С жизнью наедине

– Ничего, я вам помогу, – успокоила ее Тельма. – Мы все вам поможем.

Пять

Бесконечный световой день перевел внутренние часы Лени, и ей казалось, что она не поспевает за Вселенной, словно само время, единственное, что до сих пор не подводило, на Аляске текло иначе. Она ложилась засветло и просыпалась тоже засветло.

Наступило утро понедельника.

Лени стояла у окна гостиной, стараясь разглядеть в натертом до блеска стекле собственное отражение. Без толку. Слишком ярко.

Она видела лишь свой призрак, но знала, что выглядит не ахти, даже для Аляски.

Во-первых, как всегда, волосы. Длинные, непослушные, рыжие. Кожа молочно-белая, как у всех рыжих, вдобавок на носу россыпь веснушек, похожих на красные перчинки. Глаза, правда, красивые, цвета морской волны, – жаль, шоколадные ресницы подкачали.

Сзади подошла мама и положила Лени руки на плечи.

– Ты у меня красавица и в этой новой школе наверняка с кем-нибудь подружишься.

Лени хотелось верить привычным маминым утешениям, но разве же это правда? Сколько она уже сменила школ, и нигде толком не вписалась. С первого же дня всегда что-то было не так – ее волосы, одежда, обувь. Уж где-где, а в средней школе всегда встречают по одежке. Лени в этом убедилась на собственном горьком опыте. Тринадцатилетние девчонки – самые суровые критики моды, они не прощают ошибок.

– Да я там, наверно, буду единственной девчонкой на всю школу, – Лени тяжело вздохнула. Что проку надеяться на лучшее, разбитые надежды ранят слишком больно.

– Ты там будешь первая красавица. – Кора с нежностью заправила ей волосы за ухо, и Лени почувствовала: что бы ни случилось, у нее всегда есть мама. Она не одна.

Дверь домика распахнулась, и повеяло холодом. Вошел папа с парой дохлых уток. Сломанные шеи их бессильно свисали, клювы били папу по ноге. Папа поставил ружье на стойку у двери и положил добычу на деревянный стол возле умывальника.

– Мы с Тедом до рассвета ходили в его засаду. Так что сегодня у нас на ужин утка. – Папа шагнул к маме и чмокнул ее в шею.

Мама отпихнула его и рассмеялась:

– Кофе хочешь?

Кора отошла к кухонному закутку, и папа повернулся к Лени:

– Ты чего такая грустная, в школу не хочешь?

– Нормальная.

– Да ладно, знаю я, в чем дело, – не поверил папа.

– Вряд ли, – мрачно возразила Лени. На душе у нее было тяжело.

– Дай-ка угадаю. – Папа театрально нахмурился и скрылся в спальне. Вскоре вернулся с черным мусорным пакетом и поставил его на стол. – Может, это поднимет тебе настроение.

Ну да. Только мусора ей сейчас не хватало.

– А ты открой, – сказал папа. Лени неохотно разорвала пакет.

Внутри лежали черные расклешенные джинсы в ржавую полоску и пушистый бежевый свитер, который выглядел так, словно вязали его на здорового мужика, но от стирок свитер сел.

О господи.

Лени, конечно, модницей не назовешь, но это же мальчишечьи джинсы, а уж свитер… да такие сто лет никто не носит!

Лени и мама переглянулись. Обе прекрасно понимали, что папа очень старался. И облажался. Надень она такое в Сиэтле – проще застрелиться.

– Лени? – У папы огорченно вытянулось лицо.

Лени выдавила улыбку:

– Очень красиво, пап, спасибо.

Папа вздохнул:

– Вот и хорошо. Я все корзины перерыл, пока нашел.

Армия спасения. Так он, значит, заранее все придумал, еще когда они были в Хомере. Теперь эти уродливые вещи казались Лени почти красивыми.

– Примерь, – попросил папа.

Лени ушла в спальню родителей и переоделась.

Свитер был откровенно мал, а шерсть такая плотная, что руку не согнешь.

– Шикарно выглядишь, – сказала мама.

Лени попыталась улыбнуться.

Мама шагнула к ней и протянула железную коробку для завтраков. На ней был нарисован Винни-Пух.

– Тельма подумала, тебе понравится.

Вот теперь ее в школе точно засмеют, и ничего тут не поделать.

– Ну что, пап, поехали, – сказала Лени. – Не хочу опаздывать.

Мама крепко ее обняла и прошептала:

– Удачи.

