Страница 98 из 105
Они пришли на рассвете, их было четверо. Разумеется, Аделаида так и не смогла уснуть, сидела на кухне, обнимала себя за плечи, пила кофе. Но щелчок в прихожей услышала смутно, не сразу насторожилась. Осторожно выглянула в щелочку. Тяжелая, дубовая входная дверь, которую она совершенно точно сегодня запирала на большой и надежный замок, открыта, тянет холодом с улицы, на цыпочках входят мужчины.
Вход в кухню был полуприкрыт лестницей. Ярко горели свечи, бросая блики на пол прихожей, выдавая Аделаидино присутствие. Импульсивно, почти не раздумывая, она распахнула дверь кухни, на ее счастье, беззвучную, и скользнула в темный чуланчик под лестницей. Уже в следующий миг незванные гости смотрели на место, где она только-что стояла. Потом они прошуршали на кухню, а один, очень стараясь идти бесшумно, заскрипел вверх по лестнице. Аделаида сьежилась в своем прибежище, затаила дыхание. Сердце билось так громко, что, казалось, вот-вот выдаст ее местонахождение.
Кто?! Зачем пришли?! Уж не с добрыми намерениями, это очевидно! С добрыми намерениями не приходят в дома, не стучась, тайком, на цыпочках! Аделаида насчитала четверых. Мужчины, в темной одежде. Воры? Подосланные демоном убийцы?
Что же делать... Она одна против четверых мужчин. На рассвете спят особенно крепко, черта с два до соседей или стражи дозовешься. Убьют быстрее. Как же хочется жить... Бежать, входная дверь совсем близко. Сейчас бежать, пока они на кухне. Ну!
Как же страшно отсюда высунуться...
Полоска света. Вернулись с кухни.
— Ее там нет, —тихий мужской голос. — Но свечи горят, очаг тоже. Услышала, спряталась?
— Да спит она, небось, — этот голос показался более молодым, громче, звонче. — Служанка убегла, небось, мадам не озаботилась тушить...
— Ти-иишшшше, болван... Я тоже наверх, ты тут поищи... А ты дверь сторожи, шумный!
Стиснуть кулаки до того, чтоб ногти до крови впивались в ладонь. Молиться богу, чтобы не заглянули в чуланчик. Стараться не дышать. Как же грохочет сердце, странно, что они до сих пор не услышали...
Удаляющиеся шаги. Тишина. Заставить себя осторожно выглянуть. И еще шажок, согнувшись. И еще один.
Переминается с ноги на ногу у входа, здоровенный, плохо различимый в темноте.
Аделаида грызла костяшки пальцев. Ждать, пока и этот куда-нибудь отойдет — бенадежно. Они вернутся, все четверо, они обыщут все, чудо еще, что в первый раз этот чуланчик не заметили... Сейчас, если она хочет жить, нужно действовать сейчас, немедленно! Два выхода на улицу: или через входную дверь, или через окошко на кухне. Он стоит у входной двери и смотрит прямиком на полоску света, просачивающуюся из кухни!
Выждать, пока он отвернется? А если все-таки заметит?
Глупость сделала, сама себя в этот чулан, как в тупик загнала. Надо было, не теряя ни мгновения, лезть в окно — и осталась бы в живых! Ну зачем она сюда побежала, ы-ыы...
Так, сожаления тебя не спасут, прошлое вспять не повернуть. Действуй, быстро!!!
Заметит, наверняка заметит... От одного еще можно отбиться, необходимо найти хоть какое-то оружие... Ничего нет в этом проклятом чуланчике, который будет виновен в ее гибели, ничего! Вырвала шпильку из волос! Хоть что-то. В шею можно, или в глаз. В страшной спешке зашарила руками вслепую по полу — пустота!
Сделала глубокий вдох. Вперед!
Человек у двери что-то пробунил себе под нос, поднялся с корточек, побрел куда-то в глубину дома, за лесницу, где бывшая комната Барбре.
Во оно, счастье!
«Я буду жить, я никогда в этом и не сомневалась!»
Аделаида стремглав бросилась к двери. Навалилась, распахнула, выскочила, едва не упав, на крыльцо, в нос ударил холодный свежий воздух... Жизнь!
— Стой! Она здесь! Эй!
Адель даже не успела сбежать с крыльца — ее схватили за руку. Она рвалась изо всех сил, проволкла мужчину за собой несколько метров, другой рукой он больнейше сцапал ее за волосы.
— На помощь! Спасите! Люди! Стража! Соседи! Спасите! — орала так громко, как только могла. Нападающий страшно ругался, ударил по лицу, попытался зажать ей рот, Аделаида кусалась, вырывалась, царапалась, был миг, когда ослабла хватка, когда уже почувствовала себя свободной, дернулась было бежать — и ее схватили уже двое, мгновенно в дом заволокли — и сделать ничего не успела. Один, молодой, удерживал ее, второй, пожилой мужчина, зажимал рукой рот. Кто-то позади захлопнул дверь на замок.
— Ты... (поток грязной брани) — я ж сказал! — рычал пожилой. — Я ж просил, все должно быть тихо, болван! Ты ..., страже тебя первого, за все, брошу, из-за тебя это! А вы что стоите! Быстро надо сматываться!
Аделаиде удалось больно укусить его за палец, пожилой отскочил и Адель вырвалась, оставив у молодого рукав платья, бросилась на кухню, в нее вцепились сзади, повалили на пол, она визжала, звала на помощь, пока в рот не засунули какие-то грязные, вонючие тряпки. Молодой нависал над ней, удерживая на полу, еще кто-то причмокивал, задирая юбку:
— Хороша...
— Не здесь! Вяжите ее и наверх! Он там, я нашел его! Он хочет видеть! Быстро, времени нет! Из-за вас! Уроды, свиньи, болваны! — надрывался пожилой.
— До пошел ты, слышь ты, гусь...
— Я сказал! Что, когда я что-то говорил, оно не сбывалось? Волоки ее, я сказал! Наверху все сделаешь! Только быстро!
Аделаиду подняли, связали за спиной руки, завязали рот. Она по-прежнему брыкалась и вырывалась, хоть и понимала, что спастись уже не сможет, ее несколько раз ударили по лицу. Кажется, в качестве кляпа они использовали помойную тряпку Барбре. Солено-кислый вкус, вонь, в горло лезут какие-то крупинки, Аделаиде кажется, ее вот-вот стошнит, сейчас захлебнется собственной рвотой... Грубо поволокли по лестнице вслед за спиной пожилого. От понимания того, что с ней сейчас сделают, хотелось уже только одного — умереть раньше.