Страница 21 из 34
Это как ФСБ у них было. Там вообще просто за то, что наркоманишь уже расстреливают. Их увозили – и всё, [на всей] отвоёванной территории. А вот на Украине там этот стакан стоит тыщу рублей – стакан наркоты. А любую наркоту можно было купить, у нас не купишь, потому что это жёстко было, а у них – пожалуйста. Что хочешь: героин, всё, что хочешь. И всё намного дешевле, это знающие мне говорили, что намного дешевле там, на передовой у них. Вот как к правосекам заехал – всё, пожалуйста… Правосеки укропам не дают. Там даже получалось так, что укропы к нам прибегают и жалуются: так и так, что их не кормят уже неделю – правосеки всё задерживают, пробухивают. Зарплату не получают, вот такое было.
У нас бывало такое, что одна консервная банка на сутки на пятерых. Но мы к этому готовы были, мы туда приехали не завоёвывать, понимаешь? А если надо было, мы к ним ходили. К нам, к разведке прибегали блокпосты, говорили: продайте патроны, продайте… А мы за сигареты меняли цент патронов. С наших блокпостов, потому что у нас с сигаретами была проблема. Те – наркоманы конченные, у укропов можно было только табак взять, они, видать, с дома привозили. А нормальные сигареты, там „Хортица“ или „Президент“, вот такие, с фильтром – можно было купить только у нас. А у нас денег не было и мы, короче, цент патронов отдавали за пачку сигарет.
[Поначалу] нам вообще ничего не платили. Уже начали платить, когда сделали армию. Начали платить 15 тысяч в месяц по нашим расценкам русскими деньгами. Сначала давали в долларах, но тоже 15 тысяч получается. Первую зарплату я получил после Дебальцево в феврале 15 тысяч, 500 долларов, по-моему, получилось 18 тысяч рублей. А потом уже в рублях стали давать, ровно 15 тысяч. За Дебальцево и плюс вот за этих тридцать дураков мне добавили ещё 36 тысяч, я вообще самый крутой был в деньгах.
Это когда армию сделали уже, тогда нам привозили. А до этого нам никто не обещал, мы жили на подножный корм. С апреля месяца до января, перед Дебальцево нас сделали армией и тогда нам только начали поставки делать. Это пятнадцатый год, считай, год мы, получается, на подножном корме жили. Нет, было такое, что к нам приезжала гуманитарка, привозила лифчики, женские лифчики. [Смеётся]. Ну и тушёнку привозили, и сгущёнку привозили с Москвы. Ну, это по договорёности: мы поехали, например, от казаков, от Александра Невского церкви, они нам обещались. Когда-то получалось у них привезти, когда не получалось, и мы уже растягивали. А если не получалось у них – мы шли к ним и у них отбирали.
– У укропов?
– Да, ну это положено так.
– В смысле, у военных или у гражданских?
– У военных. Нет, ты что, у гражданских как можно, если мы когда наступать будем, он же нам нож воткнёт. Нам нельзя так, ты что, надо наоборот, чтобы к нам гражданский приходил и говорил, что там есть то-то. И когда нам гуманитарку привозили, мы эту сгущёнку не жрали. Когда к нам приходили, мы сгущёнкой расплачивались за информацию. У кого были деньги, были ребята, кому присылали деньги – они деньгами платили за информацию. У меня не было, у меня некого было, чтобы мне прислали.
– Ты мне скажи, у тебя после этой войны есть какие-нибудь сожаления? Ты жалеешь о том, что поехал? Вот если бы была возможность ещё как-то вернуться в прошлое, ты бы поехал на эту войну, стал бы воевать?
– Честно? Нет, потому что всё это глупо: политика, политика. Я говорю: мне вот за то, что этих тридцать привёл, а морду ещё набили, понимаешь? Потом, конечно, деньги дали, но [всё равно]. Когда получилось так, что на нас под Кировском стояли, на нас вышла наша же разведка, только с другого дивизиона, но не предупредили. И у нас получилось, что мы своих расстреляли тогда. А кто остался, приехал их же командир и их же добил. Вот это было жутко.
Выходят на нас, ночь, идут люди с той стороны, в военной форме с оружием, мы думали, что укропы. Ночь, мы их расстреливаем, а четверо осталось в живых, а оказались они с соседней территории. Они пошли в разведку и вышли на нас, заблудились. Всю группу [расстреляли] – восемнадцать человек. Четверо осталось, приехал их командир и говорит: блядь, кто старший? – Я старший. Бах, на хуй: почему вы сюда вышли? И всех их добивал, своих же, потому что в разведке так положено. Если ты не ориентируешься даже ночью и не знаешь свой выход, то выйди так, чтобы тебя не заметили. А они грубо шли, и они попались на нас.
