Страница 6 из 9
Придя в один из вечеров в полюбившийся бар, мы застали его неожиданно пустым, за стойкой скучала неизвестная девица.
– Где все? – без лишней вежливости полюбопытствовали мы.
– Утром из хостела съехала большая группа.
– А где Джон?
– Ушел на какой-то концерт и попросил меня подежурить. Садитесь, может, дождетесь его.
Мы сели. Я попросил стаканчик виски. Девушка переспросила – я ткнул пальцем в бутылку с желаемым напитком. Она сняла ее с полки и стала озираться в поисках посуды – извлекла из-под стойки типичный икеевский стакан и опрокинула в него бутылку. Последняя была снабжена насадкой для сдерживания струи, и жидкость лилась медленно. Когда уровень виски превысил половину стакана, Джонова заместительница обратила внимание на мою вытягивающуюся в изумлении физиономию.
– Я что-то не то делаю, да? – спохватилась она.
– Да в общем-то… Вот только обычно наливают чуть меньшими дозами.
– Ой, извините! Ну я не знаю, я в баре не работала никогда…
Джона мы в тот вечер так и не дождались, хотя сидели за стойкой его бара довольно долго. За это время я осушил-таки поданный мне стакан-переросток. А потом даже настоял, чтоб с меня взяли плату хотя бы как за двойную порцию – не хотел портить карму, наживаясь на чужой неопытности. И мы направились домой. К тому моменту на Прибалтику налетел теплый воздух; на нетрезвых ногах мы бежали в зимних пуховиках под проливным дождем по спящим рижским улицам и громко хохотали.
* * *
Тарту, середина марта, позднее утро. Ночью был сильный снегопад, и уставшие дворники только-только заканчивают разгребать улицы. А небо само справилось: расчистилось и стало ясным, ярким и очень высоким. Подтопленные солнцем снежные шапки на крышах тяжелеют, соскальзывают и шлепаются на дорожки – брызги. Какой день недели? Не знаю. Мы в отпуске, и совсем скоро нам предстоит уехать из этого города.
Мы на пешеходной улице Рюйтли – главном променаде городка. Не жалея перчаток, расчистили себе лавку с высокой спинкой и уселись. Стали лениво глазеть по сторонам: на прохожих, на окошко керамической мастерской, в котором выставлены премилые глиняные бесполезицы. На усиливающуюся капель с крыши дома напротив. До нашего автобуса в Нарву еще много времени, а заранее приходить на вокзал совсем не хочется. Может, купить себе крохотную рукодельную эстонскую чашечку? На память, да и для чаепитий сгодится. Хотя далась она мне…
С перпендикулярного проулка на Рюйтли вывернула ясельная процессия. Шествие прелюбопытно организовано: центральная роль в нем отдана длинной (метра два) игрушечной сороконожке, которую за голову и хвост несут две воспитательницы, а их малолетние подопечные идут, держась за торчащие в стороны сороконожьи ноги. Движется эта конструкция очень медленно: дети совсем маленькие, смешно укутанные – ручки-ножки слушаются плохо. К тому же если кто-то из десяти-двенадцати мелких вдруг запинается и валится (а происходит это часто), то тянет за собой вниз всю гусеницу. Приходится останавливаться, подниматься при помощи взрослого на все (сколько их там?) ноги и лишь тогда продолжать движение.
Пока мы дивились организационной находке для выгула молодого поколения, из-за высокой спинки нашей лавки выплыла еще одна процессия с многоногим крокодилом во главе; направлялись они навстречу гусенице. Наблюдать стало интересней, и даже потенциальный керамический сувенир вылетел из головы. Наконец процессии поравнялись: воспитательницы выпустили из рук головы и хвосты плюшевых проводников и стали приветствовать друг друга объятиями. Дети моментально воспользовались случившейся свободой, и обе группы, отпустив системообразующие ноги, дружно свалились в одну кучу.
Коротко поболтав, взрослые стали разбираться с воспитанниками. Растащили одну кучу на две примерно равные, установили каждого детеныша с четырех конечностей на две задние, прицепили всех к соответствующим тотемным животным. Огляделись – хохотнули. Отняли от гусеницы и от крокодила по ребенку и поменяли их местами. Попрощались и поковыляли в прежних направлениях.
