин сделали именно то, чего, как я говорил, они никогда не сделают, – они сыграли вместе. Однако в целом ситуация остается прежней и лишь подтверждает трюизм, что предсказывать будущее – неблагодарное дело. Особенно потому, что мы имеем дело с искусством возможного, – так что никогда не говори «никогда».
Я не знаком с Ганелиным, Тарасовым и Чекасиным. Дело не в этом. Я не хочу говорить за них. Я вообще живу в Англии. Но я по-прежнему слушаю их записи, потому что фирма «Leo Records» предоставила мне возможность познакомиться с потрясающей новой русской музыкой, несмотря на воздвигнутые политиками барьеры. Теперь я знаю музыку трио Ганелина; во всяком случае, у меня есть свое представление о ней. Наверное, можно пойти еще дальше и сказать: она стала моей музыкой, частью моей души. Эти музыканты вошли для меня в великий конгломерат имен: Колтрейна, Ко-улмена, Дэвиса, Кита Типпетта, Art Ensemble of Chicago, Брэкстона, Эвана Паркера, Сесила Тейлора – буквально сотен имен, поселившихся у меня в голове, которую они никогда не покинут.
Я пишу сейчас об этом потому, что год назад я услышал запись концерта Славы Ганелина в Шэньчжэне, в Китае, где в октябре 2014 года он сыграл с Алексеем Кругловым и Олегом Юдановым. Пожалуй, эту группу можно назвать новым трио Ганелина. Ясно, что это не первоначальное трио, но они снова перевернули мне душу. Уши у меня раскалывались: несколько дней подряд я слушал диск «Live in Shenzhen» на завтрак, обед и ужин. Затем я вернулся к самому началу и стал принимать усиленные дозы «Росо-А-Росо» и «Catalogue: Live in East Germany». В течение месяца я тонул в «Ancora Da Capo» и «Concerto Grosso». Хотя сегодня трио уже нельзя послушать живьем, оно оставило огромное количество записей, и весь этот архив по-прежнему актуален. Мне остается только найти слова, которые могли бы адекватно отразить, каких высот достигли эти музыканты. Трио Ганелина находится среди самых важных групп, возникших в итоге перемен 1960-х. Записать его историю крайне необходимо, но даже прослушивание любой версии «New Bottles» в репертуаре ГТЧ – это все равно что заново прочувствовать прошлое и переосмыслить его.
Черная Америка (Джон Колтрейн, Майлс Дэвис, Орнетт Коулмен, Сесил Тейлор, Альберт Айлер, Сан Ра и немного позже Art Ensemble of Chicago и Энтони Брэкстон) деконструировала новый джаз в США. Это должно было случиться. Музыка не может существовать без изменений. Мир изменился, и музыка, изобразительное искусство, литература, все остальное должно было соответствовать времени. В Европе происходил другой, но не менее трудный трансформирующий прорыв: спонтанная импровизация способствовала возникновению импровизированной композиции. В Европе не было тех событий, которые пришли с блюзом, борьбой за гражданские права и Вьетнамом. Там шли своим путем: музыканты пытались обуздать упрямую импровизацию, которая могла бы вывести их из загнивающего послевоенного климата холодной войны и создать собственный контекст. Алекс фон Шлиппенбах, Эван Паркер, Миша Менгельберг, Кит Типпетт, Питер Брёцман, Ирен Швайцер, Джон Стивенс, Энрико Рава и сотни других импровизаторов с головой бросались в завтрашний день. А в 1981 году звукозаписывающая компания «Leo Records» предъявила (именно предъявила) доказательства, что по другую сторону двадцатилетней Берлинской стены родилась новая жизнеутверждающая музыка, ни с чем не сравнимая и откровенно позитивная. Пластинка «Live in East Germany» словно окатывала ледяным душем в сочетании с огнем. Еще одной потрясающей характерной чертой новой русской музыки была ее простота. Работа трио Ганелина несомненно строилась на сложнейших музыкальных моментах, которые сотрясли основы спонтанной композиции, но также там использовались свистульки и детские игрушки. В искусстве участников трио – а это без сомнения было искусство – прослеживалось желание представить элемент наивности. Концерт «Live in East Germany» исполнялся на фоне железного занавеса, но в совершенно реальном смысле он исполнялся и на детской площадке: у нас нет ни бомб, ни автоматов, только трещотки и гонги.
В 1998 году я написал небольшую книгу под названием «Два полных уха: Слушая импровизационную музыку». Она не стала бестселлером и даже не добилась культового статуса, но она свела меня с Лео Фейгиным. Вскоре после того как книга вышла в свет, Лео связался со мной и сказал, что ему понравилось. Мы стали переписываться и несколько раз встретились. Постепенно у нас возникло несколько общих проектов и мы подружились. Реакция Лео на мою мечту написать книгу о трио Ганелина дала мне новый толчок. Я признателен Фейгину и за огромное количество записей, которые он предоставил в мое распоряжение, за его пояснения и за борщ. Впрочем, о борще я напишу подробнее несколько позже, а пока я только могу, так сказать, добавить в меню свои уши.
Я слушаю очень много музыки. Чтобы заявить: «Трио Ганелина является одной из самых важных групп в моей жизни», мне надо было не просто послушать трио, но признать, в силу собственного понимания, что́ именно я услышал. Понять происходящее, в буквальном смысле переварить содержимое и поместить его в контекст всей той музыки, которая реверберирует вокруг. Если они действительно «одна из самых важных групп», то эта фраза предполагает знание того, что делают все остальные музыканты, не только трио Ганелина. В конце концов мои уши пропитываются звуками. Не туда ли ведет тебя великая музыка? Именно туда, где ты не можешь больше ничего воспринимать, кроме этой музыки.
Один мой друг, тоже музыкант, попросивший меня не упоминать его имени, как-то сказал мне, что на нем лежит миссия «открыть время и пространство». Он говорил не о трио Ганелина, но к ним это тоже относится. Мне кажется, что Ганелин, Тарасов и Чекасин раскалывают пространство и исследуют то, что находится внутри него. Еще до того, как они начинают играть, почти всегда присутствуют какие-то звуки: то ли спорадические приветствия, то ли обрывки разговора, то ли болтовня зрителей и передвижения людей. Но трио Ганелина впитывает окружающую обстановку. Кит Джарретт славится тем, что требует полной тишины перед началом концерта; даже после стольких выступлений бедолага все еще не ценит отсутствие тишины. Трио Ганелина распределяет шум таким образом, что он становится важным элементом выступления. В этом суть ГТЧ: их особенный способ музицирования превращается в неотъемлемую часть всей панорамы импровизации посредством композиции.