Страница 12 из 24
Лени с трудом заставила себя войти в тесную темную хижину. Воняло потом и плесенью. Вдоль стен тянулись ряды припасов: бутыли с водой, консервы, ящики с продуктами и пивом, стопки спальных мешков. Пространство у одной из стен целиком занимало оружие. Ножи, ружья, коробки с патронами. На вбитых в стену крюках висели старинного вида арбалеты и булавы.
Чокнутый Эрл плюхнулся на стул, сколоченный из досок от ящиков из-под керосина, открыл бутылку виски, поднес ко рту и отпил большой глоток. Потом протянул бутылку папе, и тот пил долго, прежде чем вернуть бутылку Эрлу.
Мама наклонилась и взяла старый противогаз, в коробке их было видимо-невидимо.
– В-вы коллекционируете военную атрибутику? – робко спросила она.
Чокнутый Эрл отпил еще виски, одним глотком едва не ополовинив бутылку.
– Нет. Это не для красоты. Мир сошел с ума. Приходится защищаться. Я приехал сюда в шестьдесят втором. И уже тогда в Нижних сорока восьми[16] творилось черт знает что. Куда ни плюнь, везде коммуняки. После Карибского кризиса все тряслись от страха. В каждом дворе по бомбоубежищу. Я перевез семью сюда. Мы приехали с одним ружьем и мешком коричневого риса. Думали, что в тайге-то уж будем в безопасности, переживем ядерную зиму, которая того и гляди наступит. – Эрл отхлебнул виски и подался вперед: – Но и здесь житье не лучше. С каждым днем все хуже и хуже. Экономику загубили, бедных наших мальчишек отправили на верную смерть… Это уже не моя Америка.
– Я давно это говорю, – сказал папа. На лице его было написано благоговение, какого Лени прежде видеть не доводилось. Казалось, он всю жизнь ждал этих слов.
– Там, внизу, – продолжал Эрл, – на материке, народ стоит в очереди за бензином, а ОПЕК гребет деньги лопатой и смеется нам в лицо. И неужели вы думаете, что наши старые друзья из СССР забыли про нас после Кубы? Ошибаетесь. Всякие негритосы называют себя «Черными пантерами»[17] и грозят нам кулаками, нелегальные иммигранты отнимают у нас работу. А люди что? Протестуют. Устраивают сидячие забастовки. Швыряют гранаты в пустые почтовые отделения. Шляются с транспарантами по улицам. Но я не такой. У меня есть план.
Папа подался вперед. Глаза его сияли.
– Какой?
– Мы хорошенько подготовились. У нас есть ружья, противогазы, стрелы, патроны. Нас голыми руками не возьмешь.
– Неужели вы правда думаете, что… – начала было мама.
– Еще как думаю, – перебил ее Эрл. – Белого человека ни во что не ставят. Будет война. – Он посмотрел на отца: – Вы же понимаете, Олбрайт, о чем я говорю?
– Еще как. Да мы все это понимаем. А сколько вас? – спросил папа.
Чокнутый Эрл отпил большой глоток, вытер капли с губ и, прищурив слезящиеся глаза, посмотрел сперва на Лени, а потом на Кору.
– Вся наша семья, но уж мы-то сумеем за себя постоять. Чужим мы об этом не рассказываем. Не хватало еще, чтобы народ узнал, где мы, когда ВНМТ.
В дом постучали. «Входи!» – крикнул Чокнутый Эрл. Дверь открылась, и на пороге показалась невысокая жилистая женщина в камуфляжных штанах и желтой футболке с улыбающейся рожицей. Волосы женщина заплела в косички, хотя на вид ей было уже под сорок. Рядом с ней стоял здоровенный мужик ростом едва не с дом. Длинная каштановая челка лезла ему в глаза, волосы на затылке забраны в хвост. В руках у женщины была стопка пластиковых контейнеров, в кобуре на бедре висел пистолет.
– Ладно, пап, хватит людей пугать. – Женщина весело улыбнулась и вошла в дом. Следом за ней юркнула чумазая босая девчушка лет четырех. – Меня зовут Тельма Шилл, я дочь Эрла. Бо – мой старший брат. А это мой муж, Тед. И Мэрибет. Мы ее зовем просто Малышка. – Тельма погладила девочку по голове.
– Меня зовут Кора. – Мама протянула руку. – А это Лени.
Лени робко улыбнулась. Муж Тельмы, Тед, прищурясь, рассматривал ее.
Тельма улыбалась искренне, тепло.
– Лени, ты ведь придешь в понедельник в школу?
– Тут есть школа? – удивилась Лени.
