Страница 37 из 49
Таким образом бедному [И. Н.] Дурново прийдется снова сидеть без отпуска.
Видел сегодня несчастнейшего человека и слезы самые непритворные на глазах его. Человек этот [К. Д.] Далматов, устроивший выставку кружев и шитья, собранных им по всей России. Из Министерства госуд[арственных] имущ[еств] его от штатной должности уволили; устроил он выставку в музее [А. Л.] Штиглица[198], издержал до 500 рублей, а публики всего было 400 с чем-то человек, то есть до 200 рублей; семья, дети, ни гроша, лишение места, равнодушие всех и пренебрежение к его труду, вот что получил несчастный за свои 2летние труды! Даже министр финансов не удостоил заглянуть на его выставку. 2000 рублей ему пособия сделали бы этого несчастного счастливым и спасли бы его буквально от нищеты и разорения. Жаль его видеть и слышать бедного! Малейшее внимание к нему свыше могло бы поднять его упавший дух, вернуть бодрость, а главное вернуть ему место на службе с жалованьем.
Видел сегодня старика [А. П.] Озерова. Много говорили о прошлом и нынешнем. Вот носитель чистейшей и теплейшей преданности преданиям и Трону. Он мне, между прочим, рассказывал, что как-то на днях виделся с [К. П.] Победоносц[евым], и тот ему говорит: «Что вы, Александр Петрович, ничего не делаете?» Бедный старик с грустью ответил: «Господи, как я был бы счастлив чем-нибудь быть полезным». Пока он не дряхл, действительно, этот прекрасный старик является как бы созданным для воспитательной части, и именно женской; в нем столько сердца и теплоты. После ледяного [К. К.] Грота все остыло в ведомстве женских учебн[ых] и благотворит[ельных] заведений. [Н. Н.] Герард – золотой человек, но он холодный. А. П. Озеров – наоборот – это источник теплого света.
Предполагая, что письмо сие дойдет до Вашего Величества около 30 августа, прежде всего приношу из глубины любящего Вас сердца мои смиренные поздравления с днем Вашего и Нашего Ангела и желания Вам лучшего из благ: осуществления желаний Вашего сердца!
Смел бы сказать: завидую Вам, Государь, думая, как теперь, после стольких официальных передвижений, Вы находитесь в приюте мирной семейной услады, где все дышит покоем и миром, вдали от людского шума и громкой суеты.
Воображаю себе и другое: что теперь у Вас более досуга, а потому осмеливаюсь послать Вашему Величеству несколько пакетов.
Первый в переплете – это собранные мною письма о России, печатавшиеся за этот год в «Гражданине». При последнем свидании Вы изволили разрешить мне собрать эти письма воедино и доставить оные Вам для просмотра ввиду вопроса: может быть, они окажутся интересными для прочтения Цесаревичу.
Вторая и третья тетради суть доклады или записки, представленные тем самым лицом, которое ездило по России и писало письма в «Гражданине»[199], графу [Д. А.] Толстому. Может быть, Вы удостоите пробежать эти записки, как картины местной жизни, живо и не без таланта изложенные.
Поездка двух лиц по России, с Вашего милостивого разрешения предпринятая в прошлом году на 3 года для собирания сведений о настоящем моменте жизни в провинции – дала половинные только результаты. [В. В.] Крестовский, отличный и талантливый романист, оказался, к сожалению, именно к этой работе исследования на месте и описания с натуры совсем неподходящий. Зато помощник его, молодой [И. И.] Колышко, начинающий службу в М[инистерст]ве вн[утренних] дел, проявил и несомненный талант, и уменье работать и передавать наблюдения языком дельным и ясным. Ему принадлежат и письма, печатавшиеся в «Гражд[анине]», и записки, представленные графу Толстому по двум губерниям[200], и имеется в виду еще записки по Костромской, Казанской и Пермской губерниям.
Могу похвастаться этим, ибо он мой ученик, и я нюхом угадал в нем талант. Однажды он написал мне письмо. В этом письме я увидел зачатки таланта и затем стал руководить его чтениями, занятиями, убеждениями, словом, воспитанием, и Бог дал мне радость увидеть в нем не только даровитого человека, но главное честного, трудолюбивого и правомыслящего труженика и гражданина. Но и то сказать надо: на одном утешаешься, а на девяти, ох, как жутко обжигаешься и обманываешься.
Посмею еще поделиться отрадною вестью. В нынешнем году «Гражданин» шагнул гигантским шагом: он проник с одной стороны во все высшие сферы государственных людей, а с другой стороны он стал выписываться в известных трактирах, что служит прямым доказательством, что его спрашивает публика и им интересуется. Затем все газеты делают из него выписки, и орган кн. Бисмарка «Nord-Deutsch[e] Allg[emeine] Zeit[ung]»[201] не редко им, то есть «Гражд[анином]» и моими Дневниками, занимается. Словом, заговор молчания побежден и разрушен. С «Гражданином» стали считаться. Значит, Бог дал, что три года усилий не пропали даром.
