Страница 61 из 105
— Не трогайте меня!
Слез с кровати, на что-то с хрустом наступил, взвыл, рыча проклятия и богохульства, выскочил из комнаты.
Аделаида выждала полминуты и поднялась следом. На цыпочках дотянулась с кровати до окна, с усилием раздвинула тяжеленные бархатные портьеры на окне. Комнату залил мягкий лунный свет, заиграл на осколках стекла. Волоча за собою простыню, Адель осторожно обошла все безобразие на полу и заглянула в кабинет. Пусто.
Он нашелся в коридоре. Сидел на полу, уткнувшись лицом в колени.
— Что с вами? — требовательно спросила Аделаида. — Вы больны?
— Нет.
— Вы будто в лихорадке.
— Прошу вас. Уйдите. — отрывисто, сквозь зубы. Потом как закричит:
— Да уйдите же вы наконец!
Адель перепуганно подпрыгнула, убежала в спальню. Вернулась с пледом, накинула ему на плечи. Почему-то неприятно было видеть его таким — слабым, истерично орущим, голой задницей на холодном полу...
— Идите в кровать. И я уйду. Или, быть может, послать за доктором?
Фыркнул. Поднялся.
— Перстень. Зовет. Снял его. И применил магию. Не прощает, — снизошел до обьяснений.
— Перстень? Ваш, черный? Вы его в кабинете бросили! Сейчас найду!
— Нет! Хуже будет!
Аделаида побоялась представить, что подразумевается под этим «хуже». Сказала как можно более мягким, ровным тоном:
— У вас в спальне такая вонь... Давайте вы ляжете в моей. Там далеко от перстня и спокойно. Тут холодно сидеть...
— Я не хочу.
— Прошу вас...
— Оставьте меня. Пожалуйста.
— Прошу вас...
Все-таки пошел следом. Двоим на узенькой кровати было почти невозможно поместиться, Адель хотела встать, но он схватил за руку.
— Вы. Здесь. На моих глазах.
Аделаида видела, что мужу сейчас действительно плохо. Он лежал неподвижно, глубоко дышал, видимым усилием воли давил дрожь, руки порой сжимались в кулаки, комкая простыню... Гладила его по плечу, нашла кувшин с водой, заставила напиться, укутала одеялом, не зная, чем еще помочь.
Не то, чтобы Аделаида при виде страданий барона забыла обиду. Но, заботясь о нем, она словно возвращала себе крупицы растоптанного супругом самоуважения, даже обретала какую-то власть — и над собственной жизнью, и над ним... Да и совсем-совсем не беспокоиться за него почему-то не получалось.
Через час где-то барон, кажется, слегка успокоился, задремал даже, как и смертельно уставшая Аделаида.
Проснулась, когда ее грубо скинули с кровати. Себастьян скрипел в темноте дверью. Отчаянно зевая и потираю слипающиеся глаза, Адель на цыпочках шла следом.
Барон вошел в распахнутую дверь своего своего кабинета. Чем-то щелкнул и вся комната осветилась смутной неприятной зеленью.
Он держал шкатулку, в которой лежал перстень. Жадно схватил, трясущимися руками не сразу смог его надеть. Сжал руку с перстнем в кулак, выдохнул, оскалился...
Повернул голову к Аделаиде. Ей показалось, что глаза барона тоже светятся той же сероватой гнилушечной зеленью.
Запах опасности ударил разрядом молнии, страх стал почти не страшным, как уже свершившаяся реальность, мир повис та тоненькой рвущейся ниточке...
Барон отвернулся и молча прошел мимо Аделаиды, а она еще долго стояла, задержав дыхание, вслушиваясь в шлепки его босых ног по лестнице.
Снизу, из зала донесся какой-то страшный грохот. Что-то заставило Адель идти следом за бароном.
Он ломал стул. Вцепился в изящно изогнутую деревяшку спинки, сдавил изо всех сил, так, что на руках вздулись мышцы, выступили жилы — перстень все так же светился, позволяя в деталях разглядеть барона, — хрупнул пополам, потом так же одна за другой переломал все четыре ножки, дыша глубоко и шумно, как пробежавший без лошади невесть сколько миль гонец.
Что-то мохнатое и поскуливающее ткнулось Аделаиде в ноги. Она взлянула вниз — Сино. Выражение морды у пса было такое... почти человеческое, недоуменное и жалобное.
Барон отшвырнул изувеченный стул и обернулся к ним.
Снова эта мертвецкая прозелень глаз заставила рухнуть сердце в пятки и гнилая пасть ужаса дохнула в лицо, Сино отпрыгнул, зацокотал когтями вдаль по коридору, но Аделаида уже устала пугаться. Скрестила руки на груди.
— Соседний стул мне тоже не нравится! Убей его! Фас!
— Вы знаете... — глухо, сипло, чужим будто голосом. — Что мне сейчас хочется сделать с вами? Я хочу, чтобы ты кричала. Визжала на самых высоких нотах. Я думаю, тебе будет красиво, если удлинить твои глаза... разрезать кончики... Чтобы кровь, как красные слезы, тоненькими струйками к вискам... Необычайно красиво... И на твоих щеках... Вырезать звезду вместе с кожей, чтобы в прореху видны были зубки... И руки твои... пальчики... Поджарить до хрустящей корочки и сьесть... облизать тоненькие белые косточки... на твоих глазах... Ты не представляешь, как невыносимо мне всего этого хочется...
Адель спрятала руки за спину.
— А вам хочется этого хотеть?
Он не то, что усмехнулся — скорее, криво оскалился:
— Кому же хочется умирать от жажды? Неутолимой жажды...
— Так... так нарисуйте ее! — нашлась Аделаида. — Нарисуйте вашу жажду!
— Зачем? — он даже растерялся.
— Когда рисуешь — будто бы получаешь, что хочешь... или избавляешься от чего-то... Попробуйте! — настаивала Аделаида. Ну надо же было его хоть чем-то отвлечь от своих драгоценных пальчиков!