Зовущие небеса

Избави нас, угодниче Христов, от зол,

находящих на нас, и укроти волны,

страстей и бед, возстающих на нас,

да ради святых твоих молитв не обымет

нас напасть и не погрязнем в пучине

греховной и в тине страстей наших.

Из молитвы свт.Николаю Чудотворцу

− Что думаете? − спросил Игорь, закончив чтение. − Как вам это?

− А разве ты думал, когда писал рассказ? − сказал Сергей. − Насколько я понимаю, это тебе и нам дано свыше. А значит, априори поучительно и прекрасно. Спасибо.

− Скажу безо всякой философии, − подала голос Аня, − здорово! Очень мне симпатичны эти неудачники. И кому, если не им, получать чудеса за одну лишь милостыню.

− Игорь, − сказал Сергей, − можно ли попросить у тебя распечатку этого рассказа? Думаю, мне еще не раз захочется почитать, что-то подсказывает, что не все грани я сумел рассмотреть, надо бы еще повнимательней...

− Конечно, Сережа. Кстати, мы приглашены к Родиону в загородный дом. Если хочешь, съезди домой, переоденься и подъезжай к трем часам на наше место. Тебе наверняка будет интересно, что вышло из нашей давней идеи. Помнишь, мы все сбрасывались на устройство загородного дома творчества.

Ближе к двум пополудни перед выходом из дома Игорь остановил Аню перед входной дверью, указал на иконку святителя Николая и строго сказал:

− Не знаю как где, а у нас перед выходом из дома положено молиться Николаю-чудотворцу.

− Прости, − смутилась Аня. − Тогда тропарь? − Он кивнул, она запела: "Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему яже вещей истина..."

Они вышли из дома и отправились пешком в сторону метро.

− Прости, Анют, может я слишком резко... Я тебе еще и еще скажу. Как там у Апостола: где увеличивается беззаконие, там преизобилует благодать. Верно и обратное − где много святости, там нечисти не счесть. Тут у нас центр духовной жизни планеты, понимаешь. Здесь на сотню святых тысяча нечистых. С тех пор, как меня благословили писать про нашу церковную жизнь, кто только на меня, убогого, не ополчался! Да ты, наверное, и на себе испытала, каково служить Господу дарованным Им же талантом.

− Да уж, бывало и мне по головушке доставалось. Только раньше бабушка меня оберегала. А теперь ты!

− Это хорошо, что ты это понимаешь. Только я привык доверять ангелу-хранителю, а он который день и которую ночь непрестанно предостерегает. Видать, что-то опять темные силы задумали. Все им неймется. Я уж и правило держу неукоснительно и Иисусову молитву непрерывно, а мой ангел трубит и трубит: осторожно, не теряй бдительности.

− Я уже третью ночь не слышала твой богатырский храп, − как можно мягче проворковала Аня. − Ты почти ничего не ешь. Выглядишь усталым. Прости, а если у тебя нечто вроде паранойи?

− Что? Да нет, нет. Я на каждой обедне подхожу к батюшке и первое, о чем спрашиваю, не впал ли я в прелесть. Он говорит: нет, ничего такого он во мне не видит, а если бы увидел, обязательно сказал. Так что, давай, сгруппируемся и будем держать оборону вместе. От тебя ничего особенного не требуется, только правило читай и перед выходом из дома молись Николаю-чудотворцу.

Лейтенант Набоков с утра томился тяжелым похмельем, поминая недобрым словом своего начальника майора Самедова. Тот после работы затащил участкового в кафе, поил сомнительной водкой и кормил резиновым шашлыком. Володю предупреждали старшие товарищи по борьбе с преступностью, что существует традиция: поить молодого офицера полиции, пока его репутация не снизится до уровня тех, кого в народе называют "оборотни в погонах". До сих пор ему удавалось отказываться от попоек, благодаря тому, что в управе собственной безопасности генералом служил его однофамилец, а лейтенант не отрицал родства, скромно опуская глаза и напуская таинственный туман. А еще Набоков подозревал, что такой ласковый, улыбчивый Самедов был внедрен в их систему в качестве постового национальной мафии, оккупировавшей вверенный ему район, поэтому стремится подлизаться к любому коллеге, даже если тот младше по званию. Также лейтенанту было известно, что мусульманам запрещено употребление алкоголя, поэтому он и согласился "шяшлык кюшать" под гранатовый сок. Но поди ж ты, и майор и сам он, не заметили, как под горку баранины в жирном соусе, выпили три бутылки водки. И вот участковый сидит в кабинете, поглядывая на часы, ругает себя за безволие и доверчивость, а майора − за восточное вероломство. Его мутит от изжоги, запаха собственного пота и невозможности уйти с работы пораньше. Да еще сидит перед ним противный мужик с глазами в разные стороны и что-то невразумительное долдонит.