Лени уселась на пассажирское сиденье «фольксвагена», и они покатили по ухабистой дороге, свернули к городку, выехали на главную дорогу, грохоча, миновали поле, которое считалось аэродромом. У моста Лени крикнула:

– Стой!

Папа врезал по тормозам и обернулся к ней:

– Что?

– Можно я отсюда сама дойду?

Папа бросил на Лени обиженный взгляд:

– Но почему?

Лени слишком волновалась, чтобы еще и отца успокаивать. Везде, где ей довелось учиться, обычаи были одни и те же: с родителями на школьный двор лучше не соваться. Они как пить дать заставят тебя краснеть.

– Мне уже тринадцать лет, тем более мы на Аляске, а здесь нужно быть самостоятельной, – ответила Лени. – Пап, ну пожа-а-алуйста.

– Ладно, как хочешь.

Лени вылезла из автобуса и пошла одна по городу, мимо мужчины, сидевшего скрестив ноги на обочине с гусыней на коленях. Лени услышала, как мужчина произнес: «Нет, Матильда, даже не вздумай», и прибавила шагу. Миновала грязную палатку, в которой размещалась контора проката рыбацких лодок.

Школа, состоявшая из одной-единственной комнаты, располагалась на поросшем сорняками пустыре за городом. Позади тянулись желто-зеленые болота, в высокой траве змеился ручей. Скаты крутой железной крыши доходили почти до земли.

Лени остановилась в дверях и заглянула внутрь. Комната оказалась просторнее, чем можно было предположить снаружи, минимум четырнадцать на четырнадцать футов.[18] На дальней стене висела доска, на которой прописными буквами было написано: ОШИБКА СЬЮАРДА.[19]

За большим столом лицом к двери стояла эскимоска – крупная, широкоплечая, с большими сильными руками. Бронзовое лицо обрамляли две длинные черные косицы. Между нижней губой и подбородком чернела татуировка. Одета она была в линялые джинсы, заправленные в резиновые сапоги, мужскую фланелевую рубашку и замшевый жилет с бахромой.

Завидев Лени, женщина воскликнула:

– Привет! Добро пожаловать!

Дети повернулись, скрипнув партами.

Всего в классе было шестеро учеников. На первом ряду сидели две девочки помладше. Лени узнала их: Агнес и Марти, внучки Чокнутого Эрла. Узнала она и насупленного парнишку, Акселя. За сдвинутыми партами хихикали две девчушки-эскимоски лет восьми-девяти, на голове у каждой красовался увядший венок из одуванчиков. В правой части класса лицом к доске стояли две сдвинутые парты. Одна пустовала, за второй сидел тощий мальчишка с белокурыми волосами до плеч. Он был единственным, кого заинтересовала новая ученица. Парень обернулся к Лени и внимательно ее рассматривал.

– Меня зовут Тика Роудс, – представилась учительница. – Мы с мужем живем в Беар-Коуве, так что зимой мне порой сюда не добраться, но я стараюсь как могу. И от учеников жду того же. – Она улыбнулась. – А ты Ленора Олбрайт. Тельма предупредила, что ты придешь.

– Лени.

Миссис Роудс оглядела Лени:

– Тебе сколько, одиннадцать?

– Тринадцать, – ответила девочка, чувствуя, как вспыхнули щеки. Ну когда же у нее наконец вырастет грудь?

Миссис Роудс кивнула:

– Вот и отлично. Мэтью тоже тринадцать. Садись вон туда. – Она указала на парту рядом с белокурым мальчишкой. – Давай.

Лени с такой силой вцепилась в дурацкую коробку с Винни-Пухом, что побелели пальцы.

– П-привет, – пробормотала она, проходя мимо Акселя.

Тот бросил на нее безразличный взгляд и продолжил рисовать на желтой обложке тетради нечто похожее на инопланетянина с огромными сиськами.

Лени неловко плюхнулась на стул рядом с тринадцатилетним парнишкой, покосилась на соседа и буркнула:

– Привет.

Он широко улыбнулся, показав кривые зубы.

– Ну слава богу, – парень откинул волосы с лица, – а то я боялся, что придется до конца года сидеть с Акселем. По нему же тюрьма плачет.

18

4,27 на 4,27 м.

19

Речь о продаже Аляски. От США договор заключал государственный секретарь Уильям Сьюард, и критики вменяют ему в вину, что приобретение в дальнейшем не окупилось и в целом было бесполезным.