Страница 28 из 34
– Нет, это у нас картотека ручная, для нас ещё не придумана программа. Потому что мы не подходим под аналоги, аналога нашему учреждению нет в Ярославской области. Поэтому программы, которые по социальному обслуживанию клиентов: по пожилым, по детям, по инвалидам – они составлены областным департаментом. И они ведутся, это всё ведётся в реестре. У нас только количественный реестр ведётся, по количеству людей, которые прошли через наше заведение. Кому оказана социальная помощь.
Остальное – у нас только ручная картотека ведётся на каждого клиента. Личное дело заводится и на каждого клиента у нас размещается там информация. Документы, если есть, анкета составляется, то есть проводим мониторинг его нуждаемости в социальных услугах: какую помощь мы должны ему оказать? И если человек освобождается из мест лишения свободы, у нас справка об освобождении, чтобы бы знали, чего ожидать от клиента.
У нас вот на сегодняшний день живёт из двадцати с лишним – точно не помню, сколько у нас человек сейчас – у нас пять человек судимых за убийство. Из них трое сидели дважды за убийство. Поэтому мы должны как-то регулировать ситуацию. Остаётся дежурный-администратор на ночь и охранник.
Бывает, [конфликты, драки], вызываем наряд полиции, бывает. Но сразу как: если произошёл какой-то конфликт в стенах учреждения, не дай бог, совершено преступление – значит, этот клиент отчисляется за нарушение. На этот год навсегда.
Если клиенты приходят в пьяном виде, мы их не пускаем, с запахом алкоголя мы не пускаем. Потому что в тёплых условиях их развезёт и дальше может быть любая конфликтная ситуации. У нас же и видеокамера здесь установлена. У нас есть такие конфликтные ситуации, когда начинают оскорблять сотрудников. Вот это – грубейшее нарушение, за это нарушение мы отчисляем и уже не возьмём.
Есть те, которые повинятся. Если люди подлые, наглые, есть люди честные, порядочные. Но когда напьются, вот из них лезет. И когда он уже на трезвую голову приходит и начинает объясняться… Ну, как говориться, все мы люди, все мы человеки. Всё можно понять и всё можно простить. Но когда, извините меня, поносит при всех, оскорбляет или, не дай бог, руку поднимает на сотрудников – это однозначно нет.
– То есть это уже навсегда исключают?
– Да, да, да. Потому что если человек один раз может это сделать – значит он не хочет получать наши услуги. Значит, он не нуждается в этих услугах. Они говорят: нет, нуждаемся. Я говорю: тогда ведите себя достойно. Вы подписывали документ, где вам разъяснены были правила проживания в учреждении. Тем не менее вы нарушили эти правила проживания. Вы были согласны с этими правилами проживания, когда поступали? Да, были согласны. В чём сейчас вопрос стоит? Безопасность наших сотрудников и, во-вторых, уже только клиентов – это прежде всего. Потому что люди судимые, от них ожидать можно что угодно.
У меня секретов нету, у нас же вся информация доступна на сайте учреждения. Мы открыты, у нас двери учреждения открыты всегда. Нам скрывать нечего, потому что мы делаем правильное дело. И мы его делаем правильно – это дело, мы помогаем людям.
– Я рад это слышать. Я много достаточно читал информации и в интернете смотрел, сколько у нас ночлежек в России. Пришёл к выводу, что очень мало, конечно, поддержки.
– В Ярославле у нас одна, муниципальная. Но мы не называем её ночлежка, мы называем „Дом ночного пребывания“, это лучше звучит. И клиентов своих мы называем не бомж, а бездомный. Это более лояльно. Бомжей, вы знаете, у нас очень много. Человек без определённого места жительства и занятий. Нет регистрации, не гражданин человек Российской Федерации – это уже бомж.
Вид на жительство – это другое, это когда украинцы здесь у нас были. И хохлы у нас сдесь проживали – ребята, которым мы помогали на первое время. Но извините меня: это все бомжи – вот сколько у нас мужчин по России от одной женщины к другой кочуют? Это тоже бомжи. У них нет регистрации в паспорте у многих. Жена родная выгнала, он ушёл к другой женщине, другая не регистрирует. Это все бомжи, но другое дело, если человек действительно без регистрации, но у него есть дом – это не бездомный. Бездомный – это несколько иное понятие.
