Страница 32 из 34
Что касается Путина, что я могу сказать: красавчик, его осталось только как первого президента отправить в космос. Чтобы он как Юрий Гагарин рукой помахал оттудова народу. И чтобы буржуи на Западе за голову схватились, потому что такого им не повторить. Я в прошлом году разговаривал с ним по телефону на Рождество. Чисто случайно: я слушал телевизор, не знаю, что была за передача, в общем была прямая трансляция с президентом. И там просто сказали номер телефона, я запомнил, тут же позвонил, и тут же попал без каких-то заминок.
[Путин сказал] в общем-то ни о чём. Единственное, что он сказал, что будет в Ярославле на следующей неделе, так оно и произошло, он приезжал к Варварушке, к нашей игуменье, настоятельнице Толгского монастыря. А что скажешь по поводу нашей власти? Это сколько надо сил, ума, выдержки и настойчивости, чтобы… С одной стороны, конечно, много всяких нехороших ситуаций. А с другой-то стороны думаю, что скорее хорошее отношение у меня к нашему президенту, по крайней мере. Вот мы, кстати, с Владимиром об этом каждый день разговариваем. Он видит это по-своему: в негативную сторону правительства.
У нас существует другой фактор: преступная организация, понимаете? Это те же самые риэлторы. Которые занимаются с ихней точки зрения материальной частью вопроса. Которая несёт прибыль не таким интернатам даже, а в личный карман. Жил мужчина – пусть в однокомнатной квартире, поселили в лучшем случае в комнату, в коммуналку. В лучшем случае! А в худшем случае нашли его где-нибудь в пригороде, в канаве. Это сплошь и рядом.
– А вы недавно упомянули, что у вас вытащили мобильный из кармана. Часто это вообще бывает, что обкрадывают вас, пользуясь тем, что вы не видите?
– Да, частенько, воровали деньги. По поводу этого я уж сам скорее всего сам в лоховской карман положил пять рублей, ну, пять тысяч. А раз украли потом так уже, поменьше – тысячу рублей, там ещё. Но это да, происходит. А чего, воришкам же по глазам [определяет]: человек к палкой, с клюшкой, бог его знает. Вытащили – образ жизни ихний такой. Что ты с этим сделаешь?
Но это до поры, до времени, а так-то бы поймать, разъяснить. А чего там разъяснишь: гриву опустит… Один раз поймал за руку. Стою, даю деньги, залезаю во внутренний карман. Я продавщице деньги даю, покупаю пол-палки колбасы. Она мне, короче, колбасу в руки даёт, я говорю: ой, она, наверное, вкусная, давайте палочку возьму. Она: вот, ещё столько, столько-то. Я: ну сейчас и – опять в карман, а в этот момент у него рука там, в кармане. Я его хватаю, вытаскиваю – деньги вываливаются, он, видать, бросает их. Я его – раз, его-то держу за руку, а он не побежал никуда, потому что, видать, видит: народ стоит ещё. Там мужики, видать, кто-то ещё там… А рядом вот это вот дама, которая со мной-то была, [погорелица]. Я так подозреваю, что это её наводка и была.
Да, потом оказалось. Я его за шиворот тащу к себе домой, притащил его к себе домой, посадил. Я говорю: ну что, дальше-то как будем с тобой поступать? Он там: туда-сюда, потом уже понял, чего натворил-то… И тут они между собой начинают, уже как на близких [отношениях]. А я сижу в шоке! И он, короче, достаёт из кармана у себя и мне такой четыре тысячи делает возврат. Это было четыре месяца назад. Я говорю: слышишь, а откуда у тебя деньги? А этот, говорит: они у тебя упали. Я говорю: да ладно! А а где ещё пять? Я говорю: хорошо, отработал, бог с тобой – больше этого не делай, знай, у кого воруешь. Я, говорю, – слепой. А он такой говорит: да я знаю…
Извинился, ему лет тридцать девять было. Я говорю: ты работаешь вообще где? Да, говорит, работаю на Спартаковской. А тут как раз ещё хозяйка пришла за расчётом, надо же было деньги за квартиру платить. А она знала, в какой день, я ей позвонил. И как раз вот хозяйка приходит, а он сидит. Ну и так вот получилось, я говорю: ладно, давай, чеши отсюда, чтобы больше тебя не слышать, не видеть. Он ушёл, я с хозяйкой. А я платил-то пять с половиной за жильё, я говорю: вот, пока четыре, остальные я попозже отдам.
