Страница 23 из 45
– Тетя Нина, это вам!
Я расцеловала ее, глубоко растроганная, умиленная доброй душой ребенка. Но мне было неловко перед Ирой, так как Катя без разрешения потратила мамины деньги. Я захотела вернуть их. Но подруга категорически отказалась:
– Ни в коем случае! Катя очень правильно поступила. Катюшка, ты молодец!
Не знаю, представляла ли тогда до конца Ира и еще менее Катюшка, насколько для меня были важны проявления дружбы и тепла? Так или иначе, они это почувствовали и своим отношением согрели мне душу. Этот короткий эпизод часто всплывает у меня перед глазами.
Хотя прошло очень много лет, и Катя уже давно превратилась во взрослую красивую и самодостаточную бизнес-леди и в прекрасную маму. Но в моей памяти по-прежнему продолжает жить эта маленькая девочка с огромными чистыми глазами, бегущая мне навстречу с букетом цветов.
Я часто задавала себе вопрос, на что буду жить, когда родится ребенок. Понимала, что на родителей рассчитывать не могу – у папы была небольшая пенсия, а мама вообще никогда не работала. Ребенку должно было понадобиться многое, а я даже не была уверена, что смогу выйти на работу сразу после его рождения.
И где найти няню и как ее оплачивать? На свою маму я не могла рассчитывать.
Я непрерывно прокручивала в голове все возможные варианты, искала решение. А его все не находилось.
В ту советскую эпоху, которую, несомненно, помнят люди моего поколения, жизнь в России и даже в Москве была очень непростой. Маленькие зарплаты, на которые фактически было невозможно прожить, из которых люди пытались выжать максимум, просто чтобы выжить, отказывая себе во всем. «Хочешь жить, умей вертеться» – была тогда в обиходе такая поговорка. Каждый старался найти выход из положения по-своему. Женщины, умеющие шить – перешивали, обновляли старую одежду себе, мужьям и детям. Кто-то выращивал овощи и фрукты на балконе, а «счастливчики» – на своей даче.
Хорошие хозяйки обходились минимумом продуктов, выпекая для семьи блины и пироги. Кто-то одевался в комиссионках «за копейки». Кто-то распродавал ценную мебель или «завалявшийся» антиквариат, который пользовался спросом во все времена, как и все продукты «люкса», в периоды экономических кризисов.
Кто-то преподавал детям из семей «с достатком» уроки английского или французского языка. Кто-то вязал и продавал у метро свои изделия.
Но и особых соблазнов у нас тогда не было – красивой импортной одежды, украшений или предметов обихода. О жизни на Западе мы мало что знали – тогда еще висел «железный занавес». Границы были закрыты, «выездных» можно было пересчитать по пальцам – в основном работники МИДа, Внешторга и звезды советского балета. Русский изысканный балет являлся одним из «товаров» на экспорт, точно так же, как и черная икра или водка. О «загнивающем» Западе нам говорили по телевидению только в отрицательных аспектах – о растущей безработице, о тяжелом положении людей и о митингах бастующих, требующих поднятия пособий. Правда, несколько удивляло то, что свои интервью «нищие» безработные обычно давали перед своими красивыми фешенебельными домами или машинами.
Но русский человек привык довольствоваться тем, что есть, и находить выход из любой ситуации. В Советском Союзе для всех желающих работать всегда находилась работа – безработицы как таковой вообще не существовало. Социальный сектор тоже имел место быть – хоть и мизерный, но все же не дающий человеку умереть с голода, спасибо и на этом! Это была так называемая «социальная защита». А плата государству за квартиры, которые тогда еще не были приватизированы, по нынешним понятиям, была смехотворно маленькой, но назначалась из расчета средней, такой же смехотворной зарплаты. Так что все состыковывалось. И все выживали, даже питаясь скромно, практически никто не голодал.
Я знала, что, будучи одной с ребенком, имела право на ежемесячную помощь в 20 рублей. Это было очень мало, но все же лучше, чем ничего. Оставалось найти способ правильно использовать эти деньги, чтобы дать ребенку хотя бы самое необходимое.
