Страница 1 из 105
Такого не бывает почти — ночная бабочка под солнцем. Золотые, серые, синие блестки — полупрозрачные капли акварели, Аделаида роняла их торопливо, дрожащей от напряжения рукой. Одна неверная капля испортит все, а мотылек вот-вот улетит.
И конечно же он улетел, и конечно, с кисточки сорвалась безобразная клякса, когда Аделаида вздрогнула от грубого мужского голоса:
— Эй, красавица!
Встряхнув кистью и печально проследив, как на испорченный рисунок лег веер серых точек, Аделаида неспешно отложила палитру, дощечку с альбомом и только тогда подняла глаза.
Незнакомец был не более уместен под ярким солнцем летнего утра, нежели ночной мотылек. Герой мрачного предания, рассказанного где-то в полуразрушенном древнем замке под изменчивым лунным светом — таким впервые увидела его Аделаида. Высокий мрачный мужчина, с головы до пят одетый в черное, на пальце блестит кольцо с черным камнем, пол-лица закрыто иссиня-черной короткой бородой, и даже из глаз смотрела тьма. Черты лица настолько правильные, что так и просится на холст этот высокий лоб, прямой и строгий нос, резкий изгиб бровей...
Некоторое время они беззастенчиво разглядывали друг друга.
— Я ищу селение Динан, — наконец сказал незнакомец. — До него далеко?
— Нет, совсем нет. Идемте, я проведу вас, — Аделаида деловито собрала рисовальные принадлежности.
Незнакомец, однако, не спешил.
— А разве подобает приличной девушке бродить одной по столь безлюдным местам? Говорят, здесь водятся разбойники...
— Вы не бандит, — уверенно сказала Аделаида.
— С чего вы в этом так уверены? — усмехнулся мужчина и свистнул наконец своему спутнику, стоявшему неподалеку и державшему под узды двух коней. Они медленно двинулись вниз по тропинке.
— Я всегда вижу, что у человека на душе, — заявила Аделаида.
Незнакомец хмыкнул.
— Ведьму, что ли, я повстречал?
— Нет, всего лишь художницу.
— И что же вы увидели в моей душе?
Аделаида даже остановилась, чтобы посмотреть на него внимательней.
— Вы не злой. Вы всего лишь... темный.
— А это не одно и то же?
Не знаю...
Откуда-то сбоку, из кустов, выскочила собака, большая, черная и курчавая, виляя хвостом, ткнулась носом в руку мужчины и стала внимательно обнюхивать Аделаиду.
— Сино, ко мне! Как вас зовут?
Вопросы он задавал резким, властным тоном господина, разговаривающего с холопом, или судьи, допрашивающего подозреваемого. Грубиян, даже не соизволивший представиться первым, как того требовала вежливость!
— Вот Динан, — вместо ответа сказала Аделаида — Доброго пути.
И свернула на боковую тропинку. Дом ее отца стоял на отшибе, у самой реки, маленькой и прыткой, но не сказать, чтоб чистой — вверх по течению меньше чем в получасе пути раскинулся шумный городок Динан. Отец часто рисовал на берегу, Аделаида и сейчас углядела меж ив ярко-белое пятно его рубашки. С парадного входа дом приветствовал гостей пышным цветником.
— А-аа, хитрюга! Прямо к обеду явилась, — закричала с крыльца сестра. — Как всегда, от готовки сбежала, а кушать — так тут как тут!
— Вы сами не хотите есть то, что я готовлю, — напомнила Аделаида, ныряя в блаженную прохладу передней комнаты. Пахло свежим хлебом и грибной похлебкой, заставив Аделаиду вспомнить, что у нее с самого утра крошки во рту не было
Сестра расхохоталась:
— О да! В прошлый раз твою стряпню смог сьесть только Нил и, по-моему, это был подвиг, достойный рыцарского звания...
— Давно я не пользовалась своим правом старшей сестры поколотить языкастую младшенькую!
Сестра показала язык и бросилась бежать по лестнице.
— Я тебя нарисую, — угрожала Аделаида. — И это будет такой страшный портрет, такой страшный, что любой, кто его увидит, при одном упоминании твоего имени будет закрывать глаза и плакать, и вся женихи за пять миль станут обходить наш дом...
— Они уже за десять миль его обходят, учуяв запах твоей каши!
— Девочки, не ссорьтесь, лучше позовите папу! — закричала с кухни мать.
Когда обед уже подходил к концу, в дверь постучали.
Бьянка вскочила первая:
— Я открою!
Вернулась сестра как-то робко, бочком, на ее лице было смущение и растерянность, а следом вошел давешний незнакомец в черном.
Он умел производить неприятное впечатление, этот человек. Отец медленно поднялся из-за стола, его глаза расширились, а рука крепко, до набухших вен, сжала, как оружие, ложку. Мамино лицо сделалось неподвижным, со сжатыми губами, что значило тревогу, папин подмастерье Нил попятился на заскрипевшем стуле и даже у старой служанки Надин недоуменно оплыла вниз толстая нижняя губа.
— Я прошу прощения за столь неурочное вторжение, — первым заговорил незнакомец, отдав легкий поклон. Извинения в его басистом голосе не было, скорее снисходительная уверенность в оказываемой чести. — Я слышал, здесь живет художник Теодор Ребер?
— Это я, — наклонил голову отец. — Чем могу быть полезен, милостивый сударь?
— Я хочу заказать портрет.
— Что ж, что ж... — несколько растерянный, отец вышел из-за стола, сделал приглашающий жест. — Прошу в мой кабинет, там мы сможем обсудить детали... хм...
— Кто это? Он какой-то... страшный... — жалобно сказала Бьянка, глядя на закрывшуюся дверь.
— А по-моему, симпатичный.
— Никогда не понимала твоих вкусов. И что же в нем симпатичного?
— Ты заметила, какие у него яркие глаза? Ровный нос, вообще черты очень правильные, гордая осанка, сильные плечи... мне кажется, этот человек знаком с воинским искусством не понаслышке. Любопытно было бы посмотреть... Я хочу его нарисовать!