− Так, гражданин Кумаров, − устало произнес Набоков в четвертый раз. − Давайте, по существу.

− А я по самому... этсамому существу и говорю, − бодро повторяет "свидетель преступления". − Его глаза на миг сошлись в точку и он умоляюще посмотрел на блюстителя закона. − Сначала мне голос говорит: иди на скамейку и смотри внимательно. Я спустился во двор, сел на скамейку и стал смотреть. Потом вышел мужчина с женщиной, а за ними следом из кустов вышел и стал преследовать такой парень в капюшоне. Смотрю − нож достал, смотрю − догнал и ударил ножом сначала мужчину, а потом женщину. Убедился, что оба мертвы, и ушел во тьму.

− Где это было?

− У нашего подъезда.

− Во сколько?

− Днем. Я только пообедал. Значит так, борщом со сметаной, потом куриной ножкой...

− Стоп! Как же вы говорите, "ушел во тьму", когда было еще светло? И как нападавшему удалось убить двух граждан, когда ни трупов, ни крови обнаружено не было?

− А на эти вопросы вы мне обязаны ответить!

− Значит, говорите, голоса?

− Так точно, они самые.

− Простите, − как можно спокойнее, произнес участковый, поглядывая на монитор компьютера, − у нас имеются сведения, что вас два месяца назад выписали из психиатрической клиники.

− Да, Эмиль Аркадьевич, умнейший человек, доброй души, но между нами, ничего в психиатрии не смыслит. Ну ладно вы, еще молодой участковый, но он-то − доктор наук! А про голоса и слушать не хочет. Так и выписал меня со словами: иди, работай, ешь борщ, но голосам не верь. А я их слышу, спускаюсь и вижу убийство. А вы не верите. И он не верил. Что будем делать, начальник?

− А давайте мы так поступим, − едва ворочая сухим языком, произнес Набоков. − Вы пойдете к себе домой, а я − к себе. Если услышите голоса, вы снова спуститесь и все увидите. Но! На этот раз сами пощупайте трупы и убедитесь, что это не сон, а реальность. И тогда − ко мне. Мы вместе пойдем на место преступления и начнем следствие по делу.

− Есть, гражданин начальник! − подпрыгнул на стуле "свидетель". − Разрешите идти?

− Ну да, скатертью дорожка, − проворчал Набоков, закрыл дверь кабинета на ключ, выключил свет. На ощупь открыл сейф, достал пол-литровую емкость белого стекла и пробурчав на всякий случай "не пьянства ради, но здоровья для", исполнил три длинных глотка и плавно погрузился в кресло. − Господи, об одном прошу: не дай мне сойти с ума. А то у нас тут пьющие мусульмане, бдительные психи, испаряющиеся трупы, голоса − прямо эпидемия какая-то...

Леонид Кумаров с юности очень увлекался наукой, именно в той части, которая граничит с мистикой. Годам к двадцати двум он понял: в космогонии наука завязла по уши в догадках, ничем не доказуемых. Так вот, сошлись на конгрессе ученые, каждый что-то сказал, другие их опровергли, третья группа товарищей первых двоих разнесла в пух и прах. А потом сели за круглый стол и решили: раз уж нам за это платят немалые деньги, никак нельзя признаться мировой общественности в том, что современная наука ничего в самом главном в жизни не понимает − как и зачем человек появился на этой планете. Написали бумагу про молнию, ударившую в бульон, от чего родилась жизнь и пошла себе гулять по скучной планете, всюду насаждая прогресс, демократию и либерализм. Получили еще грантов и погрузились в своеобычную негу научной фальсификации.