Вот такие пироги с котятами. Да в жизни чего только не было: было и хорошее, было и плохое, всякое было и по-разному. Я не жалею о том, что прошёл в детстве школу выживания в действительном смысле слова. Я был юркий вообще такой мальчишка, не то, что шевалну куда не надо, но просто был юркий. Законфликтовал с директором школы, в Брагино я учился тогда. На почве того, что не по форме одежды одет, в таком плане, раньше же было такое. Ну чего: все в форме, а я в джинсах, в кроссовках, в то время – это ж!.. Так нет – меня просто папа баловал, я мог себе позволить вещи, которые другие не могли себе позволить.
Конфликт кончился тем, что меня отправили в спецшколу [для трудных подростков]. Есть такой город Кимры, я думал, на юг отправили, оказывается, Савёловский район, Калининская область. То есть это от Москвы два часа до Савёлова, ну и там десять минут ходьбы до спецшколы. Там чего, там всё по-людски, жёстко, но по-людски: на первом плане спорт, на втором плане работа. Ну а работа какая там: станки, учились работать на станке, потом швейное производство, обувь шили. Я в то время очень хорошо узнал, где и что в Москве. Потому что нас постоянно возили в Москву на экскурсию, посещали музеи, выставочные залы, буквально всё. Хорошая программа была…
[Это] считай, я был пятый класс, я пробыл там год, через год меня отец забрал оттуда. Приехали в Ярославль, надо в школу, куда в школу? И меня в девятый класс вместо шестого, в вечернюю школу. Трудоустроился на „Парижскую коммуну“ – это деревообрабатывающий комбинат. Устроили экспериментальный цех эксклюзивного творения, то есть нас работало там три человека: два старичка и я – молодой. Вот они меня учили всему этому разному, научили до шестого разряда. [Занимались] всем: от, например, шкатулок до хороших гробов. Не беру во внимание, допустим, мебель, которую по своим эскизам приходили и заказывали: вот так хочу, так хочу, так хочу…
А государственные заказы, какие там были заказы? В то время чем там занимались – это шпонили, короче, брёвна – берёзу, делали заготовки, из этих заготовок делали просто полки книжные, больше ничего там не делалось в то время. Это восемьдят четвёртый, что ли, я уж и не помню, какой это год был. Это просто сидеть вспоминать, потому что столько всего после этого происходило.
[На деревообрабатывающем мне] понравилось. Я сам-то по сути дела такой: мне бы всему научиться. Я всегда пытался, старался всегда чего-то перехватить, чему-то научиться у стариков. Те же самые шкатулки, я их научился резать их в Архангельске, на лесоповале. Это всё по той же химии. Я не продеждался на химии, мне остаётся три месяца до конца и у меня происходит конфликт с узбеком. Тогда же и поляки, и узбеки были в России; и в тюрьмах, и везде они были.
Как раз у меня сын родился. Конфликт произошёл на почве [того, что] он избил старика, а я заступился. Конфликт не на улице, а в самом общежитии. Избил он его в умывальнике, а напротив умывальника – дверь хозяина, то есть директора этого заведения. Он дверь открывает, этот – весь в крови, на полу кровь. Ну и меня дальше-больше, одно за другим. Ну и мне добавляют срок и отправляют на поселение в Архангельской области. На вольное поселение, ещё на три года. Семья, жена не хотела, она на тот момент уехала к себе в Азию. Она сама жительница Средней Азии, жила там с родителями, с сыном. Я-то каждый день ждал. А поехал туда своим ходом, там дают адресат, всё, своим ходом приехал. Там остепенился, показали, где жить, то-сё. Жил, работал на повале, потом на МАЗе лес возил по зимнику.
Хорошие условия. Есть такой город Лешуконское, Архангельской области. Хозяин поселения, он при исполнении, он непосредственно был начальником всего Лешуконского района. То есть он отвечал за поставку леса, у меня с ним были хорошие отношения. И он меня, короче, перетянул. Я очень хорошо рисовал, и он меня к себе в трест перетянул Лешуконский со Щельи, с посёлка. Вот я у него работал, ну а потом освободился, уехал. Мы с ним очень долго общались после всего этого.