Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 83 из 162

— Почему вы сказали, что нет никаких причин, — неожиданно обратился он к Алиеноре. — Что значит, нет никаких причин?

Алиенора задумчиво мешала ложечкой пустой чай и, казалось, даже не слышала вопрос парня. Но когда Дэн всё же решил отправить в рот крошечный кусочек «хлебушка», она подняла глаза от своей чашки сначала на поглощенного своим занятием Дэна, а потом на сверлящего её глазами Арсения.

— Наши организмы одинаковые. Мы все подходим друг другу на 100%. Сто процентов — это абсолютная совместимость! — пояснила она.

— И тем не менее долгие сотни лет… — начал было Арсений. — Господи, Дэн, да ешь ты, не бойся, это всего лишь семена разных экзотических фруктов, что-то типа цветной патоки, ну и бисквит, конечно.

Воодушевлённый словами друга Дэн отправил в рот целую ложку этой жутко выглядевшей смеси и показал Изабелле руку с поднятым вверх большим пальцем. Она кивнула и тоже стала пробовать. Ни когда Арсений обращался к Алиеноре, ни когда он обратился к другу, она так и не смогла поднять на него глаза. И Дэн видел, как старательно избегает она этого взгляда, как делает вид, что занята мороженым, Дэном, пустой тарелкой, лишь бы только на него не смотреть. Дэн понял сейчас ответ на самый главный в жизни Арсения вопрос: Изабелла тоже к нему не равнодушна. От осознания этой истины, он едва смог проглотить десерт. Он уставился на Изабеллу так, словно первый раз в жизни увидел.

Тем временем Алиенора, воспользовавшись заминкой Арсения, перехватила инициативу:

— Мой первый, единственный, неповторимый, любимый и ныне покойный муж был генетиком. И мемо. И всю свою жизнь он бился над решением этой задачи. С первого дня нашей встречи и до сих пор. Он, поклялся мне, что не умрёт, пока не раскроет эту загадку, — она грустно улыбнулась. — Боюсь, что я столько не выдержу.

— А как давно он умер? — спросил Арсений.

— О, совсем недавно, всего 5 лет назад, — ответила старушка.

— Он в Замке? — со знанием дела уточнил парень.

— Да, он-то в Замке, и ему есть чем заняться. А когда умру я, то, боюсь, мне просто нечего там будет делать, — и она совсем загрустила.

— Бабушка, ты раньше времени думаешь о том, о чём думать совершенно не следует, — подала голос Изабелла. — И дед тысячу раз тебе об этом уже говорил. Ты всю жизнь провела рядом с ним, и он всю жизнь работал. Чем ты при этом занималась?

— Ах, милая, это же совершенно другое! Я тоже работала и занималась при этом хозяйством. И растила твою мать, а потом вот тебя! А там? Там же всё по-другому. Там я не смогу, — уверяла она внучку.





— Там ты тоже будешь работать! Как работает ма… — она подняла глаза на Арсения и в ужасе, что сболтнула лишнее, застыла.

К счастью, как раз в это время Арсений отвлекся на подошедшего отца и ничего не слышал. А Дэн, и так знавший, о чём она, сделал вид, что ничего не понял.

— Тем более, там я всегда буду рядом, — как-то чересчур беззаботно закончила Изабелла.

— Выкинь это из головы! — неожиданно разозлилась Алиенора. — И никогда, слышишь, никогда я не дам тебе на это своего благословения.

— Бабушка, пожалуйста, давай не сейчас, — она перешла на шёпот и с опаской посмотрела на обоих Иконниковых.

— Конечно! Не сейчас! — неохотно, но всё же прекратила с ней пререкаться бабушка.

Дэн рассеянно посмотрел вокруг и вдруг понял, что солнце садится. Не то чтобы это был какой-то особенный закат. Это был просто закат. Закат, который так любила мама Арсения. Закат, который преобразил сейчас эту комнату просто до неузнаваемости.

— Алиенора, Изабелла, — таинственно сказал Дэн, сидящий лицом к гостиной, дамам, сидящим спиной, — вы должны это увидеть. И он показал, что нужно повернуться.

— Господи, добрые духи, — не смогла сдержать эмоции Алиенора, — она словно живая!

И Дэн, который тоже видел это преображение картины первый раз, встал и подошёл сзади к Арсению, стоящему на ступеньках.

— К этому невозможно привыкнуть, — сказал последний, не поворачиваясь.

Садящееся за горизонт кроваво-красное солнце лишь самым краешком заглядывало в комнату через раздвинутые шторы. Видимо, его свет попадал на зеркало, которое разворачивало его на картину, Дэн не понимал. Но картина словно начала светиться изнутри. И Анна Гард с портрета провожала взглядом это закатное солнце. Без грусти, без сожаления, без тоски, без муки, без укора, без жалости. Дэн не знал ни одного слова, способного выразить то, что он видел сейчас в её взгляде. Со слов Арсения он знал, что это — вера. Но сам он видел это впервые, и, пропуская через себя, он чувствовал что-то близкое, но другое. Он просто подумал, что, если хоть одна девушка в мире посмотрит на него так, он свяжет с ней свою жизнь навечно, будь она хоть из колонии нетопырей-пигмеев. И он не успел ещё узнать, кто такие нетопыри, как бесшумно к ним подошла Изабелла и встала на ступеньку ниже Арсения совсем чуть- чуть задев его плечом. И Арсений, совершенно потерявший голову и от воздействия заката, и от её близости нежно привлек её к себе, прижался губами к её макушке и закрыл глаза. Дэн один знал, что она не вырвется и, глядя на эту пару, почему-то вспомнил девушку, которую он прижимал к себе на перроне, чтобы заслонить от движущегося поезда. Ева! И его совершенный нечеловеческий мозг моментально привязал её имя к тому чувству, которому не в силах сейчас был сопротивляться его лучший друг. Только никто, даже сам Дэн, этого не заметил.