За месяц до родов мы, наконец, помирились с мамой. Все устроил папа. Он долго ее уговаривал, успокаивал, объяснил, что я не могла поступить иначе по моему состоянию здоровья. В конце концов скрепя сердце мама сдалась. Мир был восстановлен.
Последний месяц оказался самым тяжелым – я просто изнемогала морально и физически. Находилась на грани нервного срыва.
Утром 10 августа у меня начались схватки, на две недели раньше, чем предполагалось. Видимо, роль в этом сыграли нервы.
От неожиданности моих родителей охватила паника. Папа все же быстро пришел в себя и побежал на улицу ловить такси, чтобы отвезти меня в больницу. Своей машины у папы больше не было, а по телефону вызвать такси не удавалось. Наконец он нашел частника, и меня отвезли в уже знакомое мне место.
Я снова оказалась в роддоме имени Крупской, но теперь уже в предродовом отделении. Врач, осмотревший меня, уверенно сказал:
– Первородящая? Ну, это надолго!
И ушел. На меня больше никто не обращал никакого внимания.
Я находилась в палате с четырьмя другими женщинами.
Схватки усиливались, становилось все больнее и больнее. Но я терпела.
Настал такой исключительный и торжественный день – день рождения моего ребенка! Я просто не имела права кричать или плакать, вернее, не давала себе этого права. Этот день должен был быть только радостью и больше ничем.
Я твердо отгоняла от себя все негативные мысли, которые ненароком проносились в моей голове.
Рядом женщины, одна за другой, испускали душераздирающие крики. Требовали обезболивания. А одна их них рассмешила меня так, что я даже на миг забыла о своих болях.
– Сеня, ну что же ты такое наделал?! За что мне такие муки?! Оооооо… знала б раньше, не легла б с тобой! – она захлебывалась истошными криками и рыданиями.
Акушерки сердились:
– Прекрати хулиганить! Вон смотри, она молчит, бери пример! – и некоторым пальцем показывали на меня.
Женщины-акушерки не отличались деликатностью, разговаривая достаточно грубо. Но это были женщины, свято преданные своей работе, помогающие человеку появиться на свет. Фанатки своего дела, работающие больше за идею, чем за зарплату. Так как их зарплата также была мизерной. Да и врачи тоже не могли похвастаться большими доходами. Поэтому, попадая в больницу, оставалось лишь надеяться на то, что попадешь к добросовестному специалисту, для которого клятва Гиппократа не пустые слова.
Я понимала акушерок, понимала их раздражение, усталость и грубость. Они тоже были людьми со своими проблемами, жизненными невзгодами и нервами.
Отсутствие вежливости во всех сферах – торговле, медицинском обслуживании или сервисе было тогда в порядке вещей. А сервиса в буквальном смысле этого слова просто не существовало.
Я изо всех сил старалась терпеть боли, но они усилились до такой степени, что мне казалось, будто мне вживую отрывали нижнюю часть тела. Чтобы не кричать, я засунула в рот угол подушки, крепко сжала ее зубами.
Схватки учащались, боль стала почти невыносимой. Я еще больше вцепилась в подушку. У меня было ощущение, что процес уже шел полным ходом, несмотря на предсказания врача. Чтобы развеять сомнения, подозвала акушерку, сказала ей об этом. Но она не захотела даже приподнять простыню, которой я была накрыта, осмотреть меня.
– Лежи, сказали тебе! Первородящие сутки рожают!
Сказала она мне с раздражением и вышла из помещения. А я отчетливо почувствовала, что ребенок уже выбирается наружу, и очень забеспокоилась. Не знала, ни что мне нужно было делать при этом, ни как привлечь к себе внимание.
Вдруг в проеме двери я увидела того самого врача. Он проходил мимо по коридору.
– Доктор, прошу вас, подойдите, пожалуйста!
Врач подошел ко мне, приподнял простыню. Раздался возглас:
– Срочно в родильное!
Меня быстро переложили на каталку, перевезли в соседнюю комнату.
Дальше все пошло очень быстро – я изо всех сил продолжала бороться с болью и старалась точно выполнять команды акушерок. Они требовали, чтобы я тужилась.