Страница 46 из 49
Сегодня главное событие дня это приказ об исключении князя Болгарского из списков русской службы[251]. Везде слышал отзывы сочувствия этой мере. Сегодня в «Нов[ом] времени» появилась интересная беседа корреспондента с митрополитом, бывшим членом депутации, ездившей к Государю в Данию[252]. Интерес этой беседы заключается в том, что причину скверного духа в болгарской интеллигенции, духа безбожия и нигилизма, охватившего все слои и все возрасты болгарской интеллигенции, он, митрополит, между прочим относит и к русским. Это весьма грустная, но истинная правда. Болгария, по его словам, в эти годы видела близко таких русских, которые приезжали к ним как будто хвастаться и кичиться своим безбожием и нигилизмом и проповедовать ненависть к русскому государству, как к Православной Самодержавной Империи. Эти русские были первыми апостолами нигилизма в Болгарии, а вторыми апостолами явились болгары, воспитанные в России. Все они, без исключений, являлись в Болгарию без религии и грубыми материалистами. Науки они приобрели мало, а безверия и беспринципности много. Во главе таких питомцев русской школы был [П.] Каравелов!
Что будет с этою Болгариею? Безысходно мрачно ее будущее. Единственным противовесом растлению в Болгарии могли бы быть русские офицеры, но пока князь Александр там, не будет русских офицеров; вот почему так нужно казалось бы, именно чтобы вновь послать в Болгарию русских военных, изгнание князя Болгарского.
Положение наше трудное. [Н. К.] Гирс умное и меткое сказал на днях слово: «Le sangfroid de l’Empereur sauve la position…»[253] Но боишься все минуты, и усложнений, когда хладнокровия не хватит в виду гадостей одних и безумия других.
Был у меня сегодня молодой князь [Э. Э.] Ухтомский, вернувшийся из Крыма. Он сын недавно умершего бывшего адъютанта В[еликого] К[нязя] Конст[антина] Николаев[ича][254]. В Крыму В[еликий] К[нязь] пожелал его видеть. Он ездил к нему в Орианду, в его жилище о 3 комнаты. В кабинете, где его принимал В[еликий] К[нязь], Ухтомского поразила масса пакетов, писем, тетрадей и записок, разбросанных по столу. С первого же взгляда бросается в глаза огромная корреспонденция и масса материала для чтения. Характерно, что [А. В.] Головнин выписывает «Гражданин» в 2 экземплярах. Мне говорили, что один он отсылает В[еликому] К[нязю]. Я способен этому верить, так как В[еликий] К[нязь] говорит Ухтомскому: «А ты не только литературою, но и публицистикою занимаешься!» Между тем Ухтомский пишет в одном только «Гражданине». Значит, он попался на глаза В[еликому] Князю!
Толки по поводу приказа о князе Болгарском все продолжаются. Слышал суждения и против этой меры, которые не могу разделять. Суждения против исходят из мысли, что этим могут вызвать реакцию в пользу князя Болгарского со стороны всех тех держав, которые за него стоят прямо или косвенно. Эти державы могут теперь сказать России: вы уже его наказали сами, зачем же требовать его свержения. Я, признаюсь, этого мнения не разделяю. Князь Болгарский исключен из русской службы за преступления против Русского Государя, а свергнут он должен быть как нарушитель обязательств против Берлинского трактата!
Русские офицеры, вернувшиеся из Болгарии, появились сегодня на Невском проспекте. Многих озабочивает вопрос: подумали ли о русских нижних чинах в Болгарии; участь их там не завидна. Как бы на них не выместили болгарские мерзавцы своих чувств мщения относительно России. Очень жаль, что ничего об этом не печатается официального. Несомненно, что подумали об обеспечении судьбы всех русских в Болгарии, а между тем отсутствие сведений об этом дает всяким кривотолкам пищу.
Еще мысль в ответ критикующим меру исключения князя Болгарского из службы. Это весьма умный шаг, чтобы volens nolens[255] заставить все державы согласиться на требование России относительно удаления князя Болгарского. Если теперь найдутся державы, настаивающие на неприкосновенности князя Болгарского, невзирая на кару, ему нанесенную Русским Государем, то ясно будет, что такая с их стороны настойчивость уже получит характер прямо против Русского Государя направленной демонстрации.
