Страница 9 из 14
– Открыл мне один мудрец, что судьба и дарования божеские передаются не от отца к сыну, а от деда к внуку, – пробормотал Хотен.
– И кто был сей мудрец?
– Не прогневайся, великий княже, но поведал мне сие киевский волхв Творила.
– Только не повтори этого отцу митрополиту Климу! И тогда говорит мне дед (и я навсегда запомнил его слова): «Изяслав, внук мой любимейший! Рано или поздно быть тебе великим князем, поэтому обращаюсь к тебе через голову отца и дядей твоих. Я старался, как мог, удержать Русь в одних руках, но дальше будет еще хуже. Именно тебе я оставляю тайную свою скарбницу, которая поможет тебе набрать войско в трудную годину». И он объяснил мне, где эту укладку взять и про некоторые подробности, они же меня, скажем так, удивили. О чем ты хотел спросить?
– В чем все же тогда не совпали твои и деда мысли о том, как держать Русскую землю?
– Вопрос уместный есть, как ответил бы тебе отец Клим-митрополит. Дед мой вовсе не верил степнякам, что своим, что диким, и был чересчур жесток с ними. Я же, как ты, небось, знаешь, отношусь к восточным нашим соседям по-иному. Всем ведомо, что торческий и печенежский князьки заседают у меня в ближней боярской думе, и я всегда равно награждал в своей дружине как русичей, так и кочевников, крещеных и некрещеных, у меня для дружинников одна мерка. Думаю, что и с половцами наши потомки еще поживут мирно, а то и в едином государстве: уже и сейчас есть много примеров доброго совместного житья, а встречная, всем выгодная торговля хлебом и утварью с нашей стороны, конями и скотом – с их началась с Великой степью еще тогда, когда на землях половцев кочевали печенеги. Однако и деда своего я могу понять. Половцы его времени были непохожи на сегодняшних, потому что только что вышли из Великой степи и не успели осмотреться. А мой дед на всю жизнь убедился в их свирепости, когда лет уже сорока, после битвы на Стугне, увидел, как на его глазах тонет в сей речушке, спасаясь от половцев, его младший брат, юный Ростислав, а дед ничем не смог ему помочь. Я думаю, что он и сам крепко испугался, когда бежал тогда от половцев, и не мог этого простить половцам всю свою жизнь. Скажи, тебе не приходилось ли бежать с поля боя, да не одному, а в толпе смертельно перепуганных людей?
– Бог миловал, великий княже, – ответил Хотен осторожно. – В толпе с поля битвы не бегал.
– Я тоже только отступал, – усмехнулся князь Изяслав. – И многажды отступал, в чем не стыжусь признаться. Ведь отступить в полном порядке, соображая пути отхода и куда отводить людей и обоз, это совсем другое дело. Такое отступление помогает сохранить войско, а то и выиграть в удобном для того месте следующую битву. А в бегстве с толпой муж теряет голову, он полностью подчиняется перепуганному сброду. Думаю, мой славный дед и того не мог простить половцам, что они заставили его пережить этот ужас невладения собой. Подумать, так ведь это крайнее унижение для храбреца.
– О том, что великий твой дед если и брал половцев в плен, то для того только, чтобы казнить, и мне приходилось слышать.
– Разве? Так вот, серебро и золото в том кладе – только половецкие. Сокровища князей половецких, вот чьи это драгоценности. Ты понял, в чем соль?
– Я понял, что это чистое золото и серебро, не из погребений древних царей или баб-воинов, полениц. Следовательно, сокровища эти не нуждаются в очищении церковью и принадлежат не церкви, а тебе по праву.
– Если бы так, боярин! Если бы так… Беда в том, что клад не из погребений взят, однако его охраняют мертвые сторожа.
Глава 4
Задание начинает проясняться
Холодом пахнуло в протопленной горнице, и Хотен невольно передернул плечами. Мертвые сторожа! Ничего себе поручение…
– Мне тогда, как дед о том поведал, тоже не по себе стало. Оказалось, что клад закапывали пленные половцы, а после их прямо в яме застрелил верный отрок деда, Сапожок. Его уже тоже нет на свете. Дружина стояла далеко от того места, на лесной дороге. Дед смело поступил, заставив четверых пленных половцев ночью везти повозку с сокровищами в сундуке, потом закапывать сокровища, а при них только слуга-лучник и он сам, уже немощный старец. Убитых половцев дед со слугою вооружили, и слуга закопал их над кладом – сторожить. Такое злое дело совершил дед по совету одного киевского волхва. Потом дед отлеживался в сторонке на возу, а Сапожок до света гонял коней по полю, затаптывая место, где закопан клад.
