Страница 4 из 32
И Вася полез в карман, достал бумажные деньги. Мельче сотенных бумажек не было. И Вася решил, что за старое драное одеяло и тупой ножик – это слишком дорого. Тогда они взяли и лампу. Вася смотрел на рулон бумаги и бормотал:
– Надо забрать…
– Зачем?
– От дождя укрываться. Ты знаешь, в Японии вообще дома из бумаги.
Валя засмеялась.
– Не веришь?
– Откуда такое взял?
– Да я про Японию все знаю. У меня и кличка – Фуджи.
– А! Вот! – воскликнула Валя и сделала такое движение руками, как будто ловит что-то в воздухе.
Ловила – и поймала.
– И еще неизвестно, куда лучше ехать, – сказал Вася. – На юг в Украину или на восток к японцам.
– В белые ночи, – ответила Валя.
– Чего?.. На север? Там холодина собачья. Да и все та же Рашка грязная и зачумленная рабством.
В это время послышались шаги. В вагончик заглянул давешний мужик.
– Ну че? Все у вас тут на мази? О, печка тянет. Молодцом. Чаек можно вскипятить в чайнике. Вот, я принес. И заварки прихватил с хлебом и сахаром. – С этими словами мужик поставил на печку чайник с водой, положил на стол кулек с сахаром и батон. – Кружки вон. Так… А что это? – спросил он, указав на рулон бумаги.
Вася замялся. Валя ответила:
– Для поэмы!
Мужик внимательно посмотрел на нее, щурясь, сдвинул камуфляжную кепку на затылок, обнажая лоб, переходящий плавно в лысину, и тихонько присвистнул.
– Так вы батраки или поэты?
И тут Вася ответил:
– Вольные стрланники.
Мужик не смог удержаться и засмеялся.
– И хто? – спросил он сквозь смех.
Вася собрался с духом, чтобы не картавить, но вовремя нашел синоним:
– Путешественники.
– Вольные? – уточнил мужик.
Вася хотел ответить утвердительно, но вдруг задумался, задумался и ничего не сказал. Зато сказала Валя:
– Калики мы перехожие, дяденька.
Мужик снова засмеялся.
– Оно и видно! Завали меня буина.
– Кто такой? – тут же навострилась Валя.
– Буина-то? – спросил мужик. – А еще узнаете. Ох, ну, бляха-маха, цирк. Лады. Ужинайте и смотрите тут не очень раскочегаривайте печурку-то, а то и петух ночной закукарекает.
И он ушел. Чайник стоял на печи да шипел, и они решили все-таки почаевничать, а потом уже и отправляться в путь-дорогу.
– Что ты там про калек объясняла? – вспомнил Вася.
Валя запела:
– Сорок калик их со каликою-у-у… Оне думали думушку-у-у… А едину думушку крепкую-у-у…
Вася с любопытством наблюдал за нею. Валя преображалась, ее лицо обретало какую-то ясную целостность.
– А итить нам, братцы, дорога не ближнея-а-а… Итти будет ко городу Иерусалиму… Святой святыни помолитися… – Тут она как будто проглотила слово. – …гробу приложитися… Во Ердань-реке искупатися-а-а… Нетленною ризой утеретися-а-а… Итти селами и деревнями-и-и… Городами теми с пригородками-и-и… А в том-та веть заповедь положена-а-а… Кто украдет, или кто солжет… Едина оставить во чистом поле-э-э… И окопать по плеча во сыру землю-у-у…
В это время запел и задребезжал чайник, Вася протянул руку, взялся за дужку и сразу отдернул руку, замахал ею и с проклятьями выскочил на улицу, сунул руку в снег. А Валя тем временем обернула дужку тряпкой, сняла чайник, сбила ножиком крышку и сыпанула в бурлящую воду заварки.
Вася вернулся в вагончик, с неудовольствием глядя на Валю.
– А ты не такая уж глушенная, как кажешься, – сказал он ей.
– Так если железо горячее, – ответила она, – тряпку надо взять, Фуджик.
– Хм. Да ты знаешь хотя бы, что такое Фуджи? – с раздражением спросил Вася, разглядывая обожженные пальцы.
– Не-а.
– Гора. Самая крутая гора в мире.
Валя захихикала.
– Чего ржешь? Ее фотографируют и рисуют все кому не лень. Вулкан! Фуджи – по-японски крутизна.