– Но всё равно, как же так можно – своих расстреливать? Это же свинство.
– Да. А знаешь как ещё бывает? Были мы под Донецком, когда нас зажали – и в нас мины летят. Мы вырываемся туда, а они – [танки] „Оплот“. Они ночью выезжают и попутали направление, и ебашут по своим, понимаешь? Вот они по нашим стрельнули, одного ранили, чего нам с ними делать? Мы-то думали, что укропы. Выскакиваем, а там, я тебе объясню, когда в тебя стреляют, очень тяжело думать: свой он или не свой? И потом проблемы у нас были из-за этого, у нас хотели технику отжать из-за того, основание нашли. Не, я бы больше не поехал, такие нервы – это ужас, ужас. Полной свободы не дают, никто не даст. С одной стороны они правы: если дать всем свободу, чего они натворят там?
Ну ладно, и приезжаю сюда, уже всё, пятнадцатый год, в августе, по-моему, я приехал сюда. Под Дебальцево получилось так, что мы шли и нас хорошо обложили. Я через посадку, через почти тридцать метров пролетел, в меня осколок, почти килограмм – попал в броник. И броник лопнул, и стружка прошла в печёнку, я думал: я сдох. Меня пацаны откачали, толчок в сердце дали, адреналин воткнули и обезболивающее в ляжку. Там под броником, под формой не видно было, куда попал осколок, а там торчит этот кусок, в бронике. И я в госпитале, спасибо, пацаны оттащили в Енакиево сначала, потом в Донецк отвезли.
У меня контузия грудной клетки получилась. У меня сбился ритм сердца какой-то и мне восстановили неправильно. Мне адреналин как-то не так воткнули в сердце, там специальные есть уколы в комплекте. Короче, неграмотно сделали. В больнице мне говорят: давай, мы тебе сейчас остановим сердце и восстановим. Уже в Донецке там грамотные врачи, наши, с России были. Начали восстанавливать, а у меня не идёт как положено. Слава богу, выжил – и у меня началась аритмия.
Они говорят: тебе надо пить Пульпан от сердца, ещё чего-то, какую-то херню. Я говорю: я нормально буду жить? – Ты нормально будешь жить, только надо пить таблетки. А я никогда в жизни их не пил. Никогда в жизни, я даже Аспирин брезговал пить. С температурой я возьму, водку с перцем ёбну – и всё, у меня проходило всё сразу. И тем более я думал: я ещё молодой, что мне там – сорок три года тогда было.
И меня списывают. Я еду сюда, ну, там я уже на хуй не нужен. У меня, получается, восемь рёбер лопнуло, не сломались, а лопнули – трещины пошли по спине. Когда броник-то лопнул и стружка залетела, стружку вытаскивать начали, а она, оказывается, зацепилась за печень, короче, жопа. Печёнка вот такая была целый год. [Показывает, как она воспалилась и распухла]. Потом сюда я приехал, а тут я на хуй никому не нужен. Я приехал, у меня был номер мегафоновский, я альпинистом работаю: 8 926 7777 836. И я потерял этот номер, и я с клиентами и со знакомыми со своими не могу созвониться. А так, дурак, не записал все номера, чтобы самому позвонить, с другого номера. Короче, жопа и просто „Мегафон“ отнял у мена номер мой – и всё.
И денег не было. А почему денег не было: мне дали 36 тысяч, а там деду „зажигалка“ залетела в хату, и я 36 тысяч дал и ремонт сделал. Он вообще с Тулы сам дед, а там живёт всю жизнь. Тот: всё, говорит, в любое время приезжай! Так я и не поехал больше. Всё из-за соседки, всё к соседке там я ласты подбивал, к Таньке. А у деда ремонт делал, чтобы она хоть заметила. Заметила потом: буду ждать только три месяца. Уезжай в Москву, через три месяца – жду тебя. Мне надо было съездить, хоть чего-то заработать: приехал сюда, а у меня номера ни хера.
Пытаюсь на работу устроиться, а они мне говорят: а с аритмией на хер ты нам нужен. Ты сдохнешь тут, говорит. И у меня начали ноги опухать, не могу, опухают – и всё. [Задирает штатину и показывает сильно распухшие ноги]. Видишь, из-за сердца такая херня – таблетки пью, а они не помогают. И устроился я на мойку: альпинист устроился на мойку! Ладно, работаю два месяца, первый месяц – 42 тысячи, ну, думаю, отложу, второй месяц – 25, третий месяц – 17. Я говорю: а чего за проблема такая, почему так? А объём тот же самый – таксистов моют. – А вот ты, блядь, туда-сюда, ты там чего-то не то… Ничего толком не объяснил, я говорю: да пошёл ты на хер.