– И как же теперь его найти?
– Об этом после, – отмахнулся князь Изяслав. – Мне мертвые сторожа покоя не дают. Моя бы воля, я бы так и оставил дедов клад в земле, пусть черви земляные им владеют, да только прижало меня уж очень сильно… Думай, боярин, думай, как можно мертвых сторожей обойти.
– Но если волхв посоветовал, то он же, наверное, знал, и как безопасно откопать укладку? – скорее себя самого, чем князя, спросил Хотен. И обратился уже ко князю Изяславу: – Я понял так, что имени волхва-советчика великий князь Владимир Всеволодович тебе не назвал…
– Не назвал, нет. И я не говорил про мертвых сторожей отцу Климу. Ты ему тоже не говори, Хотен. Боюсь, что в волшебстве святой отец нам не помощник. Тут или мы сами с тобой придумываем, как поступить, или…
– …или спрашиваем у другого волхва, тоже знающего, уважаемого. И спросить должен я, а не ты, великий княже, – подхватил новоиспеченный боярин и призадумался. – А волхву обещать награду за его помощь.
– Согласен. Любопытно, а жив ли еще твой Творила?
– Живой, и двадцать уже лет, не меньше, как все таким же остается, будто вот-вот помрет. Значит, я его выспрашиваю, ничего иного о кладе не открывая, кроме того, что сторожить его положили мертвых язычников?
– Где ты видел лежащих сторожей? – тут князь Изяслав повернулся к красному углу и перекрестился. – Они сидят над укладкой, головами на четыре стороны света, с копьями.
– О Господи! – ахнул Хотен. – И в том еще закавыка, что мне теперь опасно появляться в Киеве, великий княже.
– Здесь, у меня в тереме, нет вражеских лазутчиков. Мой обычай с ними прост. Поймают соглядатая, велю на воротах расстрелять. Мои же люди тебя не выдадут. А приедут гонцы от злого дядюшки моего Долгорукого, не то послы от Володимирки Галицкого или от черниговских братьев, ты им просто на глаза не попадайся. О боярстве же твоем я объявлю, только когда в Киев снова въедем, если боишься.
Хотен отнюдь не разделял сей уверенности князя Изяслава и в другое время предложил бы свою помощь в том, как надежнее обеспечиться от проникновения лазутчиков. Однако была у него своя тайная причина для того, чтобы попасть поскорее в Киев, причина, в которой он постеснялся бы признаться великому князю и уж, под страхом смертной казни даже, не обмолвился бы и словом о ней отцу митрополиту Климу.
– У Творилы я выспрошу, как взять клад безопасно и чтобы не ушел от меня в землю. Теперь я должен знать, где закопан и кто мне поможет раскопать и будет охранять, когда повезу его к тебе во Владимир.
– Ишь, как принялся ты распоряжаться, емец! – расхохотался князь Изяслав. – Кому брать клад вместе с тобою, мне ясно – кому же, как не приятелю твоему Радко с его десятком седых сорвиголов? А вот где клад, об этом как раз тебе и придется разузнать.
Видно, вся растерянность Хотена сразу же и написалась на его обветренном лице, потому что великий князь от души расхохотался. Вскочил со стула, распахнул дверь и гаркнул:
– Эй, Сысойка, подай нам с гостем гретой романеи! Да проследи, чтобы не закипела у них на кухне, как вчера!
Разглядел Хотен на сей раз, как снова высовывал князь Изяслав голову в дверь, что у того теперь на темени большая плешь, а обрамляющие ее курчавые волосы сплошь поседели. И едва успел убрать с лица отражение жалости и печали, им испытанных, как великий князь резко повернулся к нему.
– Да сиди ты, сиди – что вскакиваешь! Или ты хотел шпалеру сию посмотреть? Давай гляди-гляди, а чего здесь выткано, тебе отец Клим расскажет. Пожалуй, придется тебе запомнить им сказанное, потому что, боюсь, повезешь ты шпалеру эту в Вышгород, как поедешь послом от меня к дяде моему бестолковому князю Вячеславу.