Валя повалилась на койку, продолжая смеяться. Вася взялся левой рукой за дужку, обернутую тряпкой, налил в кружку чая, посластил его и принялся пить. Хотел отломать кусок батона, но вспомнил о ножике и откромсал пласт.
Отсмеявшись, к нему присоединилась и Валя.
– Да-а… – бормотал Вася, – зараза… обжегся на ночь глядя… На улице ветер… Может, они и не видели, как мы садились в эту машину… А если и видели, откуда знают, куда мы? Тем более свернули… Интересно, сколько кэмэ мы уже проехали?
Валя сербала чай. Она расстегнулась, стащила большую вязаную шапку с помпоном, смешно вытягивала губы и громко прихлебывала.
Вася покосился на нее.
– Как лошадь.
Валя повела крупными карими глазами и промолчала.
После чаепития она стала деловито застегиваться, озираться.
– Да не, – сказал Вася, – слушай… Лучше нам пока остаться.
Валя взглянула на него и покачала головой.
– Не-а, надо уходить.
– Почему? – удивленно спросил Вася.
– Не знаю, – призналась она и вдруг прижала руки к груди. – Фу-у-джик, пойдем, а? Ну пойдем отсюда? Чего ты? Пойдем.
– Да постой ты… Нас вон чаем угостили, кров дали… Вижу, сколько Вальчонка не корми… Нет, останемся. Куда мы? А тут печка, чайник.
– Его можно купить, – быстро сказала она.
– Успеется. Вот накопим деньжат, закупим продуктов, палатку. А может, лодку. И тогда по весенней воде – и ускользнем. Пока лед еще на реках.
И они остались, вынули из рюкзака одеяло, поставили в угол рулон бумаги, сняли верхнюю одежду, обувь и легли на скрипучие железные койки. Вася задул лампу. В печке догорали дрова. Пахло дымком и грязной одеждой. Валя звучно скреблась в голове.
– У тебя что, вши? – спросил Вася.
– Не-а, – ответила Валя, продолжая чесаться. – Это от жары.
Молчали. По снегу кто-то подбежал к вагончику. Замер. Валя и Вася тоже затаились. Кто-то прошел вдоль вагончика, снова приблизился к двери. Послышалось дыхание. Потом шаги удалились, и все стихло.
Вскоре Вася засопел, всхрапнул, что-то пробормотал…
Мрачные ущелья
…мрачные ущелья, но не в горах, и стены ущелий были не каменные, а какие-то костяные, что ли, и колонны тянулись, да костяные и бамбуковые, внушительные, гигантские. И летел рядом с ними, медленно поднимался, озираясь и говоря себе, что надо все запомнить, надо запомнить. Со стороны, видимо, был похож на комарика.
Щелк! Щелк! Жжжж, вторая серия.
Фабрика. Работницы в синих косынках, синих передниках. У одной из девушек робко интересуется, какой сейчас год. Она удивленно смотрит.
– Как «какой»? Вы чего?
Ну, начал что-то мямлить про память, обстоятельства… Она озадаченно улыбнулась и отошла к подружке, зашептала ей…
Появился мастер или даже начальник цеха. Надо уносить ноги. Как же это делается здесь? А так – буквально: оторвались ноги от пола и полетел по цехам, ввергая в смятение работниц и рабочих. Выход! Выход! Где же выход?
Увидел и рванул к нему, выпорхнул, как мотылек в форточку. На улице понял, что находится в Москве. Да вот какого года Москва?
Уже скромно шагал и не решался ни у кого спрашивать ничего. Но вот заметил женщину в беретке с сумочкой. И обратился к ней с тем же вопросом. Она шарахнулась, но все-таки бросила:
– Газеты читать надо!
И тут осенило. Конечно! Это лучший способ незаметно узнать время. Принялся искать газетный стенд и вскоре увидел его. Под стеклом газета. Но медлил, не подходил. И вот по какой причине.
Дело в том, что, когда начинаешь что-то читать, это означает скорое завершение всего. Обычно сразу все и уплывает из рук. Любопытная особенность, о которой надо еще поразмышлять. Впрочем, уже и сейчас можно сказать следующее. Текст, как правило, структурирует сознание, поток образов, мыслей. Следовательно, это действует на вольный полет бессознательного, как разряд электричества.
Ну в общем, поборов страх, приблизился к стенду. И сразу прочел, что газета вышла в 1937 году.
Валя еще вставала попить. Смотрела в окно. Потом и она затихла в зрительном зале. Вдруг над головами сидящих замелькала тень.