Виделся сегодня с одним из вернувшихся из Болгарии офицеров, бывшим преображенцем Молоствовым. Он там командовал ротою. Подробности у меня записаны в Дневнике «Гражданина»[256]. Здесь записываю только в печать не подлежащее. Из его слов несомненно будто, что и в Болгарии, увы, плохо послужили интересам нашего правительства его дипломатические агенты; узнай они вовремя, предупреди они правительство вовремя, а узнать вовремя было не трудно 1) через умных лазутчиков, а 2) через болгар партии русской, – никакого переворота не могло бы быть по той простой причине, что русское правительство успело как раз вовремя принять меры к разрушению всей каравеловской интриги.
Но вот что еще важнее. Если, например, изумительно, что при князе Черногорском[257] по странной случайности русским агентом является грек, тогда как там именно так был бы полезен честный, теплый, умный и настоящий русский, то как оказывается, болгарский военный министр наш генерал [М. А.] Кантакузен явил себя настоящим греком относительно русского Государя. Они, русские офицеры, убеждены, что хотя Кантакузен божится и клянется, что он ничего про переворот не знал, он на самом деле все знал и играл все время двойную игру… Уже тот факт, что за несколько время до переворота от него поступило в полки секретное распоряжение не давать отпуска офицерам, является почти несомненным и уличающим доказательством. А главное, что внушает русским офицерам убеждение в двуличности Кантакузена, это его дружба с [П.] Каравеловым. Уже это одно – факт сам по себе весьма некрасивый, хотя, к сожалению, он в наших интеллигентных нравах: кому, как не бывшему начальнику штаба жандармских войск дружиться с предводителем нигилистов в Болгарии и врагов русского правительства?
От нечего делать Петербург сочиняет всевозможные слухи.
Прежде всего назначают [П. А.] Грессера, одни в Харьков на несуществующий генерал-губернат[орский] пост; другие – в Киев на место [А. Р.] Дрентельна, а последнего производят в попечители Цесаревича.
Это в одной области. В другой возвещают об уходе [Д. Н.] Набокова. В преемники прочат странные имена морского генер[ального] прокурора [К. Я.] Яневича, барона [А. П.] Николаи, а другие – [Н. А.] Манасеина и [Э. В.] Фриша.
Если в этих слухах факт ухода Набокова верен, то самым трудным вопросом является вопрос о его преемнике. Надо прежде всего найти человека, преданного идее Самодержавия. И в то же время не политикана, то есть человека без политической тенденции и политических страстишек.
Из называемых молвою двух приходится опасаться, это барона Николаи и Манасеина. Последний человек умный, но безмерно страстный и весьма демократического образа мыслей. С его назначением явилась бы ненависть к дворянству неизбежно в судебной области. О бароне Николаи и говорить нечего. Это человек умный, но головнинской партии. Есть прекрасный человек в судебном ведомстве, которого Бог весть почему менее ценят, чем других, далеко не стоящих его по честности и по опыту; к тому же это человек старых преданий, строгий и честный. Человек этот сенатор [М. Ф.] Гольтгоер. Это был бы надежный и хороший министр юстиции.
251
Александр Баттенбергский был произведен в генерал-лейтенанты русской службы в 1877 г. и тогда же назначен шефом 13-го стрелкового батальона, который стал называться 13-м стрелковым имени его высочества Князя Болгарского батальоном. 22 октября 1885 г. приказом по военному ведомству Александр III исключил Александра Баттенбергского из списков русской армии, и 13-му батальону было возвращено прежнее название (Высочайшие приказы по военному ведомству // Правительственный вестник. 1885. № 232. 24 окт. С. 1).
252
В 1885–1886 гг. в «Новом времени» печатался цикл корреспонденций Е. Л. Кочетова из Болгарии и Сербии за подписью Русский странник. В данном случае речь идет о беседе с Тырновским митрополитом Климентом (Из Болгарии. София, 7 октября // Новое время. 1885. № 3469. 24 окт.). Разговор велся с глазу на глаз и был посвящен взаимоотношениям русских и болгар. Часть беседы опубликована не была, вместо нее редакция поместила отточия, объясняя это тем, то была «вынуждена» сделать это.
253
«Хладнокровие Императора спасает положение» (фр.).
254
Имеется в виду Э. А. Ухтомский.
255
волей-неволей (лат.).
256
В печатном Дневнике Мещерский, не называя фамилии Молоствова, передавал его рассказ о восприятии переворота в его полку, стоявшем на границе с Македонией, о готовности не только русских, но и болгарских офицеров и солдат следовать приказам не болгарского князя, а русского императора, о страхе местных жителей, что после ухода русских в Болгарию вернутся турки и «начнется расправа» (Дневник за 25 октября // Гражданин. 1885. № 85. 27 окт. С. 15).
257
Никола I Петрович-Негош.