Страница 16 из 34
У меня отец-то пожаловался, и отец когда спросил, говорит „денег ему дать?“, я ему: с какого? А отец у меня, он до того коммунист был, что я просто объясню. Вот он двадцать семь лет копил на Волгу. У него в восемьдесят девятом году не получилось, а тогда начали тарифы повышаться, и он купил Жигули. И с восемьдесят девятого года до девяносто четвёртого он прятал его в гараже. Я у него спрашиваю: а почему ты на ней не ездишь? Он говорит: ну я ж директор, мне стыдно. Значит, нецелевые доходы у него какие-то, получается. Мы жили в деревне, у нас домик был самый нищий, хотя он директор совхоза. Потому что был правком, обком, в которые в любое время любой человек напишет донос – и всё, его мучают проверками.
И вот с этим Усыниным у нас получился такой конфликт. Не закончил я училище, потом поехал в Казань, закончил всё-таки в Казани комплексные экзамены. Когда представитель говорит „ты служить дальше пойдёшь?“, я разочаровался, я не пошёл. А уже всё-таки шесть лет. Все крысы какие-то, ты представляешь, он на студентах, получается, наживался так, что это вообще бессовестно. В девяностые годы он мало того, коммерцией занимался, которой не имел права, такая тварь. Там и дети были развратные очень, две дочери у него. Старшей я не знаю, там батя Морозов с ней ходил, а я – с младшей, четырнадцать лет, так она там такое вытворяла, я был в шоке. Ну, я деревенский, я к этому был не готов.
Потом, пока в училище был, на четвёртом курсе я женился. А женился как, меня в свободное время ставили в охрану на дискотеку в училище. И я уже там всех этих старых, пришлых знал. А эта новая какая-то, я говорю: во, ну, наверное, нормальная. Приехал к ней, а у меня тогда был Москвич 412-й. И вот, я с этой девчонкой, Анна Николаева её звали. Поехали на Москвиче, приехали, я её всё, довёз, говорю: вылазий. Она говорит: может зайдёшь? Я: а зачем? Ну я, типа, колхозник, не соображаю. А она: ну как там, чаю попьём, туда-сюда… – Нет, давай лучше чай попьём здесь. [Смеётся]. Тогда появился только лимонад такой „Зелёный чай“. Я говорю: вот – холодный, давай, попей, успокойся и иди домой. Ну, думаю: первый день нельзя.
И она мне: нет, нет, нет, пошли домой и меня – чуть не волоком. Прихожу к ней, попили чаю, посидели, она говорит: может, покрепче? Я говорю: я не пью. И она начала издеваться, я говорю: ну тогда давай на диван. Она говорит: диван скрипит. – Ну давай на пол. И вот на полу её… И тут заходит старшина в ментовской форме, свет включает: о-о-о, зять! Я говорю: не-не-не, я – не зять! Он говорит: будешь зятем. Так я и поженился.
– Заставил?
– Ну считай так.
– Она сама-то хотела?
– Она просто так что ли меня затащила? Это кажется, что они такие глупые, они умнее нас. Да уже всё было продумано, потому что потом оказалось, мой однокурсник женатый был на её подружке, на её однокурснице. И он рассказал, что я – сын директора. Всё, там уже было решено всё, она только из-за этого и замуж вышла. А когда получилось так, что девяностые года, отца с должности сдвинули…
Короче, женились мы в девяносто четвёртом году. Я на ней женился, тесть привёз только ведро спирта „Рояля“ на свадьбу и шесть стаканчиков. Отец мне подарил телевизор, холодильник, ковёр, помог с обоями. На дом дали, я старался, материал закупал сам, с квартирой как-то самому решить. А требования пошли, потом, через две недели тёща приходит: ну-ка, купи моему мужу машину. С хуя-то загуляли? Я говорю: обычно родители детям помогают, а не дети родителям – тесть твоей ещё работает на ментов.
Я материал покупал и хотел всё дом построить. И построил, дурак, двести семьдесят квадратных метров. Вообще сдуру, не считая веранды одиннадцать на четыре и не считая гаража, шесть на двенадцать. Домяру строил, строил. И отец говорит: ты вот когда дом достроишь, тогда и женись. Я выкупил квартиру, у меня жена постоянно в этой квартире, а в доме не жила, в деревне, тридцать пять километров от города, в моей. [Отдельно жили], а она такая чудная была, я даже объяснить не могу. Короче, блудит, блудит, да и я сам тоже был хорош, чего там говорить.