Но не легко все это дается, должен сознаться. Во-первых, нельзя никуда уезжать, ибо есть много сотрудников, но, увы, такого, который бы думал тождественно как редактор, не имеется, а между тем в иную пору малейшее изменение в оттенке мысли может повредить журналу, так чувствительны читатели этого журнала к малейшему слову, выражающему оттенок мысли. Подчас и 46 лет сказываются. Во-вторых, стараясь стоять за правду, то есть за средину между двумя крайностями, ух, сколько врагов наживаешь. Характерные в этом отношении эпизоды осмелюсь Вам прислать на днях в давно прерванной посылке листов Дневника. Уверен, что Вас это заинтересует и позабавит. Хоть теперь, например: по вопросу об остз[ейских] распрях из-за языка[202]: я написал две статейки в смысле указаний необходимости немцам не только подчиняться новой правительственной программе, но идти ей навстречу и помогать правительству, и что же? От немцев получаю анонимные колкости, и от русских, что будто бы слишком деликатничаю с немцами, и все это потому только, что считаю нужным в интересах правительственного дела писать тоном, не возбуждающим страсти, которые всегда всякое дело портят. Есть другое толкование: может быть то, что я писал – глупо, но не решаюсь это думать, так как люди серьезные мне дали аттестат одобрительный. Во всяком случае, смею вырезать эту мою последнюю статейку и приложить к письму[203], с вопросом: одобряете ли Вы, ибо сие для меня главное.
Что делается в Питере, спросите Вы? Ничего ровно: чинят мостовые, мерзнут и готовятся к открытию осеннего сезона. Общее состояние – апатия, и больше ничего!
Приехал сюда наш новый посол в Берлине, гр. [Пав. А.] Шувалов. Мне кажется, что его политический взгляд верен, хотя он расходится со взглядами многих. Сущность его взгляда есть мысль о серьезном для нас значении союза с Англиею как единственною нациею, которая может быть нам пригодна и нами куплена известными умелыми уступками…
И в самом деле, нам, непосвященным в тайны дипломатии, сдается, что Бисмарк сильнее всех желает нас втравить в войну с Англиею, убивая одним выстрелом двух зайцев: парализируя Англию на море для завоевательных целей германского флота и ослабляя Россию на суше. Быстрое развитие герм[анского] флота и дерзкая политика Германии относительно колоний только и может быть успешным под условием держания Англии в полуспокойном состоянии и под угрозою войны с Россиею. Теперь в эпизоде с Испаниею[204] мы видим это ясно, как день. Будь Англия в спокойном состоянии и в мире с нами, разве посмел бы Бисмарк так нагло действовать относительно Испании и вообще вводить принцип захвата и насилия в нравы государственного международного права.
198
Финансист и банкир А. Л. Штиглиц широко занимался благотворительностью. В частности, на его средства в Петербурге было учреждено центральное училище технического рисования, а при нем – библиотека и художественно-промышленный музей. Об этом музее идет в данном случае речь. Первая выставка Далматова прошла еще в декабре 1883 г. и удостоилась внимания императора (см.: Московские ведомости. 1884. № 286. 15 окт.).
199
Мещерский имеет в виду И. И. Колышко.
200
И. И. Колышко был причислен к Министерству внутренних дел в сентябре 1882 г. Обе упомянутые записки сохранились в фонде Александра III в ГАРФ (Ф. 677. Оп. 1): «Записка Колышко с критикой деятельности земских учреждений Тверской губернии» (Д. 609) и «Записка чиновника министерства внутренних дел Колышко об экономическом состоянии и политических настроениях населения Ярославской губернии» (Д. 616). См. также примеч. 9 к 1884 г.
201
«Северо-германская общенемецкая газета» («Norddeutsche Allgemeine Zeitung») издавалась в Берлине в 1861–1918 гг.
202
«Правила о производстве дел и ведении переписки на русском языке присутственными местами и должностными лицами Лифляндской, Эстляндской и Курляндской губерний» обсуждались в Комитете министров и предполагали ведение всей документации в Остзейском крае на русском языке. В ряде случаев допускалось составление бумаг на двух языках. Вторым языком мог выступать немецкий, эстонский или латышский. Заседания присутственных мест (за редким исключением) также должны были происходить на русском языке. 14 сентября 1885 г. эти правила были утверждены императором (Полное собрание законов. Собр. 3. Т. 5. № 3194).
203
Этой статьи в архивном фонде нет. Очевидно, Мещерский имеет в виду опубликованный в «Гражданине» Дневник за 15 августа (Гражданин. 1885. № 65. 18 авг. С. 14), в котором он писал, что «руководители общественного настроения и жизни в Остзейском крае» должны пойти навстречу правительственной политике.
204
Речь идет о захвате Германией в 1885 г. Каролингских островов, принадлежавших Испании. Для Испании, в этом году сильно пострадавшей от землетрясений в Андалузии и холеры, это было неприятной неожиданностью, тем более что король Испании Альфонс XII придерживался пронемецкой политики. Поэтому реакция Испании на захват последовала только тогда, когда Германия стала оспаривать у нее права на эти острова. Международный скандал грозил вылиться в войну, тогда спорящие стороны обратились к арбитражу папы Льва XIII. Папа предпочел компромиссное решение: признав суверенитет Испании, он в то же время предоставил Германии морскую гавань в архипелаге и широкие коммерческие льготы. Это предопределило отказ Испании от островов, проданных ею Германии в 1889 г. заодно с Марианскими островами за 25 миллионов песет (см.: Лависс Э., Рамбо А. История XIX в. М., 1939. Т. 7. С. 365).