Страница 19 из 34
А остальные все правильные мужики, там афганцы оказались, потом где-то в Ливии парень воевал один. Потом двое было – вообще они интернатовские, в армии отслужили и попали в бомжи. Так они и остались, кстати, у Захарченко служат командирами там, такие парни тоже хорошие. А потом в Славянске там было много ситуаций всяких. Я помню только вот это говно постоянное. Ну, говно почему, в траншее мы окопались и нас две недели, ни попить, ни пожрать, никуда не уйдёшь – обкидывают и ГРАДами, и миномётами, и САУшками били. А мы на высотке стояли, две недели вылезти не мог.
И я сижу уже вот так вот в земле, в траншее сижу, и солнышко такое выходит. И раз, мне тень на лицо, я глаза открываю – женщина стоит в тёмной одежде. Почему-то тогда о боге сразу подумал. И она говорит: ты чё, тварь такая, чё ты сидишь? – Чего сижу, жрать хочу… А она: так иди в овраг, говорит, на передовую. Получается так, что через овраг там надо было пройти, шестьсот метров и они – укропы. В овраге, говорит, деревня, все уже убежали, а скотина голодная две недели. Порежьте, говорит, да пожрите.
И я подрываюсь, почему мне там лейтенанта-то дали, подрываюсь, говорю: пацаны, пошли, на хуй. А у нас ни патронов уже почти не было, ну там, по два, по три патрона оставалось. Мы же даже почти оружия не брали, только со штык-ножами вышли. И рванули к ним, бежим, орём, блядь. Мы до деревни добежали, а там три свиньи и козы, козы через забор от нас и – к ним, к укропам. Свиньи, вроде, думаем, никуда не денутся, мы – за козами, к укропам бежим в овраг. А они постреляли маленько, никого даже не ранили. И мы к ним забегаем, а они съебались.
Мы весь арсенал, короче, во было – сухпаи американские, всю хуйню набрали и идём загруженные назад. Те обратно прибежали, а стрелять, видно, не из чего. Со стрелкового оружия, с шестьсот метров что ты с калашника сделаешь, ты уже не попадёшь. А мы пулемёты, всю хуйню забрали. До свиней дошли, мы триста метров в овраге, свиней привязали: „ну-ка, домой!“ и они сами нас волокут. Я ещё держусь за верёвку, она меня волокёт – смех! Пришли, шашлыки у нас, вся хуйня, а те голодные уже и нас как начали обкладывать! Шашлыки все в земле, блядь, ужас, но никого не это, сорок два человека всех нас отстояло.
Обложили нас хорошо тогда. Ну по хую, [шашлыки] с землёй жрали. И главное, знаешь, чего? Американский сухпай, а там типа „Юпи“ такой, весёлый компот. Кто-то там перевёл соображающий. Я-то английский не знаю: наливаешь, хлоп – и полтора дня танцуешь! Чего за херня? Какой-то наркотик, а потом неделю лежишь, не можешь ничего сделать. И вот мы за счёт этого „Юпи“ в последний день нажрались, и нам приказ дают, что мы последние, задерживаем, мы как раз на выход стояли. Мы уходили, спиздили у них БМП-2 три штуки, АГС стащили. Есть свой арсенал весь и с ЗИЛа ещё спиздили, бомжи.
Приезжаем, а нас – чуть не стрелять, тогда уже Новороссия была, флаги. Флаг Новороссии, а знаки-то на БМП-2 хохляцкие, мы их грязью замазали, а дождь как раз… Самое интересное: посадку там проезжаем и поле последнее проехали. И к нам хохлы бегут, пятеро или шестеро, а я на броне сидел как старший. А они флаг не заметили, подбегают и АГС нам закидывают на борт. А водитель остановился, ну мы-то думали, нас блокируют. Он остановился, думал: отстреливаться они будут, а они – хуяк нам на борт АГС. Это такой гранатомёт автоматический, двадцать девять выстрелов. Такая коробка, мы её „улиткой“ звали. Выстрелы, ящики они закинули нам на борт и говорят: сепаратюги наступают! Держи, помоги, говорит, доехать – они попутались, короче. И вот, и мы прямо с борта их [расстреляли].
Да, ну и пришлось слазить и документы забирать. [Говорит очень тихо и медленно]. Они побоялись, ребята, а мы, я и Ус – афганец, слезли и документы вытащили. И чтобы не мучились – горло перерезали. Просто „пять сорок пять“ когда попадает, не всегда убивает. Я у троих документы брал, а так было пять или шесть, я не помню сейчас. Он с одной стороны был, а я с другой. Да они тоже не виноваты, там просто политика эта дурная, дурная политика…
И мы выехали, и получилось так, что нас начали это [обстреливать] – БМП, Бэта вышла на бугор и Хаммер, видно, с „утёсом“, калибр крупный был. Уже под вечер как раз было, выскакиваю уже, а по нашим стреляли наши же, думали, что укропы. Ночь, Новоросский флаг уже не видно было, вот только за счёт ленточек, говорят, заметили. И после этого мы договорились, что белые бинты наматываем, кто с белыми бинтами – тот свои. На руках и на ногах, на коленях и потом уже все стали так делать. Бомжи придумали, потому что ночью белые бинты видно.
