Страница 3 из 32
Валя пригнулась, стараясь спрятаться за спинкой переднего сиденья.
– Давай, выходи, – сказал ей Вася.
– Куда мы приперлись? Ну куда? Зачем? А что скажет Мюсляй? Ой, Матушка, спаси и сохрани.
– Выходи уже.
– Не выйду. Хочу назад, в город.
– Вальчонок…
И это имя возымело магическое действие. Девушка покорно начала выбираться. Мужик Эдик осветил и ее. Она зашла за Васю. Но был он щупл и невысок даже в своем толстом матерчатом пальто, так что скрыться полностью ей не удалось.
– Валя и Вася, – представил их Юрьевич и, обернувшись к мужику, попросил куда-то их отвести.
Еще он передал мужику сумку с покупками, за что тот поблагодарил его. Между ними состоялся короткий смутный диалог, Эдик спрашивал, как там прошла встреча на высшем уровне, Юрьевич устало отвечал, что так и прошла… как обычно… в стиле вешать и стрелять. Эдик посмеялся, заметил, что ничего лучшего они придумать не могут.
Вася и Валя пошли за тем фонарщиком по замерзшим к ночи ледяным и снежным комьям. Мужик привел их в вагончик, нашел керосиновую лампу и зажег ее.
– Ой, керосинка, керосинка, я же говорила, говорила, – забормотала Валя.
– Ты ничего не говорила, – возразил Вася. – Это я видел.
– Свет будет, – сказал мужик, – ну завтра там, послезавтра. Провода оборвало. С тех пор и не протягивали пока… Кхм. – Он кашлянул в кулак. – Значит, располагайтесь. Вон койки. Печка, а дровишки на улице… Айда покажу.
Вася сходил с ним и вернулся с охапкой поленьев. Мужик ушел. Вася сгрузил поленья у железной печки.
– Посмотри, есть там ножик или чего-нибудь, – попросил он.
Валя взяла лампу, но вместо того, чтобы искать нож, залюбовалась горящим гребешком под стеклом. Вася ждал. Валя любовалась. Потом она обратила внимание на тени.
– Опа-па, ты похож, похож на… на… карлика! – воскликнула она. – Или на кота. Нет, на пингвина.
Вася посмотрел на тени.
– А я… я… на матушку Татиану. Копия! Видал?
Вася поднял руку и помахал ею. Потом другую.
– Ну пингвин и есть! – воскликнула она.
– Жирный пингвин прячется в расселине, – пробормотал Вася.
– А ты живешь на чердаках? – подхватила Валя.
– Блин, какая-то угарная сказка, – сказал Вася.
– Про пингвина на чердаках! – отозвалась Валя и хлопнула в ладоши.
Вася встал и сам принялся искать нож. И нашел столовый тупой ножик. Взяв его, он начал щепать лучины, ударяя по ножу другим поленом. После долгой возни ему удалось подпалить поленья. Вагончик наполнился дымом. Валя закашляла и выскочила на улицу. Но понемногу дым рассеялся, тяга установилась, из трубы повалило густо, бело. Вася позвал девушку. И она вбежала в вагончик и присела перед печкой, протягивая руки, ухая. Потом сказала, что хочет чаю или какао. Вася в ответ фукнул. Рассказал, что ненавидит какао, напиток тоталитаризма. Его мучили этим какао в лагере.
– Да я сразу поняла, ага, ага. Вижу: сиделец.
– Да нет, – сказал Вася, – это был пионерский лагерь. Меня туда упекла мамаша. И меня пичкали какао, зараза, и всяким дерьмом застарелым советским. Там, речевками разными, песнями про костры-Ленина, игрой «Зарница», хотя я уже тогда никого не хотел убивать. Прлоклятье. А я еще и пионером не был! – воскликнул он с отчаянием. – Недорос. Но мамаша договорилась. Она у меня бегемот. Уже все на ладан дышало, весь этот монстр гнилой. …И снова – несет гнилью.
Валя слушала его, поглядывая с сомнением.
– Врешь ты, – заключила она. – Враки, враки все.
Вася уставился на нее с удивлением.
– Я-а? Врлу? Прло какао Ленина? «Зарлницу»?
От волнения и возмущения он начал сильно картавить.
– Ху-гу! Сидел, сидел! Они тебя подстерегли, схватили. Ночевал на чердаках, ходил по крышам. А они этого не любят. Не любят, не любят. – Валя помотала головой.
– А-а… Да нет, – отвечал Вася, успокаиваясь. – В тюрьме не сидел…
– Сидел! – упрямилась Валя. – Сидел!
Вася смотрел на нее.
– Сидел! – повторила она.