Мы сидели и думали: а если они не все ошибки при пересборке устранили? Живо представили сценку: приходит вечером родитель мелкого домой забирать, а воспитка ему такая и говорит: «Ой, вы знаете, ваш Андрес сегодня в соседнем садике в паре кварталов отсюда, вы не могли бы туда зайти?» А если они и после обеда гулять выходили и снова перепутались, но уже с третьей группой? Тогда во втором садике могут еще раз перенаправить – это ж целый квест получается. В прочем, ничего страшного: Эстония маленькая – вся страна по численности меньше нашего Екатеринбурга, а Тарту так совсем крошечный по этим меркам. Все всех знают – никто не пропадет.
Про Берлин
«Приключений хватает, город в очередной раз мне не дается. Кажется, планировать поездку в Берлин – гиблое дело. Сюда надо не с заранее составленным планом ехать, а с открытыми глазами и ориентироваться на местности. Мне это нелегко», – ответил я обстоятельной эсэмэской на вопрос приятеля о ходе моих берлинских каникул.
Оказавшись в Берлине впервые, я растерялся. Никаких привычных европейских древностей там не наблюдалось, не было и знакомой мне радиально-кольцевой планировки со старым городом в центре. Зато было отчетливо ясно, что город постоянно меняется: куда ни глянь, всюду на горизонте торчал строительный кран, а автомобильные дороги и метрошные рельсы обязательно оказывались перекопанными в самых неподходящих местах. Кстати, именно инфраструктурные задачи мне более всего запомнились из того визита: для русского провинциала с неуклюжим чемоданом на колесиках и небольшим опытом загранпоездок передвижение по кипучему Берлину стало серьезным испытанием.
В следующий раз транспортные передряги начались еще в Екатеринбурге: конец апреля, мы собираемся в Германию на грядущие длинные выходные. За день до вылета погода из состояния солнечно-бодренько безумным рывком перескакивает в разряд мрак-дубак: температура пляшет около нуля, небо из накативших свинцовых туч извергает снежные ливни. Внимательно следим за электронным табло аэропорта: полеты выполняются более-менее по расписанию. Да и правда: снега мы, что ли, не видали, сугробами нас напугать решили? Подумаешь, в конце апреля… Самолеты ведь из зимней в летнюю резину не переобуваются. Так что радуемся, что скоро вырвемся из очередного климатического издевательства уральской весны, и собираем рюкзаки.
Ночь перед вылетом: температура опускается ниже нуля, а к непрекращающимся снежным испражнениям добавляется шквалистый ветер. На такси, которое еле ползло по заснеженному гололеду, приезжаем в порт. Досмотр, чашка кофе в чистой зоне. Наш рейс, который должен был вылететь из Кольцово в 6:15 до питерского Пулково, оказывается первым, который отложили по погодным условиям. Для екатеринбургского аэропорта начинается один из самых крупных метеосбоев, которые случались на моей памяти: часов двадцать аэропорт не принимал и не отправлял воздушные суда (было лишь одно исключение – самолет из Бишкека, над которым потешался весь порт), число задержанных рейсов исчислялось десятками.
Мы провели в здании аэровокзала двенадцать часов. Рейсы откладывались постепенно, на час-полтора, видимо, авиаторы лелеяли надежду, что стихия уймется. Но та и не думала. Только когда очередной наш предполагаемый вылет перенесли на шесть вечера и мы поняли, что пропускаем все разумные пересадки в Петербурге до Берлина, мы поехали спать домой. В общей сумме мы потеряли около 35 часов от первоначального плана. Произошедшее, разумеется, не берлинская вина, но впечатление от Берлина как своевольного города лишь подчеркивает.
Но если отбросить планирование и стать более открытым к тому, что Вселенная предлагает здесь и сейчас, если почувствовать волну городского настроения и отдаться ей, то Берлин сам будет тебя вести. Причем делает он это на удивление вежливо и аккуратно, без крайностей. Дело в том, что Берлин хоть и своевольный организм, но не капризный: у него слишком сложная судьба. Этот нестарый по европейским меркам город в последние полтора века его жизни столько раз перекраивали, рушили, восстанавливали, объединяли, разъединяли и снова соединяли, что смирение и терпение не могли здесь не появиться хотя бы в качестве иммунитета к вечным (часто насильственным) переменам. Оттого известная берлинская бесшабашность редко когда уходит в полный отрыв.