– А расскажите, я пока не видел женщин здесь. Женщин пускают к вам?
– У нас нет. У нас мужской дом.
– А для женщин есть какие-то заведения? Куда же им тогда?
– Нет, нет. Только в Костроме и только негосударственное учреждение, там частная ночлежка, в Костроме. Там есть женщины, наших женщин бездомных мы в Кострому отправляем, иногда в Иваново, иногда в Вологду. В Вологде есть, а так мы пожилых женщин в больницу помещаем, там, где необходимо оформить документы и в дом-интернат. Мы стараемся вот как-то через больницы действовать.
– Вы сказали „пожилых женщин“. А тех, что помоложе, туда не принимают?
– А их немного.
– Ну вот я видел сегодня, всё-таки пару я видел. То есть хватает, им что тогда делать?
– Но вы знаете что? Женщина – она пристроится и обустроится. Ей намного проще, чем мужчине, я уверена в этом.
– Вы думаете? Потому что есть всё-таки те, что на улице уже давно живут и уже запах от них идёт… Куда же они пристроятся?
– Ну они к нам приходят, они к нам приходят. Проблема-то в том, вот, я сегодня в „Новостях“ прочитала с утра о том, что здание дезостанции нашей городской арестовано, а потом оно выставится на торги. Это прекрасное здание в центре города – эта дезостанция городская, которая обрабатывала всех бездомных. Это федеральное унитарное предприятие, они могли зарабатывать деньги за счёт нашего учреждения, потому что нам областные субвенции на обработку бездомных выделяются. Мы бездомных не обрабатываем, мы только моем и санитарную обработку только для наших проживающих [делаем]. А вот полная санитарная, против педикулёза и всевозможных других там, головных и чесоток – это только кожный диспансер. И то – они не всех берут, они не всех обрабатывают.
– По какому принципу они берут людей?
– А вы знаете, мне на этот вопрос затруднительно ответить, потому что их принципы я до сих пор, за семь лет понять не могла. Мы направляем, то есть, наш фельдшер осматривает клиентов. И если она убнаруживает у него высыпания на теле – а у нас чётко прописаны в наших нормативных документах чистые кожные покровы – естественно, задаётся вопросом наш фельдшер: чесотка это или какое-то другое кожное заболевание? И мы направляем в кожно-венерологический диспансер клиента.
По нашему направлению он приходит туда и его обязан осмотреть врач-дерматолог. Зачастую у нас кож-вен диспансер, осматривая людей, пишет: „заразных кожных заболеваний не выявлено.“ А откуда тогда у человека высыпания на теле? Почему вы не делаете анализ этих высыпаний? Почему вы не берёте на исследование, как говорится, со скобы кожных покровов? Почему это не делается?
– То есть они даже наличие инфекционных болезней не контролируют? Просто пишут такой документ.
– Просто пишут документ. У меня просто как у руководителя очень часто конфликтные ситуации именно с кож-вен диспансером. Я звоню напрямую главврачу и говорю: вот в очередной раз вы нам отправляете клиента, которого только осмотрели. А хотя они прекрасно знают: по нормативным документам они должны выставить диагноз для клиента, которого мы направили, назначить лечение и повторно, по окончании лечения этого клиента осмотреть. И только тогда написать, что вот то-то, то-то, то-то пролечено.
– Конечно. Это же безответственно, если у него чесотка, он же вернётся обратно и всех заразит.
– Да, да, да. В любой работе, в любой… Вот я не знаю таких организаций, где не присуствует элемент халатности – я не знаю! Я работала в правоохранительных органах. Я даже там знаю, что там халатность присутствует. И я могу об этом говорить и судить почему? Потому что у нас в учреждении я этого не допускаю как руководитель. Я просто не допускаю, потому что это безответственность. Это прежде всего безответственность, а, во-вторых, вот в плане санитарии у нас это чревато серьёзными вспышками заболеваний. Зачем? На свою голову, как говорится, брать такую ответственность? Нет…