– Не в тюрьме, – тихо ответил Вася. – Слушай, я уморился, как гусь на перелете через Гималаи. Из Москвы ехал, потом на гору с церквушкой забирался, ждал Никкора… А он приперся с какой-то чувихой, приехал в ваш город свадьбу снимать, а сам втюрился в невесту, хых. Хых-хых, хых-хых!.. – Вася не мог остановиться и смеялся.
– Тот, с фотиком? – спросила Валя и тоже начала подхихикивать, глядя на Васю.
Вскоре они смеялись на два голоса. И вдруг Вася оборвал смех.
– Вот дерьмо… зараза…
А Валя еще продолжала смеяться, захлебываясь, тряся вьющимися локонами.
Вася озирался с опаской на окно, потом встал и вышел. Походив где-то, вернулся. Валя все еще смеялась.
– Да замолчи ты уже! – потребовал Вася.
Валя взглянула на него и зажала себе рот ладонью, продолжая хихикать.
– А телефон у этой невесты оказался невыключенным после последнего разговора, – проговаривал вслух свои тревожные мысли Вася. – Проклятье. И ее жених все слышал. Их шашни – да и ладно бы. Но и разговоры с нами, со мной. Это засада. За нами могут идти по следу. Он обязательно наведет, зараза. Да и если самого Никкора прижмут к стене, он сразу расколется, сдаст с потрохами. Надо отсюда выметаться. Вот что! – Он решительно посмотрел на девушку, разомлевшую от печного тепла, с раскрасневшимися щеками и блестящими глазами.
В тепле от нее, от ее одежды пахло затхло. Видно, она давно не мылась. Но, правда, Вася привык к этим тяжелым запахам. Да уже и отвык, пока добирался до этого города. Воля – как воздух, дышишь и не замечаешь. Но разве это воля? Еще нет, еще нет. Воля впереди.
– Нам надо уходить, – сказал Вася.
– Да, – тут же согласилась Валя. – Здесь тьма, тьма, тьма. Пойдем туда, где белые ночи.
Вася встал, взялся за рюкзак, позаимствованный на одной остановке, и сказал, что бумагу оставит, обменяет ее на одеяло. Он вытащил рулон проклеенной полиэтиленовой пленкой бумаги, который оказался в этом рюкзаке у какого-то дачника на остановке, и, стащив с железной койки ватное одеяло, сложил его и сунул в рюкзак.
– Больше ничего брать не будем, – сказал он.
– А лампу? – спросила Валя.
– Ладно, – согласился Вася.
– И ножик, – добавила Валя.
– Ок! – ответил Вася.
– Ты мне – я тебе, – сказала Валя. – Но что ты им оставишь?
– Как что, бумагу.
– Бумагу?.. Стены оклеивать?
– Что хотят, то и пускай делают, хоть поэму пишут.
– Иих, – вздохнула глубоко Валя и вдруг твердо сказала, что этого мало.
– В смысле?
– Мало-мало-мало. Мыло-мама-раму-рыло… Хи-хи. Я им оставлю шарф.
– Ты что, дура?
Валя пожала плечами.
– Наверное.
Вася смотрел на нее.
– Без спросу ничего не трогай, так говорила Мартыновна, – объяснила наконец свою позицию Валя.
– Хых-хых-хы-хы! – засмеялся безудержно Вася. – Хыхыхыхы.
– Кроме шуток, правда говорила.
– Так говорил Заратустра! – выпалил Вася.
– Да-а-а? – переспросила Валя. – Какой еще…
– Немецко-персидский придурок.
– Хорошая кличка, – одобрила Валя. – Не то что наш Мюсляй. Уж он-то чужого не упустит. У него не руки – магниты даже на бумажные деньги: все липнет. Он подчистую обобрал Генерала. И нас обдирал как липок. Страшенный зверь. Спаси-оборони, Матушка-заступница.
– Ага… жди, оборонит…
– Типун тебе на язык, как говорит Мартыновна.
– Если б только типун – да и ок, я согласен. Но они сразу руки заламывать, наручники, в кутузку… в обиде за бога на нас с Бакуниным.
– Твой дружок?
– Хых-хыхы!.. Да, так, знакомый один. Ну хорош, пошли… Да не разматывай свой шарф.
– Я без того не пойду.
– Хыхыхы!..
– Проси – и воздастся, а без спросу…
– Слышал, слышал. Так говорил ваш Антизаратустра. Ну, я не знаю… Хочешь – оставайся.
– Нет, я с тобой, – поспешно сказала Валя, снимая длинный шарф и кладя его на стол.
– Так шарф забери! На улице не май.
– Нет.
– Вот же черт!.. Ладно… Тут у меня есть сколько-то… одолженного у Никкора.