– Ну разумеется. Небольшая, конечно, но, думаю, ты найдешь с кем подружиться. К нам детей даже из Беар-Коува возят. Занятия будут еще неделю. Здесь всегда учебный год заканчивают пораньше: дети должны помогать по хозяйству.
– А где находится школа? – спросила мама.
– На Альпийской улице, за салуном. У подножия церковного холма. В общем, не заблудитесь. В понедельник к девяти утра.
– Мы приедем. – Мама улыбнулась Лени.
– Вот и хорошо. Мы так рады, что вы с нами, Кора, Эрнт и Лени. Бо нам столько о вас писал из Вьетнама. Он вас очень любил. Все хотят с вами познакомиться. – Она подошла к Эрнту, взяла за руку и повела за собой на двор.
Лени с мамой последовали за ними. Чокнутый Эрл зашаркал следом, ворча на дочь: ишь, раскомандовалась тут.
На дворе их ждала кучка людей в потрепанной одежде – мужчин, женщин, детей, подростков, – и все не с пустыми руками.
– Меня зовут Клайд, – сказал мужчина с бородой, как у Санта-Клауса, и кустистыми бровями, которые нависали над глазами, точно козырьки от солнца. – Младший брат Бо. – Клайд протянул папе бензопилу в ярко-оранжевом пластмассовом футляре. – Я ее недавно наточил.
К ним подошли двое юношей лет двадцати и женщина, а с ними две чумазые девчонки лет семи-восьми.
– Это вот Донна, моя жена, близнецы Дэррил и Дейв. Наши дочки, Агнес и Марти.
Народу во дворе собралось немного, но держались все приветливо и дружелюбно. Все, кто пришел познакомиться с Олбрайтами, обязательно что-нибудь им дарили: ножовку, моток проволоки, листы пластика, рулоны изоленты, блестящий серебристый нож, который назывался «улу», с лезвием в форме веера.
Ровесников Лени не было. Единственный подросток, шестнадцатилетний Аксель, на Лени едва взглянул. Стоял в сторонке, метал ножи в дерево. У Акселя были длинные грязные черные волосы и миндалевидные глаза.
– Вам надо поскорее обустроить огород, – сказала Тельма, когда мужчины отошли к бочкам, в которых горел огонь, и принялись по очереди прикладываться к бутылке. – Климат здесь капризный. Бывает так, что в июне еще весна, в июле лето, в августе осень, а все остальное – зима.
Тельма отвела Кору и Лени на большой огород. От животных грядки защищала ограда из обвисших рыбацких сетей, привязанных к железным прутьям.
Овощи еще не созрели, кое-где из черных земляных холмиков торчали еле заметные пучки зелени. У самых сетей, вперемешку с кучками тухлой рыбы, яичной скорлупы и кофейной гущи, валялись комки какой-то дряни, похожей на водоросли.
– Вы умеете выращивать овощи? – спросила Тельма.
– Ну, спелую дыню от неспелой отличить сумею, – ответила мама.
– Ничего, я вас научу. Лето здесь короткое, так что сидеть сложа руки некогда. – Тельма взяла стоявшее на земле помятое железное ведро. – У меня осталась картошка и лук, я вам дам. Вы еще успеете их посадить. И еще я вам дам морковной рассады. И цыплят.
– Ну что вы, не стоит…
– Поверьте, Кора, вы понятия не имеете, какая долгая тут зима и как быстро она наступит. Мужчинам-то ладно, многие уедут работать на новый нефтепровод. А мы с вами, матери, останемся дома, и нам надо позаботиться о том, чтобы дети были живы и здоровы. Это не так-то просто, но вместе мы справимся. Мы всегда и во всем друг другу помогаем. Выручаем друг друга. Завтра я научу вас коптить лосося. Пора уже делать припасы на зиму, набивать погребок.
– Вы меня пугаете, – ответила мама.
Тельма коснулась ее руки:
– Мы сюда приехали из Канзас-Сити. Мама только и делала, что плакала. На вторую зиму ее не стало. Думаю, она сама себя уморила. Не вынесла холода и темноты. Женщина в этих краях должна быть закаленной, как железо. Нам тут рассчитывать не на кого – кроме нас, детей никто не спасет. Без воли к жизни здесь никуда. А еще нужно быстро всему учиться. На Аляске ошибаются один раз. Только один. Потому что второй станет последним.
– Как-то мы ко всему этому не готовы, – призналась мама. – Наверно, зря мы сюда приехали.
16
Так на Аляске называют 48 континентальных штатов и федеральный округ Колумбия.
17
«Партия черных пантер» – афроамериканская леворадикальная организация, боровшаяся за права чернокожего населения США. Действовала с середины 1960-х по 1970-е годы.