– А ты мне скажи, народ почему участвовал в войне? Там деньги обещали или они действительно верили в то, что надо бороться с украинцами?
– Мы, во-первых, хотели, мне кажется… [замолкает и долго борется со слезами]. Каждый бомж хочет быть нужным… Хочется быть нужным, понимаешь? Хоть кому-то… [Плачет]. Я чего туда поехал, мне сын звонит и говорит: пап, ты не переживай, деньги больше не высылай, я уже работаю и работаю. И я думаю: на хуй я тогда нужен? Я столько лет проработал, чтобы нужен был. А он обиделся из-за того, что я приезжаю и спрашиваю: куда ты, на хуй, деньги дел? Что ты полезное сделал, понимаешь?
А он обижался на меня, и дочка тоже. Пьяная звонит: папа, вышли мне пять тысяч. Я говорю: тебе шестнадцать лет, ты уже пьяная? Психанул, приезжаю туда, а она: вот, подружки меня в кафе пригласили, а мне пришлось посуду мыть, блядь. – А как ты хотела?! Идёшь в кафе, имей свои деньги! И думай, чтобы тебя не кинули, блядь! А они её кинули, она там одна посуду наёбывает в шестнадцать лет. С этим хозяином, слава богу, знаком был. Он говорит: блядь, ну надо их как-то учить. А как ещё учить?
И после этого – всё, я начал их спрашивать: что ты полезное сделал с этих денег? Ну понятно, что пятнадцать тысяч там в Саратове это обожраться можно. Ну, пять тысяч – ты хотя бы купи себе ботинки, кроссовки там, одежду какую-нибудь. Я её спрашиваю, а она: а я не помню. Как ты не помнишь? Начинаю ругать – они обижались… Чего ж, я не рядом, я ж в Москве, это раньше было, в советское время, вся семья дома жила, всё на глазах. А сейчас, конечно, я тут месяц отработал, приезжаю, а она меня и забыть уже успела. Херово сейчас стало очень: где можно жить по-человечески, там деньги не платят. А где деньги платят, там с семьёй не поживёшь, очень дорого за квартиру платить. И квартиру не укупишься.
Ну, в итоге получилось так, что полтора года я пробыл в Донбассе. В пятнадцатом году приехал, я ездил осенью сюда на две недели. У казаков набрал гуманитарки, потому что надо было переодеться к зиме всем. Приезжаю, а нас уже сделали армией. Раньше мы были все бандформирования, а потом сделали армию. В сентябре я сюда приехал и уехал туда. Сделали седьмой дивизион там, на Украине.
Думаю: ну, поеду на Стаханов, приезжаю, посмотрел на свой дом. А там, оказывается, в крышу снаряд попал, решётки выдрали местные и всё вытащили, даже полы выдрали. Снаряд только в крышу попал – всё. И я говорю: ёб твою мать, сколько в этот дом вкладывал, вкладывал и я без дома остался. Я ещё тогда взял третью игровую приставку, телевизор LG, сто с чем-то тысяч отдал за него, думал: о-о-о, приеду, буду отдыхать. Отдохнул, блядь. И я психанул, говорю: пока Дебальцево российским не сделаем, не уеду.
И я там, блин, чудил, конечно, очень. Меня свои хотели расстрелять… [Смеётся]. Снег выпал, короче, это перед Новым годом как раз, уже праздники начались. Все отдыхать начали, а я психанул, короче, и – туда, к ним. Думаю: и те же отдыхают. И иду, снег такой хирачит, хирак – землянка, думаю: что за жопа? А от нас до них, получалось, где-то двенадцать километров. И я это по полям, по полям, просто шатался, ну выпил, дурак, конечно.
Захожу в землянку – там человек тридцать их сидит, укропчики. Я говорю: ну как, сдохнуть хотите, падлы? Они говорят: давай чаю попьём. – Ну наливай. Он себе наливает, мне наливает, старый там мужик сидит, я смотрю на него, когда он пить будет. Он выпил, я выпил. Я говорю: и чего будем делать? Он: пойдём сдаваться. И я иду, тридцать человек веду… Мне – по ебалу, блядь, Красный у нас, мудак ёбаный. Как дал, как дал: ты куда попёр, блядь?! По ебалу, весь нос выломал, сука – мент бывший, местный. Да он мудак просто – без его приказа я пошёл. Они меня сутки искали, а я с этими пришёл…