Страница 97 из 105
Только через час Аделаида решилась издали, кочергой сбросить с картины покрывало. Тут же отскочила, ойкнув — Асмодей был там, живой... нет, почудилось, не двигается. Просто нарисовано так, что создается впечатление постоянного движения двух гребенчатых существ. Обычная картина, хоть и очень неприятная. Может, ей все привиделось? Бессонные ночи, одиночество, визит барона, ссора со служанкой... Обморок,сон, болезнь... А еще, наверное, недаром Церковь осуждает распитие кофия, называет его греховным напитком... Адель только-что на себе убедилась — вино действительно лучше.
Завоняло серой. Распахнулась пасть, полная игольчато-острых зубов. Поплыл по комнате беззвучный, но до самых косточек пробирающий шепот, на неизвестном языке, но если долго прислушиваться, то приходит понимание, слышится отчетливей, отчетливей...
Набросила полотно. Шепот смолк.
«Что же мне делать? Что мне делать?» — Аделаида снова сбежала вниз, на кухню, беспокойно ходила по скрипучим половицам. Хоть бы уже скорее рассвет! Она не задержится в этом проклятом пропахшем вонью Преисподней, доме, в этом чужом и мрачном городке ни на минуту дольше положенного! Зажгла еще с десяток свечей, вспоминала все молитвы. Они не тронут ее, не посмеют, не смогут, есть же Бог, есть невидимые законы... Но она чувствовала, что сама перешла грань, что подошла слишком близко к запретному. Сама их призвала.
Но кто бы знал! Что может быть безопаснее и безвреднее живописи?! Сколько скульпторов изображало Сатану и демонов на барельефах храмов, сколько художников их написали!
Но, может, те вполне милые козлинные морды потому-то и далеки так от оригинала, чтобы не создать случайно связь, не привлечь внимание нечистого?
А еще в ней горела и ярость, и гордость победившей амазонки. Подумать только — безнаказанно раздразнить, оскорбить одного из верховных князей Тьмы! Нарисовать картину, которая помогла заглянуть в Ад — но не позволила Аду прорваться на Землю! Это ли не повод гордиться для любого художника!
Но Аделаида вовсе не хотела становиться великомученицей. Она планировала жить долго, и чтобы долго жили ее любимые — мама, папа, Бьянка... Себастьян. А демоны коварны и сильны, и мстительны. Неужто не найдут, как добраться до них, пусть чужими руками, как отомстить? Плохо верится...
Асмодей обещал на прощание «скоро свидимся!» Показал израненную, истязаемую Бьянку...
Холодеет от страха сердце.
Нет, если бы можно было время повернуть вспять — она не закончила бы эту проклятую картину, а то и вовсе не начинала бы ее писать. Но что толку сейчас жалеть об этом?
И снова все мысли о Себастьяне. Как он там, где он там? Нашел ли кольцо? Аделаида очень постаралась, чтобы забросить зловещее украшение подальше от дома...
На что он пойдет, дабы возвратить утраченные магические силы? Адель закусила костяшку пальца. А если демон пообещает все вернуть взамен на жизнь Аделаиды или кого-то из ее родных? Каким ненавидящим взглядом барон смерил ее, уходя!
«Ты единственная, кому я доверял!»
Как горько, как больно подозревать любимого мужчину в способности пойти на такое! И как страшно одновременно переживать за него, зная, что этой ночью он может легко исчезуть из списка живых... Благодаря ей, Аделаиде!
Пляшут по углам тени, похожие на щупальца чудовища. Аделаида даже винной бутылки испугалась. Нет, серьезно — почудилось, блеснуло что-то там, внутри. Ведра с водой — собственное отражение показалось физиономией водяного. Небось у адских князей всякой мелкой нечисти на службе — сотни, тысячи! Сейчас как вылезет! Как накинется! Вспомнила, как под бароновым взглядом, как живые, плясали ложки, скручивались тарелки — стала бояться ложек. Как запляшет, как набросится на беззащитную Аделаиду выковыривать ножкой глазки... А медная тарелка? Опаснейший зверь. Способна обвиться вокруг руки, перемолоть пальчики на мелкое крошево... Даже кухонная тряпка висела на спинке стула как-то угрожающе.
Темнота и тишина пустого дома убивала. Что там, в мастерской, творится? Аделаида больше не осмеливалась подниматься на второй этаж, заглядывать в картину. Бегала, как загнанная белка в колесе, по узкому пространству кухни, вздрагивала от звука собственных шагов. Еще и с Барбре так невовремя поссорилась. Искалечила девушку, хоть Барбре и обнаглела безбожно. Но не безгрешна Адель, ох как не безгрешна! Задумала написать величайшее полотно, князя Ада, как живого, чтоб все, кто увидит, ахали да в обморки валились! Ну вот, живее некуда вышел!