Она сейчас нормально замужем живёт с Владимиром, со знакомым. Двоих детей ему родила и живут семейной жизнью. Это у меня молодость тогда была, бесился, всё по сторонам глядел. Ну и в итоге, получается так, что в девяносто восьмом году мы с ней развелись, через четыре года. В девяносто седьмом году отца сдвинули с должности, она начала вообще чудить. Я говорю: ты не за отца ж замуж вышла, а за меня. Нет, говорит, туда-сюда, ну женщина, им только деньги подавай. В итоге, когда развод пришёл, она заочно развелась.
А когда раздел пришёл в девяносто девятом, получается, год я алиментов не платил. Дети-то жили со мной, а она подала на алименты, понимаешь, как получается? И я доказать ничего не могу, потому что она мать. Я объясняю, говорю: все соседи знают, что дети со мной были, а она: нет, со мной. Ну тварь такая, зараза прямо. Так меня это бесило, я долго так нервничал, года три потом переживал, как так обманывать? Я говорю: а знаете что? Судье говорю: вот, она в квартире живёт, давай я дом ей отдам, я выпишусь и поеду с глаз долой. А она говорит: ну это только на пять лет, она мне так объясняет. Я говорю: хорошо, через пять лет я что-нибудь соображу.
Это сумму дома с алиментами она как-то там посчитала. И в девяносто девятом году весной мы развелись, я поехал в Волгоград. Думал рыбалкой заняться, но рыбалкой не пошло, потому что уже всё поделено было. Как в советское время мы там в артели пойдём, я в школе ещё учился, наловим рыбы. До берега доезжали – у нас её всю скупали, как на пост. А тут уже очень сложно получилось, только лишние деньги потратил. Ни рыбой, ни раками – ничем нельзя было заработать вообще уже. Ну очень сложно было, территория была поделена и уже вториться нельзя было.
И поехал я в Москву в девяносто девятом, в октябре. И вот с октября седьмого числа я приехал сначала в Монино. Был там хохол такой, западенец. Я его вообще по разговору не понимал, хотя когда он хотел чего-то добиться, он чётко по-русски говорил. А когда он хотел, чтобы его не поняли, он говорил по-поляцки, по-своему. И такой, зараза, продуманный, Слава звали. Я пришёл тогда разговаривать: так и так вот, я закончил военное училище ракетное, инженер-механик по образованию. Пусть синий диплом, но всё равно – образование же. Я с этим дипломом, он говорит: а-а-а, тут таких много! Он как, всегда цену набивает.
[Он был] посредник обычный, я потом уже понял. Он сначала как директор себя вёл, и получилось так, что я уже когда всё понял, я договорился на месяц. Договорились мы за двести долларов. Главное, его земляки получают пятьсот долларов, которые тупые вообще, блядь, ничего не соображают ни в спайке, ни в чём, а я – за двести. Я говорю: ну хорошо. И он, мало того, он меня по моему объекту гонял, и ещё их все объекты, чтобы я проверял-ходил, понимаешь? А я – ну лох, действительно, лох.
[Занимался] распайкой всех квартир. Ну всё: распайка, раскидка – первоначальную стадию и вторичную. Первоначальная – это когда заливается всё, все кабеля раскидываются по квартирам. И по новой стадии там уже и земля была, и заземление на ванную, и счетовые уже пошли в квартирах. В Монино – там для авиаторов конкретно делали. И получилось так, что месяц проходит, я вообще не отдыхал, ну просто здоровье было, тогда ещё молодой был. Я говорю: давай-ка мою зарплату, уже месяц прошёл. Главное, его все простояли, все получили. Я подхожу, он говорит: а денег нет. Я говорю: как нет? Твои все получили, а я – нету? Он говорит: ты кто такой вообще, я тебя не знаю.
Я-то думал, как в советское время: документы подал, трудовая у него осталась, паспорт. Я вышел, постоял, потупил, потупил. Беру от лопаты черенок, захожу туда, даю ему два раза в череп, а он даже сознание не теряет. Здоровый – ужас! Он вокруг стола за мной гоняется, а я с этой дубиной от него убегаю. Потом, думаю: надо ногу ломать. Ломаю ему ногу, он падает и меня вяжут менты. Вяжут менты, везут в отдел, дают пизды. Меня в отдел когда привезли в наручниках и вот заходят каждые пятнадцать минут. И бьют, и бьют, и бьют, и бьют. Я говорю: да сколько ж можно?